— Его имя Джироло, живет постоянно в Риме, на Монте-Ватикано. Недавно в Москве он вызвал столкновение двадцати трех машин: тридцать один человек погиб, более полусотни ранено. Зачем ему это понадобилось, мы установить не смогли.

— Полагаю, он пытался убить меня, — Юрий наконец определил, что Кудеяр мог стать союзником и установил общее направление разговора.

— Зачем ему убивать Вас? — голос Кудеяра шелестел так тихо, что шепот Кондрахина казался на его фоне рокотом мотора.

— Он думает, что я намереваюсь убить его. Не ошибается. У меня нет другого выхода.

— Сможете?

Юрий демонстративно пожал плечами. Если Кудеяр не врал, движение он разглядит и в полной темноте, и в его значении не ошибется.

— Как давно Вы за ним гоняетесь?

— Лишние вопросы. Помогаете мне, просто не мешаете, или паспортные вопросы расследовать станете?

Кудеяр слегка шевельнулся:

— Напрасно Вы так, Игнатий Давтурович. Джироло убил четверых моих друзей. Как раз лучших, тех, что могли ведунов распознавать, свои мысли скрывать, от порчи людей защищать. У нас таких людей немного и было, а сейчас тех, что остались, можно по пальцам сосчитать. Я Вам сейчас расскажу, как он это сделал…

Тихий шепот Кудеяра в темноте придавал его рассказу дьявольскую достоверность. Воображение Юрия рисовало ему отчетливые картины. Вот Ахмат Барзаев с налитыми кровью глазами кричит, безуспешно пытаясь сорвать с себя высокую шапку горца, которая вдруг сдавила ему череп с такой силой, что кости черепа не выдержали, и мозг Ахмата вслед за глазами потек по окровавленным щекам. Калистрат Суворин, в роскошной меховой шубе лежит в двух метрах от своей калитки, и гладко обклеванный домашними курами череп белеет на окровавленном снегу. Больше часа хрипит, выплевывая кровь из пробитых собственными ребрами легких Георгий Киладзе, зажатый в сложившейся в гармошку машине, пока его пытаются вытащить из груды искореженных остатков. И умирает по дороге в больницу. Кожа Василия Нурикова вдруг покрывается сыпью, с головы до пят, за один день он расчесывает ее до костей и истекает кровью. Его не смогли спасти — до ближайшего города было две сотни верст, а река, единственная дорога сибирской тайги, только-только встала, и лед не держал ни человека, ни коня.

— Похоже, причиной смерти каждого стал предмет его наибольшей гордости, — подвел итог рассказанному Кондрахин.

— Это именно так. И все случаи произошли на глазах многих наших товарищей. Никто не смог помочь. Даже с курами. Они заклевали Калистрата буквально за две минуты, а никто из наших не имел хотя бы ножа, — Кудеяр вдруг привстал, — там, вверху, опасность!

Астральное восприятие показало, что на них сверху падал самолет. Пилот, намертво схваченный посторонней волей, профессионально выцеливал их вагон. Воздействовать на него Юрий не мог, сознание летчика было плотно закрыто чужой непробиваемой защитой. Но если нельзя воздействовать на сознание или тело, то можно воздействовать на неживую материю. Волевым импульсом Кондрахин разорвал один из тросов управления и приложил усилие к рулю управления.

Пилот лихорадочно тянул ручку в сторону, давил на педали. Бесполезно. Пикирующий самолет перешел в неуправляемый штопор. Осознавший провал своей попытки Тегле-гад снял защиту с сознания пилота. В этот момент Юрий послал ему вслед волевой импульс с приказом умереть. Будь на месте врага обычный человек, можно бы не сомневаться в его гибели. Но это был Тегле-гад, защищенный от ментальных ударов любой силы.

Самолет врезался в землю в двух сотнях метров от рельсов. Вспышка, грохот, просвечивающее через мелькающие деревья пламя пожара. Под внимательным взглядом Кудеяра Юрий рухнул на свою полку, потеряв все силы. Теперь можно было не бояться. Тегле-гад был от них недалеко — километров на двадцать севернее Смоленска. Сейчас он, по своему обыкновению, покинет место действия и в ближайший час его сил не хватит на новую атаку.

— Игнатий Давтурович, — тихо позвал Кудеяр, — это был Джироло?

