Орган любви есть сердце, а сама любовь есть смирение сердца. Кто не способен смириться, тот не способен и любить. Я скажу больше: тот не способен восприять в свое существо великую святыню — самый дух православия, как истинного христианства, ибо воистину, «исправление сие принадлежит только православным», и притом «живущим благочестиво», в своей жизни осуществляющим идеалы православия, и даже — «уже очищенным», победившим в самих себе страсти, или же, по крайней мере, всеми силами стремящимся к такой победе. Позволю себе пополнить раскрытие понятия о православии, сделанное г. Колеминым, подчеркнув в нем именно этот существеннейший признак — смиренномудрие. Конечно, и латинские богословы могут сказать, что и у них смирение — на первом плане, ибо где безусловное, слепое послушание авторитету, там нельзя же отрицать и доли смирения. Но в том-то и разница, что там смирение мертвое, рабское, внешнее, подневольное, а в православии оно живое, деятельное, внутреннее, свободное, как атмосфера жизни, как дыхание всех объединяющей любви Христовой. Если нужен авторитет, то он имеется и у нас налицо: это — сама Церковь, Христом возглавляемая. Любя ее беззаветно, мы смиренно склоняемся пред ее авторитетом, ибо знаем, что она — наша любящая мать и непорочная невеста Христова, она нас не обманет. Мы потому и веруем в нее (верую во едину святую, соборную и апостольскую Церковь), что для нашего ограниченного разума в ней так много непостижимого, а ее глава — Сам Бог всесовершенный, ее одушевляет Сам Дух животворящий, Дух истины и жизни Податель. И в этой нашей вере в Церковь, в самом основании сей веры, лежит все тот же дух смирения, ибо вера и есть, по ее проявлению в нашей духовной жизнедеятельности, смирение нашего разума пред Божиим всеведением, причем сей разум рукою смирения восприемлет от Божия всеведения святые истины веры, и, не испытуя ему неведомого, слагает их в сокровищницу сердца, как драгоценные самоцветные камни среди камней, так сказать, искусственных, то есть, знаний, добываемых нами посредством наук или опытом жизни.

Я указал на авторитет Церкви. К сожалению, самое понятие о Церкви в среде именующих себя ее сынами не одинаково. Одни — простецы, при слове Церковь, прежде всего вспоминают храм Божий, а когда им пастырь говорит, что Церковь православная учит тому-то, начинают смутно — скорее чувствовать сердцем, чем догадываться умом, что это не просто стены храма, а что-то иное, высшее, их уму недоступное, но сердцу родное, и — именно младенчески веруют в Церковь. Другие, коих коснулась европейская Цивилизация, под влиянием западных неправославных взглядов, склонны разуметь под словом «Церковь» почти только иерархию, а иные, наоборот, безразлично и народ верующий и самую иерархию, не придавая последней особого значения. Первое понятие неясно, неопределенно, но его недостаточество покрывается смирением веры в Церковь, как Божественное учреждение. Остальные два, как истекаюшие из западного миросозерцания, не могут быть признаны православными. Г. Колемин, вслед за Хомяковым, определяет Церковь, как организм любви, как живое таинственное тело Господа Иисуса Христа. Это согласно с учением Апостола Павла о Церкви. Церковь, как живой организм, объединяет в себе всех спасаемых во Христе, от первозданного Адама до последнего христианина, который примет св. крещение, быть может, в последний день мира, в день пришествия Христова. Они вообще объединяются верою, а в новом завете — иерархией, или священноначалием, и таинствами, наипаче же таинством Тела и Крови Господней: един Хлеб — едино Тело есмы мнози, говорит св. Апостол, — вси бо от единого хлеба причащаемся. И кто хочет не на словах, а на деле быть живым членом сего спасительного организма любви, тот прежде всего должен помнить 9-й член Символа веры: верую во едину святую, соборную и апостольскую Церковь. Слово: «верую» говорит больше, чем слова: знаю, убежден, понимаю и принимаю. Верую значит: безусловно приемлю, как истину, хотя и не вполне умом понимаю; доверяюсь всецело авторитету чистой истины, содержимой и возвещаемой Церковию. Верую в Церковь, потому что верую в невидимую очами телесными Главу ее — Господа Иисуса, потому что невидимые телесными очами все члены ее, уже к Богу отшедшие, в Церкви небесной пребывающие. Верую, что святая Церковь, в полноте своей, непогрешима, ибо ее Глава — Христос Спаситель греху непричастен и заблуждаться не может. Верую, что когда есть нужда раскрыть ту или другую сторону истины учения Христова для немоществующих чад Церкви, Христос не допустит Своей Церкви, в ее полноте, впасть в ересь. Среди тех, кому Он вверил по преемству от Апостолов хранить чистоту учения Своего, заповедав прочим повиноваться им: слушаяй вас Мене