Сумка раскрылась, как беззубый рот, и все присутствующие увидели пластиковые пакеты, плотно набитые белым порошком.

– Интересно! – удовлетворенно произнес старший.

– Говорю – не мое это! – верещал долговязый тип. – Это вот их, а я тут совсем не при делах!

– Неужели вы… – начала Вика, изумленно глядя на содержимое сумки.

– …верите этому ужасному человеку? – закончила ее подруга.

– Я никому не верю! – отрезал омоновец. – Только собственным глазам, и то не на сто процентов, а только на девяносто два!

С этими словами он достал из поясного чехла широкий нож с черной рукояткой, вспорол один из пакетов и подцепил на кончик ножа немножко белого порошка. Попробовав порошок на язык, он сосредоточенно пожевал. При этом на лице его появилось какое-то странное выражение.

– Огурцов! – обратился он к одному из своих подчиненных. – Ну-ка попробуй, а то у меня зародились какие-то сомнения.

Коренастый омоновец подошел, загребая кривыми ногами, и взял на язык щепотку белого порошка.

Немного пожевав, он произнес хорошо поставленным голосом:

– Мука «Предпортовая», высший сорт, тонкий помол, артикул сорок пять восемьдесят…

– Вот и мне показалось, что высший сорт! – разочарованно протянул старший группы.

– Вот гад Корявый! – процедил сквозь зубы долговязый тип. – Кинуть меня хотел! – Тут же он спохватился и заговорил совсем другим тоном: – Так что – значит, мне можно идти? У вас ко мне никакого больше дела нету? Так я, значит, пойду, меня дома мама ждет, старушка!..

– Никуда ты не пойдешь, Костлявый! – отрезал старший группы. – Мы тебя задержим до выяснения обстоятельств.

– А мы… – воскликнула Ника.

– …можем идти?.. – подхватила Вика.

– Никто никуда не пойдет! – рявкнул омоновец. – Все сейчас поедут с нами! Будем разбираться, кто здесь чем занимался!

После обеда Сергей, в лучших традициях фильма из английской жизни, удалился в свой кабинет. Он пробормотал что-то о бумагах, которые собирается просмотреть, но Надежда подозревала, что он просто хочет вздремнуть.

Ей и самой хотелось поспать, однако она с негодованием отвергла эту мысль как совершенно неприемлемую, ибо после такого обеда позволить себе лечь на диван может только безрассудная женщина – можно прибавить в весе больше килограмма!

Так что она решила познакомиться поближе с имением старого знакомого и, как всякая женщина, начала это знакомство с сада.

Сад произвел на Надежду Николаевну самое благоприятное впечатление. Впрочем, это был даже не сад, а самый настоящий парк.

Кусты парковых роз самых разнообразных цветов и оттенков выстроились вдоль дорожек, как почетный караул. Некоторые плетистые растения обвивали ажурные арки, через равные промежутки перекинутые над дорожками. По самому краю дорожек были высажены узкие полоски низкорослых цветов контрастного оттенка, так называемые миксбордеры. Тут и там были разбросаны цветники и клумбы, составленные по новой европейской моде из цветов совершенно на первый взгляд несочетаемых расцветок. В тенистых уголках сада прятались романтические ирисы и синие свечи дельфиниума.

Все растения в этом саду были ухоженные и довольные жизнью, чувствовалось, что за ними тщательно и умело присматривает настоящий знаток и любитель садового искусства. И как это всегда бывает, цветы отвечали на уход и заботу, радуя посетителей сада своей тонкой и разнообразной красотой. Надежда хотела бы встретить здесь садовника Павла, чтобы выразить ему свое восхищение: как многолетняя дачевладелица и садовод-любитель, она знала, сколько труда нужно вложить в сад, чтобы получить такую красоту, но поляны и дорожки были пусты, ничто не нарушало покоя сонного сада.

Надежда подошла к густому кусту пунцово-красных роз и наклонилась, чтобы понюхать цветы.

Розы совершенно не пахли.

«И почему это так устроено в природе, – разочарованно подумала Надежда Николаевна, – самые красивые растения обычно лишены аромата, а какой-нибудь невзрачный цветочек обладает чудесным запахом… впрочем, с людьми случается то же самое».

Она раздвинула розовый куст, чтобы посмотреть, что скрывается за ним, и невольно замерла.

