Не хочу видеть этого! Отворачиваюсь, двумя прыжками достигаю ванной комнаты, врываюсь туда и закрываюсь на задвижку. Сажусь на край ванны и произношу слова молитвы, единственной, которую я запомнил с детских лет.

За дверью раздаются шаги, стук каблучков. Шаги приближаются, труп стучит в дверь ванной. Не реагирую.

— Монти, ты там? — спрашивает голос. Открываю дверь. Это Майка. Мог бы догадаться. Успела уже надеть сандалики на каблучках, высотой с Эйфелеву башню.

— Что за шуточки ты устраиваешь? Хотела испугать меня, черт побери! — взрываюсь я.

— О чем ты говоришь? — удивляется Майка.

— Объясни мне, пожалуйста, что ты делаешь в моем доме?

— Разряжаюсь, — говорит Майка. — На научной основе: ноги К приподняты, глаза накрыты чем-нибудь, мускулы расслаблены, приятные мысли и так далее. Я всегда делаю это в перерывах между съемками.

— Тебе прописали для этого как раз мой диван?

— Я должна разряжаться всюду, где только предоставится возможность, — произносит Майка. — Вчера разряжалась на подшивках «Кинообзора», прекрасно получилось.

Иду в комнату. Майка за мною. Приближаюсь к дивану, делаю вид, что поправляю разбросанные подушки. Есть небольшое коричневатое пятнышко на обшивке, почти незаметное.

— Пошли позавтракаем, — предлагает Майка.

— Куда? — спрашиваю я и мысленно перебираю рестораны, в которых у меня еще есть кредит.

— В «Селект», разумеется, — говорит Майка.

Припоминаю, что заплатить обещала она. Пускай будет «Селект».

— Приведу себя в порядок, — говорит Майка и удаляется в ванную, прихватив с собой пляжную сумку. Успеваю выкурить пару сигарет, и вот она возвращается. Не представляю, чем она занималась там, так как появляется абсолютно в том же виде, в каком удалилась. Майка придерживается типа «женщина из воды». Светлые, прямые волосы до плеч, глаза неподкрашенные, ногти натуральные, ноги босые в сандаликах на высоком каблучке. Ванда утверждает, что такая внешность «из воды» наиболее трудоемкая. Наверное, так и есть.

Наряды Майки тоже предельно просты: обычно это коротенькое платьице, наброшенное на голое тело, с огромным декольте в стиле дешевого готового платья. Эффект обеспечен. Анатомия Майки знакома и высоко ценится в стране и за рубежом миллионами кинозрителей, расплачивающихся звонкой монетой за удовольствие восхищаться ею в самых разных ракурсах. Особенность ее фигуры заключается в том, что она невероятно узка во всех узких местах и сверхвыпукла во всех выпуклых. В такой степени, что граничит с сюрреализмом.

В это мгновение Майка нервно вздрагивает. В комнате раздается приглушенный треск, тихий, но странно неестественный, словно отголосок чего-то потустороннего. Подхожу к телефону и поднимаю трубку.

— Это вы? — слышу голос Пумс. — Какой-то тип звонил к вам. Просил передать, что будет звонить еще. Что сказать ему, когда он, позвонит?

— Скажи ему, чтобы он сделал из себя чучело и покрасил его в зеленый цвет, — говорю я. — Запрещаю тебе звонить в мои личные апартаменты в тот миг, когда меня посещает одна из звезд экрана. Поняла?

— Прошу прощения, — говорит Пумс и вешает трубку.

— Сигнал моего телефона в последнее время барахлит, но, мне кажется, звук приятный, — говорю я Майке.

— Брр, отваливаем отсюда поскорей, — отвечает она и берет в руки шляпку.

Достаю ключ из кармана плаща, и мы выходим Уже на лестнице Майка припоминает, что ей необходимо срочно позвонить на студию и узнать, нужно ли ей возвращаться после обеда на съемки, так как из-за отсутствия Франка возникли какие-то сложности, застопорившие работу.

Поскольку мы уже на втором этаже, я завожу Майку в канцелярию. В приемной сидит какая-то женщина. При виде меня она поднимается. Это кельнерша из бара.

— Погодите минутку, — говорю я.

Иду с Майкой в кабинет. Пумс торопливо захлопывает какой-то томик, разложенный на машинке, которым она, очевидно, зачитывалась, поднимается, укладывает книгу на кресло и садится на нее.

