— Именно вам и решать, так это или нет, — кивнул Вадаж.

Еще одной чертой, раздражавшей его в наквсах, была их привычка торжественно констатировать очевидные вещи. В этом плане они почти не уступали людям.

— Ну-с, я позаботился о вашем питании здесь. Собирайтесь и ждите нас на платформе лифта снаружи через полчаса.

— Нас? Кто же отправится в это Гнездо?

— Вы, шкипер, разумеется, чтобы принимать решения, Грегорис Куманодис, чтобы переводить, и я… В общем, официально это касается и стюарда тоже, поскольку дополнительное вооружение повлияет на массу и объем груза. Но на самом деле мне просто все это надоело, и я страшно нуждаюсь в увеселительной прогулке. И потом, там, будут еще двое с «Поиска», Виктор Брэгдон и Джосселин Лори.

— А они с какой стати?

— Насколько вам известно, они здесь проводят ксенологические исследования. А сопровождая нас в деловом визите к местной важной персоне, они получат уникальную возможность понаблюдать здешние законы и обычаи в действии. Так что Брэгдон даже предложил одолжить нам один из своих флайеров, с условием, что мы возьмем их с собой. Фактически он не прочь был захватить еще несколько своих людей, но «гнездовики» ограничивают число посетителей за один раз. Мнительные твари. Как бы там ни было, имея флайер, мы можем использовать яхту для другой срочной работы и таким образом быстро завершим свор предприятие.

— Я чую. Нет, по-английски говорят «понимаю», — безразличным тоном отозвался Утхг-а-К-Тхакв. Он повернулся и зашлепал на своих перепончатых ногах по направлению к собственной каюте.

Вадаж задумчиво смотрел ему вслед, пока тот не исчез из вида.

«Интересно, доходят ли до него наши людские междоусобные ссоры и трения, — размышлял венгр. — Вероятно, нет. Он их, видимо, просто не воспринимает. Он, вероятно, считает, что отношения между Джосселин и Гуннаром — это сущая чепуха, если, конечно, он вообще их заметил.

И, возможно, он будет прав. По крайней мере пока это выражается лишь в частных отлучках Гуннара с нашей посудины. На данном этапе они еще не приносят особого вреда. Среди парней в экипаже уже ходят слухи, но, судя по интонации разговоров, это просто хорошая зависть. Что же касается меня самого, то я меньше всего склонен завидовать другу, если ему удалось ухватить кусочек счастья. Тогда почему же, черт возьми, это не дает мне покоя?»

Он отогнал от себя тревогу и нажал кнопку на радиофонной приставке. Из салона «Поиска» на него глянуло лицо человека среднего возраста, по виду напоминавшего ученого.

— Добрый вечер, доктор Тауни, — бодрым голосом произнес Вадаж. — Не будете ли вы столь добры напомнить капитану Хейму, что до нашего отлета осталось полчаса.

— Пусть сам себе напомнит, — огрызнулся глоссаналитик.

— Неужели ваша неприязнь к цели нашего пребывания здесь столь велика, что вы не хотите сказать человеку двух слов по интеркому? — Вадаж злобно посмотрел на него. — Тогда будьте добры, напомните об этом мадам Лори.

Тауни покраснел и выключил связь. Должно быть, он действительно страдает архаичными предрассудками. Вадаж усмехнулся и, насвистывая, пошел заканчивать собственные приготовления в дорогу.

— Мальбрук в поход собрался…

А тем временем на борту «Поиска» Хейм посмотрел на висевшие на шпангоуте часы, потянулся и сказал:

— Пожалуй, пора.

Джосселин положила одну руку ему на голову, другой взяла за подбородок и, повернув к себе его некрасивое лицо с тяжелым подбородком, спросила:

— А надо ли?

Тревога в ее глазах отозвалась в нем болью. Он попытался рассмеяться.

— Как, отменить путешествие и лишить Виктора уникальных материалов? Он бы нам этого никогда не простил.

— Он был бы почти так же счастлив, как и я. Потому что гораздо важней всего этого то, что ты… что ты вышел наконец из своего лунатического состояния, Гуннар.

— Дорогая моя, — ответил он. — Единственное, что портило иногда эти прекрасные часы, проведенные вместе, были твои периодические попытки незаметно заставить меня отказаться от задуманного мною предприятия. Но это сделать ты не сможешь. Как говорили в старину китайцы: «Почему бы тебе не расслабиться и не начать вкушать наслаждение?» — Он прикоснулся губами к ее губам.

