– А как же талант? – спросил Алексей, который внимательно слушал разговорившегося Михина. «А мальчишка-то не так уж и глуп! И хорошо поработал! В нужном направлении».

– Так и талант был того же рода. Клишин изумительно описывал все гадкое, что отлично умел в людях замечать, – со вздохом сказал Михин.

– Значит, в моем случае я больше всего на свете боюсь, что жена мне изменит? – предположил Леонидов.

– Видимо, так. Вернее, вы ее наверняка очень любите, это ваша опора в жизни, что Клишину казалось нелепым и смешным.

– И я действительно тощий и красноглазый?

– Во внешности у каждого есть недостатки. Люди в массе своей далеки от идеала, а те, которым повезло, большие деньги на этом зарабатывают. Вспомните свою работу в розыске. Как описывают свидетели других людей? Например, спрашиваешь: «Кто к нему приходил?» Ответ: «Какая-то женщина в очках». Сразу представляешь возрастную грымзу, смотрящую целый день телевизор или читающую книжки под настольной лампой, а потом оказывается, что это ослепительно красивая девушка с отличной фигурой и белозубой улыбкой, но действительно в очках, хотя очки ей и идут. Вы худой, пусть даже тощий, и глаза у вас воспалены от постоянного недосыпания. Но можно ведь сказать и так: стройный. Человек, волосы у которого густые, черты лица правильные. Перечисли все это – возникает совсем другой образ. Вот из чего я делаю вывод, что Клишин мог просто описать события под тем углом зрения, под которым он привык воспринимать события и окружающих его людей.

– И кто же, по-вашему, его убил?

– А вот это вычислить необыкновенно сложно. Насолить Павел Андреевич успел всем своим знакомым и любимым женщинам. Если таковые у него были. Любовницам. Так будет вернее.

– Почему это он не мог влюбиться?

– С таким критическим взглядом на людей? Я тут пробовал читать его книги…

– И?

– Ни черта не понял! – в сердцах сказал Михин. – Это ж бред!

– Знаете, Игорь Павлович, у меня такое чувство, что вы пришли сюда посоветоваться. Так?

Михин вздохнул и как бы между прочим сказал:

– На дачу к Клишину в понедельник ночью какие-то хулиганы влезли.

– Что, все следы уничтожили? В которых вы хотели еще разок покопаться? – Алексей уткнулся в чашечку с кофе, чтобы Михин не поймал его взгляда.

– Да не в следах дело! Что следы! Вот и жена ваша говорит, что ничего не слышала, спала. А ведь сон у беременных женщин такой чуткий…

– Исключения из любых правил есть.

– Я человек конкретный, Алексей Алексеевич, у меня нет склонностей к аналитике…

– Я не заметил. Вы прекрасно изложили писательскую концепцию Клишина.

– С чужих слов, Алексей Алексеевич, с чужих слов. Чтобы понять этого писателя и вообще всю их братию, надо самому писателем родиться или хотя бы что-то в жизни прочитать. А я школьную программу еле-еле одолел и до сих пор не помню, кто старуху пришил топором: Рахметов или Раскольников. Чую, что «висяк» у меня будет. Да. Я понимаю, когда убивают из-за денег или ножом в пьяной драке. Но когда убивают из идейных соображений…

– А почему вы решили, что здесь какие-то идеи?

– Да роман этот покоя не дает! Эта злосчастная «Смерть на даче»! Вы почитайте некоторые места и сразу поймете.

– Где ж почитаю? Дайте!

Леонидов через стол протянул Михину руку. Тот посмотрел грустно, глаза у него оказались сиреневыми и глубокими, как две чернильницы. Алексею тут же захотелось обмакнуть в них гусиное перо и написать что-то о чудных мгновениях. Ресницы у его визави были длинные и пушистые, как у девушки, а губы пухлые. Симпатичный парень Игорек Михин, если отбросить слово «опер». Все правильно: описать человека можно по-разному. Смотря какие прилагательные оставить, а какими пренебречь.

– Не имею права, – сказал Михин, уставившись в потолок. А потом вдруг выдал: – Ну, залезли и залезли, ничего же не взяли! Ни ценных вещей, ни компьютер, ни одежду. Так, покуролесили немного, и что? Все равно наследник пока не объявился. Заявление о взломе никто не писал. А без заявления какое ж дело? Вы подумайте об этом деле на досуге, Алексей Алексеевич, а я еще зайду.

