Под Старой Руссой оборона закрепилась с сентября 1941 года. В январе 43-го, когда Игорь туда прибыл, вдоль всей линии фронта сложились оборонительные позиции с обеих сторон. Активных боевых действий не было, но и спокойной жизни тоже. Такая оборона изматывает больше, чем резкое наступление.

Мальчишка и есть мальчишка, пока получал наставления в штабе корпуса, дивизии, воображал нечто романтическое, героическое. «Передний край» – слова звучали для зеленого лейтенанта возвышенно. Но почему-то становилось жутковато, сосало под ложечкой по мере приближения к этому самому переднему краю.

И вот теперь, высунувшись из окопа и глянув вперед, где был обычный мирный лесок, полянка, одинокое дерево в сторонке, Игорь вдруг понял ужас этого «переднего края». Действительно Край, дальше – противник, смерть, а выглядит все так мирно, так обыденно. Тут, в окопе, справа, слева, сзади – свои, товарищи, ты защищен, а вот впереди – пропасть – от слова пропа́сть, что ли?

Первые фронтовые сутки в полку начались, как учили: принял минометный взвод, осмотрел позиции. И вот тут через некоторое время началось для Игоря то, о чем свежеиспеченным лейтенантам не говорили. Наступал вечер, куда деваться? Из вещей – только содержимое вещмешка. Где пристроиться спать, что поесть? Солдаты, доброжелательно принявшие нового командира, тощего очкарика, младшего лейтенанта, быстренько потеснились, место в общей землянке нашлось. В полутьме, духоте солдатских ароматов, среди тесно прижавшихся тел было все-таки уютнее, чем на ночном январском снегу. Печурка мирно гудит, не умолкает, потрескивают дрова. Все по очереди дежурят у печки, включился в это дежурство, тем более что настоящий сон так и не приходил. Первая ночь была какая-то рваная, тягучая.

А ночи на переднем крае сразу понравились своей необычностью, торжественностью, щекотавшей нервы таинственностью. Остановившиеся в вышине неяркие звезды небесные и подвижные звезды земные – там чиркнут трассирующие, там полыхнет осветительная ракета, пролетит самолет, отдаленная стрельба по нему, всполохи и гул дальних перестрелок, расцветающие и увядающие цветы дальних разрывов. Приглушенная канонада дохнет где-то в морозном воздухе, всполохи за горизонтом беззвучны, что там? Вся ночь какая-то пунктирная. То вдруг где-то на фланге перестрелка, то глухая тишина на несколько минут, комариное пение мотора в небе, сухие хлопки разрывов – и снова тишина. Даже романтично. Но это скоро прошло.

А утром не доставили завтрак. Игорь, приняв командование взводом от старшины, не представил строевую записку, в которой каждый вечер докладывается командованию список наличных людей, кто ранен, кто убит, сколько прибыло, наличие боеприпасов и прочее. Этому не учили, а старшина, сдавший взвод, решил, что новый командир сам все знает. Солдаты поскучнели, а резковатые даже сильно осерчали на зеленого командира. И этот первый урок запомнился на все фронтовые дни. Об этих бумажках он никогда уже не забывал, хотя к штабным бумагам, которых уйма, испытывал всегда потом тоскливую ненависть.

Доктор физ.-мат. наук, профессор Болтакс Б.И. Командир 312-го Новгородского стрелкового полка

На следующий день решил пострелять из миномета. Солдаты сразу подсказали: с основных позиций нельзя – демаскировка. Попросил разрешения у командира батальона капитана Синицы-Сороки, заодно подивился подобравшимся птичьим фамилиям всех комбатов: Голубев, Воробьев, Синица-Сорока. Взял одно отделение солдат, расчет. Миномет оттащили подальше от позиций, изготовились к стрельбе. Попытался командовать «как учили» – орал все положенные команды. Солдаты, переглянувшись, поулыбались, хотя вида и не показали, все команды исполняли исправно. Выпустили десяток мин. Хотел было выглянуть, проверить точность попадания, но его удержали:

– Слышь, лейтенант, давай уходить: сейчас накроют!