Она встала с постели и прошла в противоположный угол каюты.

— Если бы я снова стала молодой, — с горечью сказала она, — возможно, мне бы это удалось.

— А? Нет. А теперь послушай…

— Я слушаю.

Она остановилась около туалетного столика и медленно провела руками по щекам, по груди и бокам.

— О, для сорока трех лет я сохранилась неплохо. Но никуда не денешься от этих «гусиных лапок» в уголках глаз и от появившегося второго подбородка, да и вообще, без одежды я проигрываю. В течение последних дней ты… ты вел себя хорошо, Гуннар… ты был добр. Но я заметила, что ты старался ничем не связать себя.

Хейм поднялся, в два шага преодолел разделявшее их расстояние и остановился возле Джосселин, возвышаясь подобно огромной башне. Что делать дальше, он не знал.

— А как я мог это сделать? — наконец решился спросить он, Я представления не имею, что может случиться с нами во время полета. И не имею права что-либо обещать или…

— Ты мог бы пообещать чисто условно, — сказала Джосселин. На мгновение ее отчаяние прошло, или она сумела подавить его. Ее лицо приняло загадочное выражение, голос стал бесстрастным.

— Ты мог бы сделать так: «Если я вернусь домой живым, то сделаю то-то, если ты согласна».

Он не знал, что ответить. Она вздохнула и отвернулась. Голова ее поникла.

— Что ж, давай одеваться, — сказала она.

Двигаясь совершенно механически, Хейм натянул тонкий комбинезон, служивший поддевкой под скафандр. В голове у него была такая пустота, словно в ней воцарился полный вакуум.

«О’кей, так чего же я хочу? — думал он. — Многое ли из того, что я чувствовал и чувствую до сих пор, было подлинным, а что было просто ностальгией по прошлому, вызванной одиночеством и выведшей меня из равновесия? Не представляю».

Однако его смущение длилось недолго, поскольку менее всего Хейму нужен был самоанализ. Он отогнал от себя все вопросы, чтобы затем изучить их на досуге, а вместе с ними и все обусловленные ими эмоции. На переднем плане его сознания осталось чувство нежности к Джосселин, смешанное с сожалением, что он причинил ей боль, и смутное желание что-либо предпринять в связи с этим; но над всеми этими мыслями преобладало желание удалиться побыстрее. Он и так уже чересчур долго прохлаждается на этом острове. Необходимость лететь на Требогир вполне оправдывала это его стремление.

— Давай, поехали, — сказал он, снова повеселев, и игриво шлепнул свою пассию по круглому заду. — Прогулка должна быть неплохая.

Джосселин повернулась. Ее глаза и губы выражали печаль.

— Гуннар… — Она вынуждена была опустить глаза, и теперь стояла так перед ним, сцепив руки. — Ты действительно не считаешь меня… в лучшем случае, дурой, а в худшем — предателем… из-за того, что я не хочу войны… не так ли?

— Только этого еще не хватало! — воскликнул Хейм, отшатнувшись назад. — Когда это я подал тебе такую идею?

Джосселин сразу как-то успокоилась и приободрилась. Хейм взял ее за локти и мягко встряхнул.

— Ты дуреха, если думаешь, что я когда-либо так считал, — сказал он. — Джосс, я ведь тоже хочу, чтобы войны не было, и верю, что демонстрация силы сейчас — так сказать, предупредительный лязг зубов — может предотвратить фатальный исход в будущем. Это все. О’кей, у тебя иное мнение. Я его уважаю и уважаю тебя. Я что, заставлял тебя думать по-другому? Пожалуйста, скажи. Может быть, в этом моя вина?

— Нет, ничего. — Она выпрямилась. — Просто я глупая, — добавила она механически. — Пожалуй, нам пора.

Они молча спустились вниз. У шкафчика возле эллинга стоял Виктор Брэгдон и натягивал скафандр.

— Эй, привет, — окликнул он их. — А я уже начал волноваться, не задержало ли вас что-нибудь. Во время прошлой вахты один из ваших людей доставил сюда ваше снаряжение, Гуннар. Весьма кстати. Здесь мы бы вам, пожалуй, не нашли подходящего размера.