Я был уверен, что эти две картины – неизвестные миру работы Ольги Маковской из знаменитой серии "Вид из окна", причем не отдельные картины, а диптих. Во всей серии композиция картин всегда была совершенно одинакова: из распахнутого наружу двустворчатого окна с широким подоконником, на котором лежат различные предметы, открывается вид сверху, с высоты нескольких этажей, на некий пейзаж. Отличаются же картины серии видами из окна и натюрмортами на подоконнике.
На картинах, которые висели в гостиной, был изображен вид из окна – пейзаж одной и той же местности: между невысокими холмами были переброшены низкие каменные мосты с короткими пролетами между массивными быками, а вдали на холме стоял небольшой замок с башенками.
Но на одной картине на склонах холмов нежно зеленел еще прозрачный весенний лес, а под мостами лениво текла широкая река. Все было пронизано золотистым предвечерним светом, и только в оврагах между холмами лежали холодные густые тени. Замок, окутанный легкой дымкой, казался конечной целью далекого путешествия, местом, где тебя ждут, и куда ты стремился всю свою жизнь. На широком подоконнике стоял медный кувшин с узким горлышком и крышечкой на цепочке, лежали книги в кожаных переплетах, скрипка и несколько камней, среди которых затерялся марсианский "пушистый" камень.
На другой картине та же местность представляла собой пустыню: желтые холмы, сжигаемые беспощадным солнцем, те же мосты, полузатопленные песчаными барханами, все тот же замок вдали, растворяющийся в полуденном мареве, с бесцветными флагами, уныло повисшими на башнях, дорожки следов на песке, высокое, наполненное какой-то звенящей пустотой белесое небо. В этом пейзаже была своя прелесть, подобная очарованию выцветшего гобелена. А на подоконнике прозрачную стеклянную вазу с ромашками окружала россыпь тропических фруктов, среди которых влажно блестели белым и розовым перламутром разнообразные морские раковины. Между ананасом и манго лежала гроздь морских груш с Корнезо.
Самое большое собрание картин из серии "Вид из окна" находилось в Москве, в музее на Волхонке, и я проводил в зале Маковской долгие часы каждый раз, когда попадал в свой родной город.
Работы Маковской нравились далеко не всем. Кто-то считал, что их реализм граничит с банальным натурализмом, другие возмущались соединением несовместимого в ее работах. А я ее картины очень любил. Они завораживали меня удивительно реалистичными пейзажами несуществующих миров и в то же время тревожили неким привкусом легкого безумия, странностью сочетания предметов в натюрмортах и видов в окнах. Иногда, глядя на картины Маковской, я думал, что начинаю понимать эту логику несоответствия и парадоксальную гармонию реализма изображения и ирреальности изображаемого.
Одной из особенностей "Видов из окна" было абсолютное отсутствие на картинах людей. Но при этом возникало отчетливое ощущение: люди просто случайно не попали "в кадр", еще секунда – и на пейзаже кто-то выйдет из-за угла, появится из-за поворота тропинки, а из комнаты протянется рука взять дымящуюся в пепельнице сигарету или подхватить падающее с подоконника яблоко…
Маковская была странной личностью, она жила уединенно, редко показывалась на публике, пренебрегала мнением искусствоведов. И ее смерть лет 120 назад выглядела тоже странно: она отправилась на Большой Риф поплавать в коралловых зарослях и не вернулась. Через десять дней нашли ее дыхательный аппарат, зацепившийся за кораллы рифа на глубине метров сорока. Были версии и о трагической встрече с акулами, и о самоубийстве…
И вот теперь я разглядывал новые, неизвестные мне картины, в которых, кроме знакомых мне особенностей, было еще нечто иное, что беспокоило меня, но ускользало от моего сознания.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я сообразил, что марсианский "пушистик" на картине – это тот же камень, что лежит на полке в этой же комнате, а рядом с ним – одна из раковин, изображенных на второй картине. Значит, Мелисса приобрела не только сами картины, но и оригиналы, с которых они написаны? Подобного я не видел даже в музеях.
