Насчет уборки соломы с агрономом вскоре договорились, а потом Василий Степанович достал из папки заявление Гриши. Гриша писал, чтобы ему разрешили эксплуатировать комбайн («Ишь ты, эксплуатировать!» — произнес Василий Степанович и покачал головой) напрямик поподдубенской и синегорской пшенице, потому что поля смежные и после объединения колхозов крутиться по отдельности на каждом поле агрегату («Смотри-ка ты, агрегату!» — снова удивленно произнес Василий Степанович) нет никакого смысла.
Эмтээсовский агроном одобрил предложение Гриши и заявил, что раз колхозы слились и поля общие, так будьте любезны… Тут снова вмешалась Катерина Петровна и сказала, что это пустая затея, что если так работать, то нельзя будет определить урожайность в отдельности на синегорском и поддубенском поле, а Гришка всегда что-нибудь выдумает. Василий Степанович внимательно выслушал ее и, поджав губы, написал в углу Гришиного заявления красным карандашом «Разрешбор», что означало «Разрешаю. Боровой». Как только он ушел, агроном, старушка стала просить, чтобы ее корову взяли в колхозное стадо. Василий Степанович ответил, что нельзя об одном и том же говорить пять раз, и посмотрел на часы. С того момента, как звонил Данила Иванович, прошло много времени, а гостей все не было. И от мальчика ни слуху ни духу. Василий Степанович надел кепку и вышел проверить, в чем дело. Погода была такая, что приходилось долго вглядываться, чтобы понять, идет ли дождь или уже кончился. Дорога виднелась плохо. Мальчик куда-то исчез. Замочив праздничный костюм, Василий Степанович вернулся и стал звонить в райком: не отложили ни гости поездку из-за плохой погоды. До райкома дозвониться было трудно, а когда Василий Степанович наконец дозвонился, ему сказали, что гости давно выехали, не меньше чем час тому назад. Теряясь в догадках, председатель долго смотрел на старушку, которая снова принялась просить его завезти хоть возок дровец. Он уже собрался опять звонить в город, но в это время увидел Данилу Ивановича.
Секретарь райкома, запахивая плащ, чтобы пе задеть людей мокрым брезентом, осторожно пробирался к столу.
— Один? — изумленно проговорил Василий Степанович.
— Один. — Секретарь райкома привычно повесил плащ на дальний незаметный гвоздик. Это был высокий, быстрый в движениях молодой человек, с волосами, остриженными под машинку.
— Где же гости? — спросил Семен.
— У вас. В колхозе. На электростанции, наверное, — ответил Данила Иванович. Он достал пачку «Норда» и вытянул папироску зубами, чтобы не мочить ее влажными от дождя пальцами. — Им там Наташа Голубева рассказывает.
— Кто? — воскликнул Семен. — Наташа? Да что вы, Данила Иванович. Где же она их перехватила?
— Возле Хвалова. Еду я к вам. Сидим с чешской учительницей… Между прочим, Василий Степанович, я тебе наказание придумал. Посажу тебя на машину и стану возить по твоим дорогам. До тех пор буду возить, пока не поймешь, что людей надо ставить на ремонт мостовой.
— Где их взять, людей? — вставил Семен.
— В твоей в строительной бригаде… Так вот, едем. Смотрю — кто-то идет обочиной. Подъехали ближе: Голубева Наташа. Полны руки пакетов. Подбородком пакеты придерживает. Остановил машину. Садись, говорю, с водителем. Она церемонится. Не садится. Ноги, видишь ли, у нее грязные…
Данила Иванович подошел к окну и посмотрел на небо, и Семен вслед за ним тоже посмотрел на небо.
— Наконец уговорили. Села. Учительница спрашивает: «Что, мол, девушка, у тебя за покупки?». Это, говорит, для хорового кружка. Вечером выступать будем. К нам, говорит, сегодня гости из Чехословакии приедут. Ей-богу, говорит, правда. Прямо, говорит, беда, сколько у нас из-за этого хлопот. Семен полную ночь речь составлял.
