У Раунбаха есть крошечный сын, рождение которого почему-то помешало неким очень важным, жизненно важным планам. И теперь Фриц попросту не знает, как ему поступить, и впадает то в отчаянье, то в тоскливое бешенство.

Юрия долго одолевали сомнения, как поступить. Здесь, в особняке Королевского Города, он в изоляции, руки его связаны. Редкие выезды на задания не в счет. Свободно же передвигаться имели право только Раунбах и Шульц. Предложить начальнику группы свою помощь? А в чем должна эта помощь выражаться? Примет ли он ее и что даст взамен?

Интересные отношения, как заметил Кондрахин, сложились между Раунбахом и Мирчей Ковачем. Частенько он видел их в саду за длительной и очень негромкой беседой. При этом лица обоих бывали весьма озабоченными. Не ускользнул от него и интерес к этим уединенным прогулкам доктора Шульца. По рассказам же Николая Павловича, которого никто как раз не избегал, считая совершенно безопасным, Юрий знал, что Шульц направляет в Берлин отдельные отчеты.

Вообще маленькая группа довольно отчетливо разделилась на два лагеря: немцы и остальные. После смерти Кайзера отношения между ними чуть потеплели. Рейнгарт оказывался где-то между — не немец и не иностранец. К нему-то и стекались сведения о личной жизни собранных в особняке оккультистов. Изо всех внимание Юрия больше других привлек Мирча. Он не мог питать симпатии к Советам, захватившим в свое время Бессарабию и оставившим его без работы. Но и к фашизму Мирча относился иронично. Настолько, насколько позволяло чуткое ухо доктора Шульца.

Мирча, в свою очередь, с самого начала был настроен к Кондрахину и Рейнгарту подчеркнуто пренебрежительно. Причину этого Юрий узнал чуть позже: оказалось, что у остальных семьи остались практически на положении заложников, и лишь пара из Смоленска с этой сторо- ны неуязвима, да и прибыла сюда, вызвалась служить гитлеровцам, совершенно добровольно.

Развлечений в особняке, помимо настольных игр, не было. К спиртному кроме Николая Павловича практически никто не прикладывался. Юрий, чтобы не скучать, принес из подвала обрезок сухой доски и прикрепил к входной двери. Из стальных перьев, расщепив их заднюю часть и вставив бумажное оперение, сделал несколько примитивных дротиков. Лениво развалившись на постели, он в свободное время метал их в нарисованную на доску мишень.

Юрий попробовал метать дротики с закрытыми глазами, куда Бог пошлет, но все они по его желанию втыкались точно в центр мишени. Однажды он развлекал себя подобным образом, когда дверь внезапно открылась. Николай Павлович, который в тот момент отсутствовал, о своем возвращении обычно предупреждал стуком или голосом, дабы не попасть под "обстрел". Так внезапно входили только Шульц или Раунбах.

На этот раз это оказался начальник группы.

Три дротика, выпущенные Юрием, летели точно в центр мишени, укрепленной на уровне головы человека. Раунбах не успевал ни уклониться, ни захлопнуть перед собой дверь. Моментальным усилием воли Кондрахин изменил траекторию полета стальных жал, и все три дротика, мелькнув перед лицом опешившего немца, вонзились в дверные наличники.

— Извините, я не ожидал, — пробормотал Юрий, поднимаясь.

Руководитель группы с подозрением посмотрел на шведа. Еще минута, и его холодные серые глаза наполнятся уверенностью, что тот просто водит немцев за нос. Ведь Кондрахин заявлял только о своем умении читать мысли, да и то после соответствующего настроя. Не мог же руководитель оккультной группы в самом деле не заметить мистического опыта, произошедшего прямо перед его глазами.

— Господин Раунбах, не уделите ли мне пару минут для приватного разговора? — Юрий начал упреждающую атаку.

— Мы все здесь на "ты". Сколько раз я еще должен повторять? Ну, хорошо. Несколько минут я смогу выкроить. Пойдем пройдемся.

Мужчины молча спустились по лестнице, и только углубившись в дичающий сад, Юрий издалека начал разговор.

— Мы единая команда, объединенные общей задачей, но даже в самом сплоченном коллективе есть люди, которые симпатичны тебе чисто по человеческим качествам, а есть — наоборот.

