— А может, к своим, Кларк? — Ирвин усмехнулся и посмотрел на собеседника в упор. — Сколько вы берете себе из той суммы, какую выделяет вам фирма на подарки нашим московским друзьям, покупающим у нас оборудование?
Кларк покраснел, отчего белый ежик волос на голове стал еще светлее:
— Ирвин, разве так можно? Я честен и беден, как церковная крыса! Я беру ровно двадцать пять процентов и столько же отдаю вам.
— Ладно, не обижайтесь, я пошутил. Но, разрабатывая золотую жилу, Вилли, прошу вас, не забудьте про старину Ирвина Гроу. Я ведь моложе вас всего на два года. И мне тоже надо думать о будущем.
— Я понял, дорогой Ирвин, можете на меня положиться. Мы же не раз выручали друг друга. Ну что, будем купаться?
— Спасибо, не хочу. Вы сейчас пойдете в море, а я поеду к себе в отель. Кстати, сколько вам еще здесь отдыхать? Целых два дня? Вилли, мне их вполне хватило бы для хорошего знакомства с этой смазливой словачкой, которая, пока мы с вами беседовали, успела окунуться и теперь не сводит с нас глаз. Встречаемся через месяц в Праге. Желаю успеха!
— Спасибо, Ирвин. — Кларк резко поднялся и быстро пошел, потом побежал к морю. Отплыв метров пятьдесят, он лег на спину и увидел, что Ирвин Гроу, уже одетый в белые брюки и синюю рубашку, тяжело, по-слоновьи поднимается по каменным ступеням лестницы, выводящей к пляжному кафе.
Ну что ж, день начался не так уж плохо. Беседа, как любят писать журналисты, несмотря на опасения, прошла в дружественной и деловой обстановке. А теперь в самом деле почему бы не воспользоваться советом Ирвина и не приударить за словацкой журналисткой, которая знаками показала, что хочет курить, а сигарет с собой у нее нет.
Вилли Кларк помахал ей рукой, улыбнулся и с легким сердцем медленно поплыл к берегу.
10
«Начальникам управлений КГБ СССР по…….. краям и…….. областям.
По полученным данным в одной из областей страны в больших количествах происходит утечка промышленного золота высокой пробы.
Противник изыскивает возможность установления контактов с расхитителями золота с целью получить информацию о предприятии и использовать золото для оплаты услуг различного рода отщепенцев, возможно, своей агентуры.
Примите срочные меры по установлению расхитителей и выявлению каналов их преступной связи внутри страны и за рубежом.
Особое внимание просим обратить на промышленные предприятия, использующие драгоценные металлы при выпуске изделий для высокоточных приборов…»
11
В три часа дня Матвееву позвонила жена и спросила, почему он снова не пришел на обед.
— Закрутился и не успел. Послушай, Нина, я, кажется, задержусь сегодня. Да, и на день рождения опоздаю. Как без меня? Ну, как обычно. Объяснишь гостям, что работаю. Я понимаю, что у тебя праздник, но действительно не могу. Начальство приезжает. Нет, голос у меня не грустный. Не ругайся, ты же умница. Ну, вот и хорошо. До свидания. — Матвеев положил трубку и угрюмо посмотрел на стол, где аккуратной стопкой лежали выписки из трудовых книжек и производственные характеристики стоматологов города.
— Скромен. Общителен. Хороший специалист. Пользуется авторитетом. Пользуется уважением. Любопытно, как это можно пользоваться авторитетом или уважением? Это что — инструмент какой или инструкция? Так, идем дальше. Ведет большую общественную работу. И никто не написал — маленькую, все пишут только «большую». Выступает перед населением с плановыми лекциями, — шептал Матвеев, листая характеристики.
Сплошные общие фразы. А ведь каждый человек — индивидуальность. Хитрый, добродушный, злой, умный, ленивый, работящий, инициативный, замкнутый, способный, настойчивый, инертный. Неужели о людях, которые рядом с тобой работают по многу лет, нельзя написать как-то теплее? Когда же мы научимся по-настоящему любить человека? Не вообще народ, а конкретного своего соседа по лестничной площадке, по станку, по кульману, по школьной парте, по кабинету, по письменному столу? Все эти характеристики — на одну колоду. Поставь сверху сразу десять фамилий, а под ними печатай любой текст. Вот дьявольщина какая.