Игорь сообразил, и верно: стрельба в неурочное время, в непонятном для противника месте, цели случайные. Быстро разобрали миномет, и только успели отойти в траншею, как взбаламученные немцы откуда-то издалека рявкнули из шестиствольного миномета. Понял нехитрую истину, так сказать, основной прием минометчиков: обстрелять и спрятаться – пока мины еще летят. А через несколько дней, поразмыслив и подсчитав, недаром был изобретателем в детской школе «Архимед» в московском ЦПКиО, прикинул возможности. После нескольких тренировок при всеобщем восхищении командиру взвода уже удавалось «навесить» до 30 мин – от первого выстрела до первого разрыва, пока мины рвались там, в немецких траншеях, успевали сняться и сменить позицию. При такой стрельбе создавалось впечатление, что стреляют сразу из нескольких мест, по крайней мере взвод минометов, а не один. Не говоря уже о солдатах, зауважали и офицеры из соседних рот.

Но это было уже через недельку-другую, а пока через пару дней своего командования крепко разругался со старшиной роты, который, чувствуя неопытность не обстрелянного во всех отношениях новичка, попытался жульничать на водке, пайках для взвода. Для солдат Игорь стал уже своим.

Переводчица 312-го полка Тимофеева Л.П. 1943 г.

Пошла третья неделя его пребывания на передовой. Уже меньше любовался зимними ночами и тихими утрами, все больше на глаза теперь попадались следы недавних обстрелов, убитые, горелая техника, ржавое железо. Фронтовой быт решительно затягивал в свое разнообразное однообразие.

«4.1.43… Приобретаю многие фронтовые привычки: ежедневные умывания снегом, неприхотливость в еде, крайнюю опрятность (это железный закон здоровья, только здесь чувствуешь необходимость ее)…»

«8.2.43… На бумаге, как видишь, присланной же ручкой пишу это письмо. Бумажный голод достиг у меня апогея – утреннее письмо писал на обороте листовок…»

Утром примчался посыльный: младшего лейтенанта Бескина – к командиру полка.

Прохватил легкий мандраж – вроде все в порядке. Срочно отмылся, подшил свежий воротничок, побрился, сменил валенки на сапоги и отправился по вызову.

О командире полка был уже наслышан. И не только то, что землянка у комполка удивительно чистая, с окном, с лампой от аккумулятора, и то, что по вечерам иногда слышали, как он играет на скрипке, конечно, когда полк на пополнении стоит.

Подполковник Борис Иосифович Болтакс принял полк недавно, сменив Черепанова Корнилия Георгиевича, которого назначили командовать дивизией. Борис Иосифович попал на фронт командиром стрелкового батальона. В мирное время – крупный ученый, физик, доктор наук, работавший одно время с академиком П. Капицей в Кембридже, отлично владевший английским, немецким языками, человек выдержанный, вежливый, никогда не повышает голоса, не то чтобы материться. Позднее Игорь узнал, что, когда срочно начали собирать физиков-атомщиков, спохватились: Болтакс – на передовой. Но Борис Иосифович твердо сказал: нет уж, теперь до Победы не трогайте, и рапорт об увольнении из армии действительно подал 9 мая 1945 года. Уже после войны Игорь, сохранивший большую и теплую дружбу со своим бывшим командиром полка, с интересом разглядывал английские, шведские издания трудов его: науке Борис Иосифович был верен во все дни своей жизни, немало вложил своих знаний в развитие физики, в подготовку будущих ученых. И вот этот человек ожидал Игоря в землянке.

Адъютант привел к командиру полка, спустились в землянку, действительно опрятную, чистую. За столом кроме Болтакса – капитан Сурженко из строевого отдела и женщина, лейтенант административной службы. Доложил: «Прибыл!»… Болтакс поздоровался за руку, но сесть не предложил. Взял у капитана личное дело лейтенанта Бескина.

– Вот тут у вас записано, что владеете немецким языком. Откуда знания?

Игорь объяснил, что отец в Первую мировую был в плену в Австро-Венгрии, сам он до войны учился в языковой группе еще ребенком, ну и в школе были хорошие преподаватели немецкого, который давался достаточно легко, учитывая практику с отцом.