Фандорин напрягся, вслушиваясь, но никакого сходства не обнаружил.

– А то нет? – полуприкрыла затуманенные глаза Валя. – Я сейчас, у меня колл оф нейча.

Отлучилась в туалет – на каких-нибудь две минуты, но когда вернулась, ее было не узнать: в расширенных зрачках посверкивали шальные искорки, рот расползался в блаженной улыбке, а все тело так и вибрировало в такт музыке.

– Шеф, аванти! Оторвемся в астрал! – Она схватила Николаса за руку и потащила к танцплощадке. – Не то сейчас сдохну! Там гром, а я молния!

Успела глотнуть или нюхнуть какой-то дряни, догадался Фандорин. То ли экстази, то ли кокаина. А может, и «молнии» – кажется, есть такое зелье. Он знал по опыту, что сейчас вправлять Вале мозги – пустое занятие. И все же не сдержался. Сердито сказал:

– Пойди, пойди, растрясись. А когда из тебя дурь выйдет, потолкуем всерьез.

Но Вале сейчас все было нипочем. Видимо, уже оторвавшись от земной поверхности, она крикнула бредовую фразу:

– Фитилек-то прикрути, коптит!

И, пританцовывая, двинулась в направлении дансинга.

Ника остался один.

Тянул через соломинку слабоалкогольный коктейль «текила-санрайз», неспешно разглядывал беззаботных обитателей третьего тысячелетия христианской эры и размышлял о том, как изменились Москва и москвичи с тех пор, как он впервые приехал в этот город. Всего-то шесть лет прошло, а город не узнать. Вне всякого сомнения Москва – существо женского пола. У нее ослаблено чувство времени, поэтому в отличие от городов-мужчин она равнодушна к прошлому и живет исключительно настоящим. Вчерашние герои и вчерашние памятники для нее мало что значат – Москва без сожаления расстается с ними, у нее короткая память и несентиментальное сердце. Это у мужчины сердцебиение и слезы умиления на глазах, когда он встречает возлюбленную прежних лет. Женщине, во всяком случае большинству из них, такая встреча неинтересна и даже неприятна, поскольку никак не связана с ее нынешними проблемами и сегодняшней жизнью. Вот и Москва точь-в-точь такая же, обижаться на нее за это бессмысленно. Как поется в одной хорошей песне, она как вода, принимающая форму сосуда, в котором находится.

Когда Фандорин увидел ее впервые, она была бедной замарашкой, жадной до пестрых иностранных наклеек и завистливой на чужое богатство. Но с тех пор поправила материальное положение, обрела исконную дебелость и вернулась в свое природное амплуа. Больше всего Москва напоминала Николасу любимый чеховский типаж: красивую, но чуть перезрелую барыньку, немного циничную и пресыщенную, не слишком счастливую в любви, все на свете перевидавшую, но все еще жадную до жизни. Днем эта Аркадина-Раневская-Войницева хандрит, ходит в затрапезе, но к вечеру, как соберутся гости, припудрится, расфуфырится, нацепит бриллиантовое колье из огней, подвесит серьги из прожекторов и превратится в такую светскую львицу, что ослепнуть можно.

– Эй вы, stranger in the night,[9] – раздался вдруг певучий женский голос. – Что, тяжелая оказия быть взрослой дочери отцом?

Николас обернулся и увидел, что за соседним столиком, который еще недавно был пуст, сидит женщина. Лицо в полумраке было видно неотчетливо, но в том, что это красавица, сомнений быть не могло – так уверенно звучал голос, так лениво светились глаза, так победительно блеснула сквозь сигаретный дым влажная полоска зубов. В первый момент показалось, что это материализовалась сама Москва, сотканная его собственной фантазией, тем более что на шее у незнакомки посверкивало ожерелье, а в ухе безошибочным радужным сполохом вспыхнул бриллиант. И лишь потом до Николаса дошел смысл странного вопроса: это она про Валю. Решила, что он пришел в клуб с дочерью. Неужели разница в возрасте так бросается в глаза? Хотя, собственно, что ж удивляться. Сколько Вале? Двадцать два, двадцать три. Женщина негромко рассмеялась.

– Что, задело за живое? Ладно, пошутила. Какой отец станет водить дочурку в этот вертеп? Разве что кровосмеситель какой-нибудь. Но вы не похожи на кровосмесителя.