На укромной лужайке, скрытой кустами от посторонних глаз, стояли двое, мужчина и женщина.

Это были Алиса, жена Сергея, и Олег, которого Баруздин представил как архитектора, дизайнера и прораба в одном флаконе… то есть в одном лице.

Они о чем-то вполголоса разговаривали.

Слов Надежда Николаевна не слышала, но позы собеседников, выражения их лиц и жесты говорили о многом.

Между этими двумя людьми словно были натянуты невидимые нити, их соединяли невидимые, но прочные связи.

Алиса как будто продолжала каждый жест Олега, как бы неосознанно отражала его движения, словно живое зеркало. Чувствовалось, что между ними существует давнее и полное взаимопонимание. Алиса не сводила с него глаз, казалось, она черпает во взгляде Олега что-то очень важное, необходимое. Казалось, еще немного – и она просто растворится во взгляде стоящего напротив мужчины.

«Вот оно как!» – подумала Надежда с грустью и невольно пожалела Сергея Баруздина.

Впрочем, ее это ни в какой мере не касается. Только очень глупые и самонадеянные люди вмешиваются в чужую жизнь, и ни к чему хорошему это не приводит.

«Сам виноват! – с досадой подумала она. – Загнал молодую женщину в этакую глушь, где у нее ни подруг, ни знакомых, да еще поселил рядом с ней молодого красивого мужчину! А сам уезжает часто в город… Конечно, может, он ей доверяет… Но не до такой же степени. Зачем нарочно человека провоцировать, гусей дразнить…»

Алиса вздрогнула, словно почувствовав на себе взгляд Надежды Николаевны, и повернулась. Но прежде чем она закончила это движение, Надежда вынырнула из куста роз, и ветки, сомкнувшись, отгородили ее от невольно подсмотренной сцены.

Надежда продолжила ознакомление с садом, но уже без прежнего радостного чувства. На дне ее души остался неприятный осадок. Больше ее не радовали цветущие кусты и блаженствующие на позднем солнышке клумбы. Наконец, не выдержав такого душевного раздвоения, она покинула сад и направилась к дому.

Немного не доходя до крыльца, она увидела Петра Афанасьевича.

Старик сидел в инвалидном кресле на колесах и мрачно смотрел перед собой.

– А, это вы! – сухо проговорил он, заметив Надежду. – Пользуясь нашей встречей наедине, прошу простить! Кажется, я погорячился, приняв вас за прислугу. А жаль!

– Почему это? – обиженно поинтересовалась Надежда Николаевна. – Вы считаете, что на роль прислуги я подхожу лучше, чем на роль гостьи?

– Вовсе нет, – хмыкнул старик. – Просто, если бы вы были прислугой, я сейчас попросил бы вас покатать меня по саду. Сейчас самая пора цветения роз…

– Странно, только недавно вы вполне благополучно передвигались на собственных ногах!

– А вы не болтливы. – Петр Афанасьевич усмехнулся. – Спасибо вам за это. Я не хочу, чтобы Сергей знал, что я могу ходить.

– Хоть я и не прислуга, но так и быть, могу вас немного покатать, – смилостивилась Надежда. – Заодно сама еще раз взгляну на розы. А вы в качестве платы за мое молчание и за услуги расскажете об обитателях этого дома.

– Так и знал, что вы потребуете плату за молчание! – Старик притворно вздохнул. – Ладно, я нахожусь в совершенно безвыходном положении и вынужден принять ваши условия! – И он театральным жестом поднял крупные руки.

Надежда взялась за спинку кресла и покатила его по усыпанной гравием дорожке.

– Итак… – напомнила она.

– Думаю, про Сергея вы и без меня знаете достаточно, – начал Петр Афанасьевич. – Так что начну с Алисы. Ну, ничего особенного в ней нет – обычная охотница за деньгами, для которой главным мужским достоинством является размер банковского счета.

– Уж очень нелестного вы о ней мнения… – подначила Надежда, – все же ваш племянник выбрал ее в жены, стало быть, разглядел в ней какие-то достоинства…

– Да какие уж там достоинства, – с досадой вздохнул старик, – она моложе его на четырнадцать лет, вот и все достоинства. А в остальном – обычная молодая капризная бабенка, ни красоты особой, ни ума. Делать ничего не умеет, прыгает от одного мужа к другому. Сейчас они все так делают…