А выписки из трудовых книжек куда интереснее. Ковалев, например. В семнадцать лет — санинструктор стрелковой роты с сорок третьего года. После войны закончил медицинское училище, работал фельдшером на «скорой помощи». Потом курсы стоматологов. И вот уже двадцать лет в нашем городе. Так, а что отличительного в характеристике? Дважды ранен. Член КПСС с 1945 года. Орден Красной Звезды, медаль «За взятие Вены». Медаль «Ветеран труда».
Вот Одинцов. Тридцать лет, беспартийный, из комсомола выбыл по возрасту. В поликлинике был секретарем комсомольской организации. Общительный. Работу знает и любит. К больным относится с уважением. Ясно. А что в трудовой? Ага, медучилище, два года после него в Курской области. Потом у нас. И все. Небогато.
Вот Зайцев Евгений Александрович. 36 лет. Характеристика. Отличный специалист. Скромен. О, даже застенчив. Ведет общественную работу, заместитель председателя профкома поликлиники. Наставник молодежи. Беспартийный. Дальше — общие слова. А что в трудовой? Любопытно. Техническое училище. Слесарь-инструментальщик. Шофер третьего класса, целина, Кустанайская область. Так, водитель «скорой помощи» уже первого класса, медицинское училище, техник-стоматолог нашей поликлиники. Да, помотала судьба мужика по белу свету.
Следующий Емельянов Виктор Николаевич.
В дверь постучали, и возник Гусев. Глаза у него сияли, как в прошлый раз, когда он заходил с заявлением Одинцова.
— Ну, наконец-то, Анатолий Константинович! Садись, докладывай! — Матвеев положил бумаги в папку и прикрыл ее.
— Товарищ капитан, все в порядке! — Гусев торопливо выложил перед Матвеевым фотографию. — Вот он, продавец. Глазов Виктор Захарович. Двадцать шесть лет, водитель самосвала ремонтно-строительного управления. Девять месяцев назад освободился из мест заключения, наказание отбывал по 206-й, часть вторая, на Севере. Холост, проживает вдвоем с матерью, отца нет. Любит выпить, часто бывает в ресторанах. На работе пока не прогуливает, знакомых у него много всяких. Мать работает в железнодорожной столовой, моет посуду. Так что вот он, продавец, можно брать. Золото наверняка привез с Севера.
— Не спеши, Анатолий Константинович, с выводами и предложениями. Ну, возьмешь ты Глазова этого, а он скажет, что нашел слиток и продал Одинцову. И все, круг твой замкнулся. Даже не круг, а так, колечко, воробью на нос. Одинцов же ни одного зуба никому не поставил.
— А если и он обманывает? Если он для отвода глаз выдал этого Виктора с головой, вот, мол, какой я замечательный. А сам продолжает нам зубы заговаривать, а другим вставлять?
— Всякое может быть, Гусев, не отрицаю. Но нужны факты, а не фантазии. Сегодня вечером приезжает Панкратов. Предупреди домашних, что можешь задержаться.
— Хорошо.
— Ну а что-нибудь Одинцов вспомнил новенькое?
— Так, пустяки. Глазов приезжал к нему в поликлинику на красном грузовом «Москвиче» из горбыткомбината. Ну, я думаю, здесь ничего особенного: попросил водителя подвезти, дал рублевку, и все дела. Я, кстати, срочно запросил характеристику Глазова и его дружков оттуда, из колонии.
— Только на Глазова, и все?
— У меня таких, как он, с наколкой на левой руке, набралось пятеро. Я на всякий случай решил всех проверить.
— Правильно. Сейчас задача такая: выяснить связи Глазова в колонии и здесь, а к восьми вечера быть на месте.
Стрелки маленького будильника на столе у Матвеева показывали без четверти восемь, когда в кабинет не вошел, а вихрем ворвался Панкратов в темно-синем плаще и серой шляпе. Следом за ним — невысокий полный мужчина в легком осеннем пальто без головного убора. Мужчину Матвеев узнал сразу по огромному шишковатому лбу. Это был старший следователь Андрей Ильич Гирин.
— Здравия желаю, товарищ майор!
Панкратов крепко пожал Матвееву руку и усмехнулся одними глазами:
