"Сжать энергию в точку и отправить в зрительный центр. Не помогает. Мыслезащита! Не получается, не могу замкнуть сферу. Тогда поищем, кто мешает. Ага, вот он. Неизвестный, не очень сильный. Просто выбрал удачный момент. А вот сейчас я тебя по нервным центрам пощелкаю, чтобы ты и удушье, и страх смерти ощутил". В образовавшемся контакте Юрий ощутил, что воздействующий на него мастер не стремится убить его или как-то навредить. Он всего лишь пытался его задержать. Поэтому Кондрахин в качестве ответного действия выбрал воздействие не повреждающее, позволяющее лишь освободиться от чужой воли.

Мастер астрала оказался парнем крепким. Больше минуты он держался, хотя Кондрахин не позволял ему дышать. А затем, когда их связь уже готова была разорваться, послал Юрию последний волевой импульс и освободил его из своей хватки. Последнее послание мастера новизной не отличалось. Он парализовал зрительные нервы Кондрахина, так что тот оставался слепым, хотя природа этой слепоты теперь была совершенно иной.

Время шло. Несомненно, уже неслась к застывшему возле афиши Кондрахину машина с соратниками неведомого мастера, а он все так же стоял неподвижно, настраиваясь на самовнушение, подготавливая свое сознание к восстановлению утраченной способности видеть. Проверка показала, что камневидение, чья природа была совершенно иной, сохранилось. Юрий мог видеть асфальт под ногами и стены знаний. Видел он и многое иное, находящееся под асфальтом, но сейчас это умение было совершенно ни к чему.

Вслушиваясь в шаги прохожих, он двинулся в сторону перекрестка. Людей он слышал, стены — видел. После того, как он завернул за угол, передвигаться стало легче. Редких прохожих он слышал издали, потому что в переулке меньше шумели машины. Приказ неведомого мастера его сознание преодолело, но зрение восстанавливалось постепенно. Пока что он видел только свет. Ему оставалось несколько секунд до восстановления ориентации, несколько шагов. И в этот момент на полном ходу Кондрахин врезался всем телом и лицом в деревянный забор.

То, что это дерево, он понял сразу. Камень или металл он увидел бы, а вот дерево, как любая живая материя, пока была его восприятию недоступна. Камневидение показывало — переулок уходил дальше. Обычное зрение, уже почти восстановившееся, утверждало — впереди забор из сплошных неструганных досок.

Юрий был вынужден повернуть назад. Он сразу понял, что свернувшая в переулок машина прибыла по его душу. Небольшой автобус, задернутые шторами окна, неброский серый цвет. Автобус остановился в двадцати шагах, из распахнувшейся дверцы выскочили трое, бросились к Кондрахину. Они остановились в пяти шагах, когда Юрий уже сделал первый легкий шаг в сторону, начиная боевой маневр и оценивая противника.

В глазах еще двоилось, лица он воспринимал нечетко, но характер движений сомнений не оставлял: перед ним мастера рукопашного боя, которым для его задержания оружие не требовалось. Было, впрочем, и оружие. Сзади троицы мастеров в коротких обтягивающих куртках без карманов и шароварах стоял здоровенный детина в длинном кафтане вишневого цвета и таких же брюках, заправленных в высокие черные сапоги. На широком поясном ремне детины болталась здоровенная кобура, а в руках он держал легкий короткоствольный автомат. Дуло автомата смотрело точно на пупок Кондрахина.

Юрий понял, что шансов на победу у него практически нет. В честном бою его уложат, если не руками, так пулей. Тот, кто ослепил его несколько минут назад, вновь свершит это, стоит лишь Кондрахину попытаться нанести ментальный удар. К тому же, скорее всего, неведомый мастер мог не только лишать зрения. Наверняка в его арсенале имелись и другие приемы. С Юрием произошло то, что считалось практически невозможным: ему противостояли одновременно равные или превосходящие его по силе бойцы и в физическом и в ментальном мире. Юрий огляделся. На его стороне переулка — стена трехэтажного дома. Окна первого этажа высоко, но он допрыгнет. Сзади — забор, который может скрыть его от прицельных выстрелов. Сбить детину ментальным ударом и прыгать через забор, не зная, что там?