— Ты привел меня сюда затем, чтобы заявить о своей антипатии к моей персоне? — насмешливо спросил Раунбах.

— Как раз нет, — возразил Кондрахин. — двое в нашей группе — ты и Мирча — мне очень импонируют. Чем — не знаю.

И опять тревога, явственно чувствуемая Юрием, нахлынула на Раунбаха.

— Почему ты не сообщил о других своих умениях? — резко сменил он тему разговора.

— Это еще не умения, а только их зачатки, на развитие которых уйдут месяцы, а то и годы. Как только я достигну значимых результатов, немедленно доложу. Однако, вернемся к делу. Я хочу предложить свою помощь.

— Помощь? В чем? — даже в вечерних сумерках глаза Раунбаха сверкнули сталью.

— Ты никак не можешь решить один вопрос, связанный с твоим ребенком, — мягко сказал Кондрахин. — Но не решаемых вопросов нет. Не знаю, под силу мне будет с ним справиться, но почему не попробовать?

Раунбах вздрогнул и резко отпрянул от Юрия.

— Откуда ты знаешь о ребенке? — спросил он внезапно осипшим голосом.

— Бог с тобой, Фриц. Кто о нем не знает?

— Но ты знаешь что-то большее, чем другие, не так ли?

— Вероятно. Знаю, что ребенок сильно мешает каким-то твоим чрезвычайно важным планам. И эта проблема поставила тебя в тупик.

— И о каких моих планах идет речь?

— Тебе виднее, — пожал плечами Юрий, — я просто предлагаю помощь. Вдвоем работать всегда легче.

— Мне надо подумать, — резко оборвал разговор Раунбах, повернулся и быстрым шагом пошел к дому. Юрий неспешно последовал за ним.

В особняке Фриц стремглав помчался к Мирче Ковачу. В его комнату он влетел с таким бледным лицом, что любому было понятно: случилось нечто ужасное. Румын тут же вскочил и одними расширившимися глазами спросил: что? что?! Раунбах жестом показал: выйдем. Вездесущего уха Шульца боялись все, не исключая руководителя группы.

Разминувшись на полминуты с Кондрахиным, Раунбах вновь оказался в саду, на этот раз с другим собеседником. Убедившись, что поблизости никого нет, он заговорил торопливым шепотом:

— Боюсь, что мы на грани провала. Только что говорил с Йоханссеном. Тот слишком много знает. И про Елену с ребенком, и про тебя. Надо что-то немедленно предпринимать.

— Неужели его так трудно убрать?

— А ты уверен, что он не донес Шульцу? Не забывай, кто привез Йоханссена в Кенигсберг.

— Да-а… — протянул Мирча, — задачка… Погоди, а с чего начался разговор со шведом?

Стараясь ничего не упустить, Раунбах подробно описал все, что происходило с того момента, как он открыл дверь в комнату Юрия, включая и забаву с дротиками. Ковач слушал очень внимательно и постепенно успокаивался.

— Итак, — подвел он итог, когда Фриц закончил повествование, — швед сам напросился на разговор. Зачем? Какая выгода ему раскрывать свои знания о нас, о наших планах? Должен же быть в его поступках какой-то смысл! Ты говоришь, что он предложил свою помощь. А, может, он сам таким способом ищет помощи? Например, пришел к правильному выводу о судьбе группы. Правда, его сведения о наших проблемах, возникших в связи с рождением твоего сына… Ведь об этом знали только мы двое.

— Он же чтец мыслей, — напомнил Раунбах.

— А ты не предполагаешь, Фриц, что Йоханссен мог взять Шульца под контроль? Заставить играть ту роль, которую он сам для него и написал?

— Кого? Шульца? — невесело усмехнулся Раунбах. — Хотелось бы мне встретить такого человека. Ты ведь в курсе, что есть люди, абсолютно устойчивые к психическому воздействию. Шульц — один из них. Ладно, времени для теоретических рассуждений все равно не осталось. Что предпримем?

Ковач помедлил с ответом, что-то взвешивая в уме.

— Пригласи его к себе в кабинет. Я стану за дверью с пистолетом. Побеседуем накоротке, а там что-нибудь прояснится. В конце концов, ты всегда сможешь доказать, что этот перебежчик набросился на тебя, а я — свидетель.