— Представься, Пумс, — командую я.

— О, мы уже знакомы, — восклицает Майка. Я сначала искала тебя в канцелярии и только потом отправилась наверх, где меня встретила уборщица. Я даже ждала тебя здесь, и мы успели поболтать с твоей секретаршей.

— Значит, тебе известно, Пумс, кого ты видишь перед собой? — спрашиваю я.

Пумс в восхищении кивает головой и вглядывается в Майку с пылкой набожностью.

— Пумс безумно милая особа, можно тебя поздравить с таким приобретением, — говорит Майка… Пумс радостно краснеет.

— Во всяком случае она высокообразована. И наверняка видела все твои фильмы, правда, Пумс?

Пумс снова с восторгом кивает головой, но не может произнести ни слова, онемев от волнения. Встреча с Майкой Поляк собственной персоной — это слишком великое переживание для нее.

— Звони на студию, а я пока займусь клиенткой, — говорю я Майке.

За плечами Майки жестами спрашиваю у Пумс, все ли в порядке. Пумс так же безмолвно показывает мне, что ничего сногсшибательного не произошло. Выхожу в приемную.

— Слушаю вас, — обращаюсь я к кельнерше и сажусь рядом с нею на козетку.

— У меня к вам просьба, — говорит она. — Только не знаю, сколько это будет стоить…

— Что именно? — спрашиваю я.

— Составление жалобы в суд.

— А на кого вы собираетесь жаловаться и за что?

— На этого прохвоста кельнера из нашего бара. Прихватил все мои сбережения и смылся. Но я ему этого не прощу.

— А кто вам велел отдавать ему?

Девушка не отвечает.

— Закружил вам голову, да?

— Божился, что женится на мне, только ему, мол, нужно внести задаток за квартиру. Вот я и взяла все с книжечки и отдала ему. После этого он с месяц морочил мне голову, а потом вообще дал драпака.

— Как его фамилия? Где он живет?

— Говорил, что его фамилия Пилц и живет он в Новом районе с коллегой. Я была там, никто ни о каком Пилце и слыхом не слыхал.

— Когда он улизнул?

— Вчера перед закрытием бара. Сбежал прямо с работы и никому ни словечка. Толстяк в бешенстве, обещает пересчитать ему ребра, но, я думаю, Пилц больше не появится в баре, он скрылся навсегда с моими денежками в кармане.

— Вы знаете каких-нибудь его приятелей?

— Да к нему всякие заходили, о чем-то шептались по углам, но я их не знаю, темные типы, мне таких знакомых не нужно.

— Где Пилц работал раньше? — спрашиваю я.

— Этого я не знаю, — говорит девушка. — Даже подозреваю, что он не был никаким кельнером. Не очень-то у него это получалось.

— А зачем тогда толстяк принял такого на работу?

— Чтобы платить поменьше. Хозяин страшный скупердяй. Знаете, что я думаю? Пилц, наверное, сидел до этого в тюрьме. Очень уж он не хотел рассказывать, чем занимался перед тем, как пришел к нам. Вообще, выглядел он как уголовник.

— А вы хотели выйти за него замуж?

Девушка смотрит на меня с выражением лица, говорящим, что одно другому не помеха.

— Поищем его, — заявляю я. — Сначала проверим, не попал ли он снова в тюрьму. Как его имя?

— Антони. Но я слышала, как приятели называли его «Нусьо».

— Позвоню, выясню, — говорю я. — Как только узнаю что-нибудь, дам знать. Вы сейчас возвращаетесь в бар?

— Да, толстяк отпустил меня только на полчаса. И то с огромным трудом. Не может справиться сам. Жена в кухне, он за буфетом, и еще весь зал нужно обслужить — это не шутка.

— А когда был кельнер, чем вы занимались?

— Я была на кухне. Мыла посуду и выдавала порции через окошко…Я должна вам заплатить задаток? — говорит она смущенно.

— Заплатите, когда ваш Нусьо вам вернет, — говорю я (хотя понимаю, что надежда на это слабая). — А пока у вас есть возможность отплатить за услугу другим способом. Припомните что-нибудь о той даме в черном, которая вчера вечером звонила от вас.

— А я думала, что та дама ужинала, — говорит кельнерша.

— Может быть, и ужинала, но во всяком случае звонила она от вас, это точно. Мне очень важна любая информация о ней.