Покушали братья сырой рыбы, покрутились, повертелись и говорят пингвинам:

— Нам бы спальные мешки наши, холодно без них.

Самый большой пингвин отвечает:

— Мы без спальных мешков спим, и вы привыкайте. Как это у вас в народе говорят? — в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

Делать нечего. Покрутились братья ещё, повертелись, сунули ноги один другому под куртки пуховые да уснули. Плохо спится, конечно. Пока ночевали, не раз поплясать вставали, а плясками ночь не скоротаешь. В общем, не выспались, а так — одна морока им была.

Утром приходит к ним самый большой пингвин и говорит:

— Ищем дорогу, пока не нашли, будете у нас жить, может, день, может, месяц. Рыбу вам пёстренький носить будет, пока сами ловить не научитесь.

А братьям уж и сказать-то в ответ нечего. Шутка ли — вчера, кажется, только из пещеры вышли, от вулкана убежали, едва живы остались, а тут тебе рыба сырая да сон на холоду. Поневоле говорить разучишься. Тут бы думать не разучиться. А думать смерть как надо — не век же у пингвинов вековать, да и верить ли им, что отпустят?

Ждал самый большой пингвин от братьев ответа, ждал, не дождался да и ушёл восвояси. Время прошло — приносит им рыбу пингвин маленький такой, пёстренький. Кинул на лёд — и был таков. Пожевали братья рыбы, поплясали да опять спать легли. А что ещё делать-то?

Так и повелось: поспят братья, попляшут, опять поспят, опять попляшут, как время, должно быть, к тому придёт, принесёт им пёстренький рыбы, поедят, опять попляшут и снова спят. Ничего им больше не делается на холоду-то. Руки-ноги бы не отморозить да ума не лишиться, а уж бежать-то и не помышляют.

Долго ли, коротко ли, может, неделя прошла, может, две, приносит им пёстренький рыбы, а сам не уходит. Поели братья, им бы в пляс пуститься, чтобы не замёрзнуть, а видят: чего-то пёстренький от них хочет.

Говорит им пёстренький:

— Не мог я прежде вам того сказать — и время выбрать для такого надо, да и к вам приглядеться. Теперь время пришло, да и вас вижу: вы те самые люди. Расскажу вам всё как есть. Тот сталактит, что вы самому большому пингвину отдали, непростой, а прозывают его у нас Пингвиний Нос. Понесли его подручные самого большого нашего пингвина к Отцу Всех Пингвинов на опознание. Коли уж и Отец подтвердит, что это Пингвиний Нос, то будет у всех пингвинов большой праздник, а вас на том празднике свяжут да со льдины в воду столкнут. А коли Отец не подтвердит, то пошлют вас снова в ту пещеру, пока Пингвиний Нос не найдёте. А как найдёте да принесёте — я уже сказывал, что с вами сделают. Есть у пингвинов предание, и сказано в том предании, что придут из-за океана люди, чтобы Пингвиний Нос из-под земли добыть. А как добудут, да как пингвины его у людей отнимут, так будет всем пингвинам счастливая доля, вся земля замёрзнет, и по всей земле станут одни пингвины да рыба, да ещё рыбий корм. А знак этим людям такой: одного пингвина они молотком убьют, а потом пойдут на гору Эребус. Вы, стало быть, те самые люди и есть. А пингвинам на это другой был знак: меж ними уговорено, что кого люди под горой Эребус молотком убьют, тот чтобы на живот повернулся да клювом в лёд воткнулся. Как его такого живые пингвины найдут, так и узнают, что сбылось предание. Ну, стало быть, и узнали.

Тот брат, что погорячее, и спрашивает:

— А тебе-то что за счастье нам это рассказывать?

Отвечает ему пёстренький:

— О том тоже сказывать долго, так что всего не скажу. Давно дело было. Тогда пингвины знали правду. А уж потом потеряли они правду, и стало у них это предание, а править пингвинами стал Отец. А правда в том, что не надо пингвинам Пингвиний Нос у себя оставлять, а надо тех людей вместе с ним отпустить восвояси, а куда они Пингвиний Нос привезут, оттуда он к себе холод из Антарктиды и притянет. Тогда-то вся земля и замёрзнет, тогда-то и будет всем пингвинам счастливая доля, и не будет больше править Отец, а править станем советом. А ежели Пингвиний Нос у пингвинов останется, как же он холод-то из Антарктиды притянуть сможет, а? Как, я вас спрашиваю?

