На совещании обсуждали, что все-таки делать с Чечней? Было ясно, что терпеть творящийся там беспредел больше невозможно. Нужно разоружать незаконные вооруженные образования. Но как действовать, какими силами — неясно. Заседали часа четыре. Совещание было крайне неподготовленным, отсутствовала ясная картина того, что все-таки творится в Грозном, на кого можно там опереться. Степанков вспоминает: «Грачев тогда произвел на меня угнетающее впечатление: такое впечатление, что он с должности командира полка так и не вырос. Баранников молчал. Удивил и Дунаев, который предлагал: будем вводить войска. А ведь он работал в Чечне, знал заморочки кавказские, знал, во что может вылиться».

С самого начала резко отрицательно к операции отнеслись два влиятельных представителя силовых структур — Баранников и Иваненко. Баранников не скрывал, что не будет участвовать в реализации чрезвычайного положения, и это было воспринято как косвенное выражение общей позиции политического руководства СССР. Иваненко открыто выступил на совещании у Руцкого с предупреждением о возможных крайне тяжелых последствиях принятого решения. Его не послушали.

Свое особое мнение Иваненко выразил в записке Ельцину. Руководитель российского КГБ дал резкую оценку некоторым высказываниям и действиям Дудаева, однако считал, что в республике идет «сложный и противоречивый, но революционный процесс отторжения прежней антинародной власти… Значительная часть населения, прежде всего чеченской национальности, поддерживает смещение Верховного Совета Чечено-Ингушетии. В этих условиях, на наш взгляд, выход из кризиса возможен только на путях политических решений, поскольку силовые методы неминуемо приведут к эскалации насилия, большим жертвам, дискредитации политики РСФСР и ее руководства». Иваненко предлагает: «Поручить Государственному Совету РСФСР выработать концепцию национальной политики на Северном Кавказе и проводить эту политику на основе тщательного, всестороннего обсуждения каждого решения».

Записка затерялась среди бумаг Ельцина, у него так и не дошли руки прочитать ее.

В ситуацию пытается вмешаться Горбачев. Его помощник А. С. Черняев заносит в дневник 10 ноября: «Вчера вызвал М. С. Прихожу — он на телефонах: Баранников, Шапошников, Бакатин… Договаривается не накапливать и не пускать в ход войска в Чечне, то есть блокировать исполнение указа Ельцина о чрезвычайном положении. В перерывах между звонками кроет матом Б. Н.’а: «Что делает, что делает! Это же — сотни убитых, если началось бы. Мне сообщают, что губернатор, которого он назначил туда (Исламов), отказался выполнять свою роль… Парламент (антидудаевский) — тоже. Все фракции и группировки, которые там дискутировали, дрались между собой, объединились против русских. Боевики уже собирают женщин и детей, чтобы пустить их вперед себя при подходе войск!»

Горбачева указ Ельцина напугал, а у Дудаева он вызвал восторг: это ж надо, какая удача! Теперь вся нация сплотится вокруг него! Теперь о нем узнает весь мир! В Чечне действительно в те дни было редкое воодушевление и — единство. Любой кавказский народ прекращает внутренние распри при появлении неприятеля извне. Как только в аэропорту Грозного стали высаживаться российские войска, участники антидудаевского митинга немедленно присоединились к сторонникам генерала и вместе с ними двинулись блокировать аэропорт. Воевать готовы были все. На центральной площади море народа. Этот народ кричит: «Свобода или смерть!» Вчерашние противники братались со слезами на глазах. Готовились противотанковые спецсредства в виде женщин и детей. Молодые парни рвались в бой. Ну, где же, где же противник!

Да вот он — майор внутренних войск Олег Кудлин. Кудлин был заместителем командира отряда специального назначения «Витязь» дивизии имени Дзержинского. Задача — борьба с террористами. С 1988 года пошли командировки в горячие точки, а горячие точки тогда были связаны с межнациональными столкновениями — Сумгаит, Карабах, Фергана, Узень. Из командировок Кудлин не вылезал. 7 ноября его срочно вызывают в часть. Команда — переодеться в милицейскую форму. Выдали все новенькое, ему достались погоны рядового. Мчатся в аэропорт «Чкаловский». Погружаются в транспортный самолет ИЛ-76. Берут курс на Грозный.