— Ну, а вы что? — с укором произнес Семен.
— Что я? Люди разговаривают, зачем мне вмешиваться? Тем более моя соседка не хуже нас с тобой говорит по-русски. Разговорились они, словно из одной деревни. Наташа свертки стала разворачивать, покупки показывать. Всякие бусы там, платки, ленты. Наряды в общем для артистов. В машине до сих пор галантереей пахнет… Между прочим, Василий Степанович, почему ты комсомольцам на культработу средств не выделяешь? Или колхоз обеднел?
— Какая же это культработа, Данила Иванович, платки да бусы, — заметил председатель.
— Смотри. Тебе не только хлеб сеять. Тебе и культуру поднимать… Повернула Наташа к себе зеркальце, которое перед шофером, и стала платки примерять. Все подряд. Сперва сама надевала, потом учительница. Мой Борис смеется, аж на баранку ложится. Перемерили они все, что было, Наташа спрашивает: «Что это я вас ни разу не видала? Вы в нашем городе живете?» — «Нет, — говорит учительница, — много дальше». — «Не в Москве ли?» — «Еще дальше. В селе, возле города Шахы». — «А где же такой город? На Украине?»— «Нет, не на Украине. В Чехословакии». Тут Наташа обернулась к пей, встала коленями на сиденье и говорит: «А ну, дайте честное слово».
— Ой! — сказал Василий Степанович.
— Так они хорошо разговорились, что Борис чуть курицу не задавил. Учительница про своих ребят, а Наташа, конечно, про уборочную кампанию. Все доложила: что работает на копнителе, что комбайнер ее отпустил за покупками, пока идет дождь, и что, когда дождь кончится, надо бежать на поле. «Ну, — говорит, — пока до свиданья. Вон он, мой комбайн, стоит». И вижу я — жалко учительнице с Наташей расставаться. «Может быть, вы хотите на комбайнера посмотреть?» — спрашивает Наташа гостью. «Конечно, конечно!». Тут догоняет нас исполкомовская машина, подходят еще два чехословацких делегата. Ну раз такое дело — пошли все к комбайну. Комбайнер с ходу жаловаться: бункера не доставили. Вчера ездили без бункеров, и сегодня стерня нелущеная. Наташа в тракторную бригаду. А чехи за ней. Пришли в тракторную бригаду.
Наташа включила радио, вызывает директора эмтээс. «Кто говорит?» — спрашивает диспетчер. «Рядовой колхозник говорит», — сказала Наташа, да так сказала, что диспетчер, видно, сильно испугался. Побежал искать директора. Минут через пять возвращается, докладывает рядовому колхознику: «Директора нет, уехал в Синегорье». Сели на машину, поехали в Синегорье. По пути ненадолго остановились, и Наташа показала ветвистую пшеницу.
— Безобразие, — проговорил Семен, у которого ветвистая пшеница была припасена для заключения экскурсии. Впрочем, он успокоился, вспомнив, что в конце гостям можно показать синегорские ясли.
— В Синегорье директора тоже не нашли, — продолжал Данила Иванович. — Ребята, которые монтировали канатную дорогу, сказали, что он пошел на электростанцию, определять, как вести проводку. Хотел я показать гостям ваших свиней, да Наташа не пустила. Говорит, у них после еды мертвый час. Потом гости и Наташа отправились на электростанцию, а я — к тебе, Василий Степанович… Вот тебе — полный отчет.
Шлепая босыми ногами, вбежал мальчик в пионерском галстуке.
«Дядя Вася, дядя Вася, — торопливо заговорил он: ^- «Победа» едет. Совсем с другой стороны.
— Молодец, — сказал Василий Степанович, посмотрел на Семена, на мальчика с мокрыми волосами и вдруг рассмеялся. — Что ты приуныл, Семен, — продолжал председатель колхоза. — Выходит, из всех наших с тобой чудес самое большое чудо — Наташка.