Слушают братья пёстренького — вроде, разумно говорит. Тогда спрашивает у него тот брат, что погорячее:

— А что ж нам делать-то теперь?

Отвечает ему пёстренький:

— Мы поможем вам бежать. Мы, которые правду помним, хоть и в прислуге ходим, зато нас много. А ещё вот что знайте: обманул вас самый большой пингвин про вездеход, цел он, стоит, вас дожидается.

Тот брат, что поспокойнее, пёстренькому говорит:

— Бежать-то вы нам поможете, а только куда ж мы без Носа вашего? И вам надо, чтобы мы его увезли, и нам надо того же, да разве ж его не у Отца Всех Пингвинов оставят?

Отвечает ему пёстренький:

— Кабы Пингвиний Нос у Отца Всех Пингвинов оставался, мы бы по другому придумали. А только говорено у пингвинов, что хранить Пингвиний Нос будет тот, кто у людей его отнял. Вроде как Отец своих любимцев отмечает да приближает.

И ещё горячий брат у пёстренького спрашивает:

— А вот непонятно мне: чего бы вам самим этот Нос из-под земли не достать?

Отвечает ему пёстренький:

— Не умеем мы. Наше дело — в воду нырять да рыбу ловить. Ваши, поди, тоже не всё сами могут — вам, говорят, свиньи из-под земли шампиньоны достают. Правда, что такое шампиньоны да кто такие свиньи, то мне неведомо. А только так все пингвины говорят. Ну да ладно, мне с вами больше нельзя. Как среди рыбы, что я вам ношу, будет одна без головы, а другая без хвоста, так и бегите. Куда безголовая хвостом покажет, там ваши вещи спрятаны, охраняют их, а куда бесхвостая головой, там ваш вездеход, никто его не охраняет. Глядите в оба да не поминайте лихом.

И уж уходить собирается, да спрашивает его спокойный брат:

— А если это не Пингвиний Нос окажется, тогда как мы убежим?

Оборотился к нему пёстренький и отвечает:

— Это Пингвиний Нос. Все пингвины Отца слушаются, без него ничего знать не могут, а мы правду от самой правды знаем, нам спрос не нужен.

Сказал — и ушёл.

День проходит, другой проходит, на третий глядят братья на рыбу, что им пёстренький принёс, — а одна рыбина без головы, другая без хвоста. Схватили они всю целую рыбу в охапку да бросились, куда безголовая хвостом показывает. Бегут, бегут, глядь — пингвин на бугре стоит, по сторонам глядит, а под бугром дыра — не дыра, а вроде пещерка ледовая. Легли на лёд да за льдинку спрятались, чтобы не видно их было пингвину.

Тот брат, что погорячее, хвать — а молотка-то скального нету! И правильно — он с вещами под бугром лежит. А спокойный брат и говорит:

— Не торопись, тут хитростью брать надо. Я пингвина от пещерки уведу, потом обратно приведу, а ты тем временем вещи забери.

Сказал, из-за льдинки вышел да на бугор идёт, значит, вразвалочку. Идёт — и говорит пингвину:

— Не понимаю, как ты на месте можешь стоять. Мы вот который день пляшем, чтобы не замёрзнуть, и плясать-то уже не помогает, вишь — я и гулять начал, чтобы согреться.

Отвечает ему пингвин:

— Жиру у меня много, вот и тепло мне.

Спокойный брат ему:

— А я тогда другого не понимаю — как вы нырять можете? Коли жиру много, так всплывать сразу должны.

Пингвин спрашивает:

— Тебе зачем?

Отвечает ему спокойный брат:

— Нам самый большой пингвин сказал: пёстренький нам рыбу будет носить, пока ловить не научимся. Вот брат-то мой кушает, я свою долю рыбы взял да учиться пошёл. Дай, думаю, покидаю рыбу в воду, может, обратно ловчее поймать её будет, коли один раз уже поймана. Только мне учитель нужен хороший. Ты вряд ли сгодишься — вот, отчего вы не всплываете, и то объяснить не можешь, чего ж с тебя взять? Только и можешь столбом стоять. Пойду я, пожалуй. Не помощник ты мне в выполнении воли самого большого пингвина.

И уходит будто бы. А пингвин ему вслед кричит:

— Эй, зря ты меня обижаешь. Коли самый большой пингвин сказал, научу тебя, так и быть. Я ведь надзирателем за ловлей был, больше других в этом деле смыслю.