Кудлин вспоминает: «Командировка в Грозный была из рубежных. Летим. Задачу получаем в полете. Владели ситуацией. Сели в аэропорту ночью. Утром нам сказали: группе в 30 человек отправиться для охраны МВД и находиться там до получения дальнейших указаний. Спокойно доехали на автобусе. В МВД застали кого-то из руководства, там находился местный ОМОН. Перед нами ставят задачу: охранять здание. Распределились по позициям. У здания начали возникать вооруженные люди, угрожающе кричат, наводят автоматы на окна, но не стреляют. Рядом здание КГБ. Там тоже вооруженные люди. На нас направлены стволы пулеметов, снайперы целятся в оптические прицелы. Неуютно. Знаю, что с дудаевцами велись переговоры, но о чем и как, нам не сообщали. 8 ноября здание покинул их ОМОН. Неприятно. Мы узнали, что наша часть в аэропорту, остальным ребятам не удалось никуда двинуться — их заблокировали».

Я интересуюсь у Кудлина: «По силам ли было придавить дудаевцев?»

Кудлин уверен, что такая возможность была: «Если бы мы вошли в город, когда еще не были разгромлены военные склады. Все возможности тогда были, не было только команды. Будь команда, без труда взяли бы дворец Дудаева, обстановка позволяла, мы и не такие задания выполняли. Но команды не было. 9 ноября чеченцы принялись выдавливать самосвалом ворота. Подошли белобородые старцы, стали отгонять разгоряченных людей от ворот. Мы поняли, что нас бросили, ни с кем связаться не удается. Вступили в переговоры с этими стариками. Договорились: нас выпустят. Уехали на автобусе в аэропорт. Там переждали ночь, со стороны города слышалась стрельба, но кто с кем перестреливался — неясно. На другой день подогнали автобусы, мы в них погрузились и выехали в Северную Осетию. Мы понимали, что к власти приходит Дудаев. Но мы выполнили приказ и покинули Чечню».

В это время в Москве царили хаос и неопределенность. Я встретился с Андреем Федоровичем Дунаевым, ныне он руководитель солидного банка. Для него, прав Степанков, Чечня действительно не случайная территория, он проработал в Грозном шесть лет начальником уголовного розыска, потому знает, что за публика рвалась к независимости. Мы откровенно поговорили о тех событиях. В конце встречи Дунаев вручил мне свои воспоминания о тех днях. Мне остается только воспроизвести несколько фрагментов из них:

«В Грозный немедленно была направлена мобильная группа в составе 80 человек во главе с моим первым заместителем Комиссаровым и заместителем командующего внутренними войсками Гафаровым. Внутренние войска в то время подчинялись МВД СССР. К этому времени мы столкнулись с явным предательством министра внутренних дел Чечено-Ингушской республики Умлата Алсултанова. Срочно заменили его полковником Вахой Ибрагимовым. Создалась критическая обстановка, а в нашем руководстве не было единого мнения по наведению порядка в Чечне. Часть так называемых демократов буквально требовали не вмешиваться в дела в Грозном, пусть добьют коммуниста Завгаева. Решением собрания у Руцкого в Беслан была переброшена мобильная группа внутренних войск для введения их в Грозный. Командовал ими генерал-полковник Савинов. В то время в войсках действовал так называемый тбилисский синдром, означавший: армию бросали на подавление массовых выступлений в Тбилиси, Баку, Вильнюсе — и она всякий раз оказывалась крайней. Политики делали вид, что они не при чем. Потому в данном случае войска действовали робко. Военные колонны дошли только до Назрани, там ингуши на дороге Грозный — Назрань свалили две автомашины гравия, и на дороге встало десятка два женщин — противотанковое спецсредство. Это сопротивление народа послужило причиной остановки операции. Полковник Савинов побоялся взять на себя ответственность за выполнение задания руководства России. Войска вернулись в Беслан».