У незнакомки была стильная прическа – черные волосы лежали на щеках двумя загнутыми клиньями. Под скулами – впадинки, как сиреневые тени. Или как омуты, подумал вдруг Фандорин. Еще подумал:

«Незнакомка» и есть. Дыша духами и туманами.

– А на кого я похож? – спросил он, невольно поддаваясь ее тону, своему бесшабашному настроению и колдовству мгновения.

Она чуть повернула стул, чтобы лучше его видеть, но осталась сидеть за своим столиком. Немного помолчав, сказала:

– На мужчину, который выходит из возраста, когда нравятся неожиданности. И, соответственно, перестает быть мужчиной. А еще… – Огонек сигареты из бледно-красного стал алым и на секунду осветил ироничный изгиб тонких губ. – А еще вы похожи на океанский лайнер, ползущий по каналу имени Москвы.

– Из-за моего роста? – спросил Николас.

– Нет. Из-за того, что в повседневной жизни вы вынуждены прикидываться речным пароходишкой, а это не очень у вас получается.

Она меня клеит, дошло вдруг до Фандорина. Раньше в ресторане к женщинам приставали мужчины. Самые нахальные – улучив момент, когда спутник дамы отлучится потанцевать. А теперь гендерная революция, роли меняются. Уверенная в себе хищница вышла на ночную охоту. Заморочит голову пьянящими речами, подпоит, покатает на машине, а утром скажет: «Ну пока, золотце. Я тебе позвоню».

– Чему вы улыбаетесь? – Незнакомка снова затянулась. – Слишком грубо работаю?

– Есть немного, – засмеялся он.

– А с мужчинами так и нужно, – хладнокровно заявила она. – Знаете, бисер перед свиньями. Да и времени у нас немного, того и гляди ваша пионерка вернется. Неужели вам с ней не скучно? Трахнули малолетку, доказали себе, что вы еще ого-го, ну и пусть возится в песочнице со своими ровесниками. Обычная дурочка. Может быть, когда-нибудь станет настоящей женщиной, но еще не скоро.

– Уверяю вас, Валя не совсем обычная. И даже совсем необычная.

Незнакомка откинулась назад, обхватила себя за локти.

– Она меня не интересует. Слушайте – повторять не буду. Времени на раздумья тоже не дам. Мы сейчас встаем и уходим отсюда. Никаких прощаний, брехни про срочное дело и прочее. Я хочу, чтобы девчушка вернулась и обнаружила пустой стул. Стоп! Говорю я, а вы пока помалкивайте. Не думайте, что я каждый день так забавляюсь – лишь под настроение, когда вожжа под хвост попадет. Считайте, что это каприз. Итак: да или нет?

А у самой голос ленивый, нисколько не сомневающийся в ответе, и это манило больше всего.

– Нет, – сказал Николас. – Спасибо, но нет.

– Неужели из-за этой финтифлюшки? – не столько оскорбилась, сколько поразилась женщина. – Да вы посмотрите на нее.

Фандорин обернулся, посмотрел. Валя парила в свободном полете: по-сестрински поцеловалась с какой-то огненно-рыжей девицей, сразу же вслед за этим подсела к двум юным мачо кавказской наружности, оживленно принялась им что-то рассказывать, зажестикулировала. Ничего, за эту барышню можно было не тревожиться. Ника знал, что в обиду она себя не даст. Впечатление эфемерности и хрупкости было обманчивым. Кроме современного танца Валентина занималась еще каким-то восточным мордобоем (что-то квохчущее, кончается на «до»). Однажды, в самом начале совместной работы, когда Фандорин еще не успел ознакомиться со всеми талантами своей ассистентки, ему пришлось заступаться за нее в кафе. Агрессор был в полтора раза ниже Николаса, зато вдвое плечистей, и шансы на победу выглядели нулевыми. Но деваться все равно было некуда – конфликт (между прочим, самой Валей и спровоцированный) неминуемо устремился по вектору физического насилия. Пока Ника, бледнея, лепетал, что сейчас позовет милицию, Валентина выскользнула из-за его спины, чуть вздернула мини-юбку, исполнила подобие фуэте и свалила бугая на пол хлестким ударом ноги. Потом достала зеркальце и стала пудрить нос.

– Нет, дело не ней, – сказал Николас. – И не в том, что я нахожу вас непривлекательной. Совсем наоборот…