Мимо автобуса пронесся длинный роскошный автомобиль, с визгом затормозивший на расстоянии локтя от спины одного из бойцов. Тот даже не шелохнулся. Юрий тоже ждал, полагая, что задержка в атаке против него не случайна. Возможно, ситуация могла разрешиться без применения силы. Из автомобиля медленно выбрался тощий лысый мужчина. Военная форма без знаков различия, висящий на груди большой серебряный крест, короткая бородка. Восстановившимся зрением Юрий увидел, что тощий с крестом принялся буравить его внимательными глазами.

Тем временем из автомобиля выбрался второй мужчина, с полумесяцем на груди, почти точная копия первого. Только на голове его сидела богатая меховая шапка, украшенная самоцветами, и нельзя было определить, остались ли еще на его голове волосы.

Лысый с крестом подошел к Юрию.

— Ты какой веры будешь, человече?

— Православный, — твердо ответил Кондрахин, припоминая, как на Тегле относились к атеистам.

— Тогда перекрестись, — ласково предложил лысый.

Юрий исполнил требуемое, и второй, что в шапке, обратился к лысому:

— Он твой, Дмитрий.

Лысый кивнул, не отрывая взгляда от Кондрахина. Детина с автоматом и трое рукобоев стояли недвижно, а мужчина в шапке пошел в автобус. Не дожидаясь, пока тот скроется в нем, лысый Дмитрий предложил Юрию:

— А поехали с нами, православный? Чаю попьем, о жизни потолкуем. Человек ты интересный, да и мы не лыком шиты. Время не зря потратишь, Юрий. Я ведь не ошибся, тебя так зовут?

Он улыбнулся, и Кондрахин понял — лысый Дмитрий сам мастер изрядный. Ослеплял Юрия восемь минут назад другой, но и Дмитрий, несомненно, мог многое. Прочесть его мысли было невозможно, а короткий, на долю мгновения взгляд в астрале показывал — защищен Дмитрий почти так же хорошо, как и сам Кондрахин. А вот рукобои и автоматчик защиту имели слабенькую, они могли закрыться только от чужих приказов, но не от чужой энергии.

— Можешь звать меня Юрой, не возражаю. Только я в гости под принуждением не езжу, ты уж прости, Дмитрий, воспитание не позволяет.

— Сторож ли я брату моему? — смиренно ответствовал Дмитрий, — Я пригласил тебя к себе, поелику невежливо напрашиваться в гости. Коль скоро ты меня к себе пригласить не хочешь, ибо догадываюсь я, что ты не москвич, остается нам беседовать здесь. Только я предпочел бы разговаривать в машине. Иноки, — он повернул голову в сторону автоматчика и рукобоев, — в автобусе подождут, а мы поговорим. Не надо, чтобы любопытствующие взоры запоминали мой, да и твой, образы.

"Да ведь он и его команда к властям не относятся, оттого и светиться лишний раз не хотят. Это не охранка, не полиция и не армия. Те бы не стали вести себя столь интеллигентно. Скорее тайная церковная стража, быть может, настолько тайная, что и сам патриарх о ней не ведает. Или при разбирательстве станет утверждать, что не ведает".

— Дмитрий, а кто у тебя там, в машине?

— Токмо водитель. Без него никак не выходит. Мне самому невместно за руль садиться. Но ты не опасайся — он за стеклом сидит и наших речей не услышит.

Юрий проверил — водитель казался обычным человеком. Как бы там ни было, принимая предложение, он не ухудшал своего положения. Дмитрий не казался достойным противником в рукопашном бою, а рукобои с автоматчиком мгновенно придти ему на помощь не смогут. Он кивнул и подождал, пока иноки не скроются в автобусе. Затем залез на заднее сиденье просторного автомобиля.

— Автомобиль бронированный? — спросил Кондрахин закрывавшего дверцу Дмитрия. Тот кивнул и спросил:

— На месте будем стоять или покатаемся по Москве?

Вопрос, на первый взгляд невинный, определял направление дальнейшей беседы. Если Юрий доверял своему собеседнику, стояние на месте казалось бессмысленным. Если нет, то ему было куда легче покинуть стоящий автомобиль, чем прыгать из него на ходу в случае столкновения с командой Дмитрия.