слушает, и отметаяйся вас Мене отметается, — среди пастырей и учителей Церкви, облеченных благодатию священства и руководимых сею благодатию, у Него всегда есть носители и провозвестители чистой истины Его учения, отсекающие свое смышление пред разумом Его Церкви, открывающие ум и сердце свое пред Ним, с готовностью исполнить святую волю Его, хотя бы для сего и душу свою положить подобало. «Выходит, говорит г. Колемин, что, по латинскому взгляду, в недрах Церкви якобы существует такая отдельная часть, такая корпорация, которая называется «Церковь учащая» и которая, имея, по социально-иерархическому положению юридическую монополию веры и благодати, осуществляет эту монополию суверенным учительством. И сие «учительство» выражается в законодательстве по вопросам веры, т. е. в суверенном объявлении догматов веры». — Это, конечно, учение латинское, где все сводится к «юридической» точке зрения, «к монополии», «суверенитету». «Ничего православного в этом нет», говорит г. Колемин. В такой юридической постановке, конечно, нет. Но как в живом теле есть «око», «ухо», «руки», «ноги», так и в теле Церкви Христовой, по слову Апостола Павла, есть различные «служения», и Господь поставляет в ней пастырей и учителей, и мы веруем, что благодать хиротонии не бывает в них тщетна. Апостол говорит, что Господь поставляет их именно в созидание тела, Церкви Своей, в назидание, в поучение, в руководительство чадам Церкви. Под их водительством должна «возрастать» Церковь Божия, как нива Христова, как здание Божие. Выясняя смысл слова: «Церковь Учащая», г. Колемин говорит: «мы признаем это слово, поскольку «Церковь учащая» относится к специальным обязанностям словесного учительства, помощи душевной для ищущих благого совета и христианского подвига. Этим высоким обязанностям посвящают себя пастыри». И тут же, в примечании, оговаривается, что тут речь идет «не о благодати рукоположения на совершение таинств, ни о законном управлении богопоставленными пастырями Церковью Христовой на земле». «Но если бы светское лицо хотело следовать этому примеру, и если бы оно хотело таким образом жертвовать собою на служение другим, то и для него этот путь открыт». Конечно, в семье родители должны учить своих детей вере и благочестию; конечно, то же должны делать и наставники в школах; конечно, каждый верующий, во имя любви должен, если может, помогать спасению ближнего добрым советом, научением, вразумлением. У нас даже есть целый класс мирян, поучающих вере и догматам веры: это — миряне-миссионеры. В этом смысле, конечно, «вся Церковь Христова есть Церковь учащая», как говорит г. Колемин. Но это положение требует оговорки. Все это «учительство» мирян, по идее церковности, должно проходить не иначе, как под руководством Богом поставленных пастырей Церкви, с их благословения, по их указаниям, хотя бы в уважение к благодати хиротонии, коей сила не ограничивается только «совершением таинств и управлением», но, несомненно, простирается и на их учительскую деятельность, яко преемников апостольского служения. А затем миряне учительствующие должны сие сделать и во имя христианского смирения пред авторитетом Церкви, служителями коей являются носители священного сана. Возможно, конечно, что иной мирянин понимает догматы веры глубже иного пастыря, благодатию священства облеченного; но, ведь в общем-то порядке, даже и помимо благодати хиротонии, пастыри Церкви ближе стоят к источникам вероучения, подготовляются в особых школах, всю жизнь свою посвящают святому делу учения веры — по идее пастырства это бесспорно ведь: кто же больше отвечает за чистоту догматов веры, как не пастыри? От самочиния в деле учительства веры происходят ныне все ереси. Нельзя предоставить без всякого надзора право учительства всякому, кто именует себя православным. Если бы все православные были люди идеальные, смиренные, достаточно сведущие в учении своей веры, тогда еще можно было бы снисходительно смотреть на их учительство: но в наше-то время, когда волки постоянно надевают одежды овечия, когда среди самих именуемых немало еретичествующих, возможно ли пастырям смотреть спокойно, как расхищается их стадо? Г. Колемин говорит, что епископы и, вообще, пастыри являются только «свидетелями веры» своих паств. Но если паства-то вся заразится каким-либо лжеучением, то ужели, например на соборе, пастырь должен свидетельствовать веру своей еретичествующей паствы? Нет, охрана чистоты догматов веры, составляя обязанность всей Церкви, в частности, в отношении к отдельным паствам, лежит, главным образом, на пастыре их. Я счел полезным сделать эти оговорки к книге г. Колемина в виду той опасности, какая грозит нам от утверждения, без всяких оговорок, будто каждый член Церкви имеет право учительства...