— Он самый, — безжизненным голосом ответил Кондрахин, — боюсь, он запомнил наш вагон. Думаю, стоит его отцепить на ближайшей станции. Пусть постоит сутки. А я продолжу путь на другом поезде.

Щелкнула кнопка светильника, господин Кудеяр вытащил из внутреннего кармана пиджака бумажник и выложил на стол фотографию.

— Возможно, это Джироло. Я думаю, можно быть на девять десятых уверенным, что это он.

Кондрахин взглянул на фотографию.

— Нынешний владелец картины Третьей Печати. Кардинал Джироло может с ее помощью, проникать в чужие замыслы; такова сила, приписываемая картине легендами.

Только Джироло, как понимал Кондрахин, Тегле-гадом быть не мог. Непредставимо, чтобы официальное высокопоставленное лицо беспрепятственно и анонимно передвигалось в пределах Московского Ханства. Ошибается Кудеяр или умышленно лжет?

Проникнуть в мысли собеседника Юрий не мог, опознать умышленную ложь по характерным для нее мелким признакам тоже не удалось. Господин Кудеяр отменно владел собой. Засовывая фотографию в бумажник, он одновременно выключил свет.

— Господин Кудеяр, как вашему ведомству удалось меня обнаружить? Если скажете, что по нарушению правил выдачи паспорта, не поверю.

— Напрасно. При выдаче паспорта вы назвались сотрудником Коллегии. Паспорт Вам выдали сразу же, зато и Коллегии сообщили без промедления. По Московскому Ханству бродит немало людей с фальшивыми документами, но никто из них не опирался при изготовлении фальшивки на Коллегию Охраны Безопасности. Мы покумекали, и в наших головах, — тут Кудеяр невесело засмеялся, — родились всего две мысли. Первая — что нам брошен вызов. Кому-то поиздеваться захотелось, то ли по глупости, то ли от избытка силы. А вторая — что есть ведун, который прячется от других, не от нас. Почему я стал искать Вас в этом поезде, уж извините, объяснять не стану.

Сойдя с местного поезда на небольшом, всеми забытом разъезде, Юрий деловитым шагом направился по проселочной дороге в ту сторону, где, согласно карте, находилась река. Карту он купил в Менске. Там же поменял свои рубли на злотые. Шагая по скользкой от дождя дороге, он размышлял о поведении Тегле-гада. Почему-то тот легко определял проявления активности Юрия при большом скоплении народа и совершенно ничем себя не проявлял, если Юрий выходил в астрал в одиночестве.

"Тегле-гад никогда не появлялся сам, действовал чужими руками. Вот и сейчас, когда я на пустынной дороге, что он способен сделать мне?" Однако Кондрахин, на всякий случай, проявлять свои ментальные способности не спешил. Кто знает, действительно ли пустынна эта дорога, и не явится ли Тегле-гад на встречу с автоматом в руках. Юрий понимал, что огнестрельному оружию он ничего противопоставить не в состоянии.

Раскрытый над головой зонтик защищал от дождя туловище и голову, но обувь и брюки намокали все больше и больше, поэтому, когда сзади раздался скрип тележных колес, он обрадовался ему, как утопающий спасательному кругу.

— Хей, пан, сидайте обок!

Возчик, длинноусый мужик в серой рубахе и черных портках, без обуви, держал над головой такой же зонтик, как и Кондрахин. Телега была справная, на резиновом ходу. Возчик придержал лошадь.

— Я ехач до Ивичей, а пан докуд идзеши?

— Пока до реки. Хотел в деревне нанять лодку и проводника. До Любчи.

— Так пан из москалей будет. Кто пана надоумил такой крюк делать?

Любча Кондрахину была ни к чему, но свои истинные намерения он не раскрывал даже случайному встречному. Поэтому он поинтересовался, как возница сразу определил, откуда его случайный попутчик. Оказалось, по языку. Возница, Василь, не раз бывал в Московском Ханстве, у родни, и хорошо знал русский язык.

— Василь, ты можешь звать меня Игнатием, — представился Юрий указанным в паспорте именем.

— У нас принято обращаться — пан. Так что, пан Игнатий, захочешь с кем поговорить, не забывай об этом. К женщине обращайся — пани, к мужчине и женщине вместе — панство. Ты, пан Игнатий, если не секрет, по каким делам в наши края пожаловал? С виду ты не влосчанин, а жолнежам в наших лесах делать нич.