При этих словах Леонидов едва сдержался, чтобы не покраснеть: как раз сегодня дискета с творчеством Павла Клишина была при нем. Михин же вздохнул, залпом выпил остывший кофе и попрощался. Дверь не успела за ним закрыться, как в кабинет с вытаращенными глазами влетела Марина:

– Ты от нас уходишь?!

– С чего ты взяла?

– Разве он тебя не уговаривать приходил?! Чтобы снова в милицию?! Неужели Ирина Сергеевна отпустит?!

– Тише ты. Все гораздо проще. Моего соседа по даче убили, я только свидетель, а никак не рулевой.

– Да? А зачем же он тогда еще раз придет?

– Марина, я сколько раз говорил, чтобы ты дверь плотнее закрывала?

– Я только конец разговора слышала. Ваши коммерческие тайны меня мало интересуют, все равно через мои руки проходит вся документация. Но тут такое!

– Ты только молчи. И Серебряковой не говори. Этой фирме уголовных преступлений на весь оставшийся век хватит.

– А Саша знает?

– Да, ей не повезло. Ладно, Марина, кто там по мою душу? Соединяй. – Он с откровенной тоской посмотрел на телефон.

Жару, что пришла в Москву в начале июня, в общем-то, ждали. Количество холода прямо пропорционально количеству тепла, – такую формулу давно уже вывел для себя Алексей Леонидов. Если в мае были морозы, значит, в июне должна быть жара. Чем сильнее был мороз, тем больше градусов тепла покажет термометр. Но таково непременное свойство природных катаклизмов: сваливаться на голову неожиданно. Неожиданно для всех стало очень жарко. Бешеным спросом стали пользоваться кондиционеры, прохладительные напитки и мороженое. Людям порою казалось, что они сходят с ума. Зацементированный и заасфальтированный город был раскален добела, словно адова сковорода. Кто мог, уехал за город, в райские кущи. Кто не мог, работал. Варился в этом котле. А безжалостное солнце, хозяин этого ада, все подбрасывало и подбрасывало поленьев в топку.

Как правило, Леонидов выходил из офиса уже под вечер и всегда мерз. В кабинете у него исправно работал климат-контроль, установленный еще роскошным Пашей Сергеевым. Двадцать три градуса. И не меньше. За что деньги плачены! Сегодняшний вечер стал для Алексея настоящим открытием. Он вышел из офиса и почувствовал, что жарко. На него, одетого в пиджак, смотрели как на сумасшедшего. Улицы Москвы теперь напоминали гигантский пляж: мужчины разделись до трусов, женщины до бикини. Поверх бикини были накинуты полупрозрачные платки. Почувствовав себя идиотом, Алексей быстренько снял пиджак и пошел к машине.

«Как жить в такой жаре? – в отчаянии подумал он, забираясь в эту камеру пыток. – Точнее, как выжить?»

Все мировые катаклизмы мгновенно стушевались перед индивидуальным горем: необходимостью находиться в городе в неимоверную жару. Есть не хотелось. Котлеты сочные из мяса молодых бычков и из тех же бычков пельмени на таком солнце мгновенно бы размякли. Алексей ограничился тем, что купил фруктов. И молодой картошки, которую честно собирался пожарить. Потом он купил воду и два мороженых. После некоторого раздумья купил третье. И бегом домой. Пока не растаяло.

В квартире было так душно, что он сразу понял: не уснуть. Надо дождаться, когда стемнеет. Когда скроется безжалостное солнце. Алексей достал из дипломата распечатку того, что похитил на даче у Клишина. Наугад вытащил один из листков, прочитал и хмыкнул. Понятно, почему Михин с этим не справился! Такая философия отпугнет любого. Рассуждения самовлюбленного негодяя о людях и о себе.

Павел Клишин стал вызывать у Алексея еще большее отвращение.

«…и каждый день я вижу в зеркале именно это лицо. Давно надо было отрастить бороду и избавиться от непременной утренней процедуры. От бритья. Плеснуть в лицо водой – и бежать! Бежать!!! Но я словно рожден для страданий. Каждое утро я снова вижу это и прихожу в отчаяние. Опасная бритва в моей руке дрожит и невольно ползет со щеки все ниже и ниже, к самому горлу.