Интересно, если такие ценности так просто лежат в гостевом коттедже, что же находится в ее собственном доме? Может, Мелисса так же, как и я, любит картины Маковской и у нее есть еще какие-то ее работы?
Тем временем приближался обед. Я решил, что картины смогу рассматривать еще столько, сколько мне захочется, но пора бы и привести себя в порядок. Мне надо было принять душ и переодеться. Конечно, космофлотская форма – вещь совершенно особая, но у меня была атавистическая привычка каждый день все-таки принимать душ и отправлять форму в стирку. Умом я прекрасно понимал, что это не сделает нас с формой чище, но мне было приятно постоять под струями воды и надеть "чистую" одежду. Похоже, что и моей форме тоже нравились ежедневные водные процедуры. Поместив форму в камеру, я установил режим "НАНОТЕХ" и "КВАЗИЖИВ", а сам отправился под душ.
После душа я не стал выбирать новую одежду в шкафах, а достал из своего кофра легкие светлые брюки и пеструю рубашку с короткими рукавами и надел легкие сандалии.
Я спустился к фонтанчику, сел в плетеное кресло, стоящее в тени, и стал смотреть на неторопливые океанские волны, накатывающиеся на береговую линию далеко внизу. Вчера примерно в это самое время я так же спокойно сидел в кресле на веранде в лагере археологов и получил странную депешу. Надо же, это было только вчера!
Минут через десять появилась Мелисса и сказала, что обед уже ждет нас на веранде ее коттеджа. Я пошел за ней между кустами жасмина по гранитной дорожке.
С веранды коттеджа Мелиссы открывалась панорама океана с огромным багровым солнцем, опускающимся к горизонту сквозь гряду кучевых облаков.
На веранде был накрыт стол, на белоснежной скатерти мне сразу бросилась в глаза большая супница, над которой поднимался пар, и я почувствовал, что очень голоден. Обед состоял из простых блюд, но как же все было вкусно! Борщ со сметаной был совсем не такой, какой варила мама, но тоже очень вкусный. Я не мог удержаться и попросил налить еще тарелку. Гора котлет в кастрюльке с подогревом мне показалась огромной, но когда я съел шестую котлету, с луком, с хрустящей поджаристой корочкой, то с тоской обнаружил, что котлеты уже закончились. Надо сказать, что и картошка, поданная на гарнир, и помидоры были совершенно необыкновенного вкуса. Оглядев стол, я обнаружил еще блюдо с фруктами и персик в специальной посудине.
– Я вижу, тебе понравилось, как готовит Валентина Петровна. Она хорошо изучила мои вкусы. Удачно, что наши вкусы совпадают.
Я попросил передать мою искреннюю благодарность домоправительнице и заверил Мелиссу, что никогда не ел ничего вкуснее, и при этом совершенно не кривил душой.
– На самом деле, – сказала Мелисса, – дело не только в искусстве повара. Когда мы подлетали к острову, ты спросил, что находится на "терриконе". Так вот, там – биостанция. Они заняты исследованиями некоторых инопланетных форм жизни и, кроме того, имеют небольшие сады-огороды и ферму. Все, что мы на острове едим, кроме хлеба и кондитерских изделий, это продукты местного хозяйства. Понятно, что биологи не могут не экспериментировать, и те сорта, что они здесь получают, очень часто становятся генетическими образцами для промышленного производства. Ну, и конечно, все их достижения пополняют хозяйство моего крейсера. То, что ты сегодня ел, – совершенно новые сорта. И мясо – тоже от реальных животных новых пород, еще не запущенное в заводское производство. Ты еще попробуй персик!
Персик был размером с волейбольный мяч. Мелисса, аккуратно сняв с персика часть шкурки, отрезала нам по хорошему ломтику. Сок через дырочки верхней тарелки стекал в поддон. Набралось почти по половине стакана. Пока я ел свой ломтик, отрезая по кусочку острым ножом, сока в моей тарелке набралось еще на треть стакана. Персик был хорош. Я думал, что смогу съесть еще не один кусок, но когда выпил сок, то понял, что – все. Я был сыт и умиротворен. Даже муки несчастной любви временно отступили на второй план.
