Покинув убежище изгнанницы, Орсини кипел от гнева. Кулаки у него сжимались, бессильная ярость кривила губы. Он едва ли не ненавидел Изабеллу. Ее предательство потрясло его. Она дала слово! И что же, у него за спиной она продолжала плести паутину восстания. Идти Орсини было некуда. В любой момент его могли схватить, ведь он был приговорен к смертной казни. Прятаться, спасаться — это было не в его правилах. Орсини отправился прямо во дворец, к самому регенту.

Орсини и не рассчитывал, что его сразу пропустят. Он проявил неслыханную наглость, сослужившую ему неплохую службу — прямо заявил, что он маркиз Орсини де Ланьери и что он хочет поговорить с регентом. Ни один стражник не рискнул без разговоров отправить его в тюрьму. Регент был шокирован, узнав о таком посетителе. Первым его побуждением было немедленно отдать приказ об аресте. Но, с другой стороны, регент не мог не помнить, что ему угрожает народный бунт, и что Орсини ничего не делает просто так. И Орсини впустили. Более того, регент велел всем убираться вон. Несколько мгновений они изучали друг друга, молча и напряженно, немолодой седовласый герцог Гримальди и бывший первый министр королевства, ореховые глаза против ясно-серых.

— Вы, Орсини, непредсказуемы, — наконец, начал регент. — Не перестаю вам удивляться. Что на этот раз?

— Собственно, я зашел поблагодарить вашу милость.

— За что?!!

— Разве не вы приказали избавить меня от продолжения? — он приподнял искалеченную руку, вызывающе глядя герцогу в глаза. Регент смутился, как смущался всегда, когда его неблаговидные поступки становились кому-либо известны, пусть даже последнему лакею.

— Я знаю ваше упрямство, Орсини, и понимал, что все бесполезно. Но нельзя отнять у вас старых заслуг перед законной властью. Поэтому я и послал курьера в тюрьму. Однако же, я считал, что вас все равно ожидает казнь.

— Все равно спасибо, — Орсини пожал плечами. — Ваш курьер прибыл весьма кстати.

— Не говорите, Орсини, что это все, что вам нужно. Вы же не самоубийца.

— Лишь отчасти. Можете отрубить мне голову, если хотите. Возможно, это даже доставит вам удовольствие. Но если вы этого не сделаете, у вас будет ценный союзник.

Регент усмехнулся. Самомнение Орсини поражало его.

— Вы скажете, где скрывается Изабелла?

Серые глаза Орсини сверкнули.

— Нет. Конечно, нет. Я не доносчик. Но я знаю, что у нее на уме, и знаю, что она готова продолжаться сражаться.

Регент Гримальди испытующе глядел на молодого человека, ища признаков, лжет он или говорит правду.

— Она же вас любит, Орсини. Как вы можете воевать с ней?

— Ваша милость, вы принимаете мои услуги или нет? — раздраженно спросил Орсини, и по его лицу пробежала внезапная и быстротечная судорога душевной боли. Регент вздохнул.

— Вы считаете ее достаточно сильной? Она действительно представляет собой серьезную угрозу?

— Она будет получать новых и новых сторонников. Нужно срочно что-то делать. Это больше не игра. Это действительно будет бунт, революция, называйте как хотите.

Регент хорошо знал, какой слабой сделает Изабеллу необходимость воевать с Орсини. И он знал, энергия Орсини однажды сослужила ему хорошую службу. Но еще герцог помнил, как неожиданно Орсини предал его и стал на сторону изгнанницы.

— Я беру вас на службу, — решился регент. — Но я лично прослежу, чтобы вы не предали меня снова.

— Это ваше право, — Орсини поклонился. Глядя на его твердо сжатые губы, регент усомнился в благоразумии своего решения. Орсини внушал ему страх и неуверенность в себе, но и Изабелла приводила его в трепет.

"Покончу с ним, когда все образуется", — пообещал себе герцог.

Война вспыхнула с новой силой. Аквитанское королевство захлебнулось в крови. Гражданская война пожирала страну изнутри. Изабелла не щадила ни себя, ни других…

— Войдите!

Старый камергер вошел в полутемные покои короля.

— Сир… Не изволите ли приказать подать вам ужин?

— Бомонэ, вы спрашиваете меня об этом уже третий раз, — устало, без искры гнева отозвался Оливье. Он был бледен, сильная прямая спина согнулась, словно под тяжестью груза. Гладкое лицо обросло щетиной, еще не превратившейся в бороду и оттого неопрятной. Под черными глазами залегли глубокие тени.

— Это оттого, что вы нынче и не обедали, сир, — упрямо сказал преданный Бомонэ.

— Я не голоден.

— Сир, я старый человек, я знаю, что такое потерять ребенка. Я сам потерял сына десять лет тому назад. Но после смерти несчастного ЛуиФранка вы совсем потеряли голову. Это огромное несчастье для всех нас, поверьте. Ее величество Вероника также никого не желает видеть, однако же она понимает — нужно жить. Вы оба молоды. Бог еще пошлет вам детей.

Король выпрямился.

— В ней что-то подломилось, в моей Веронике. Она всегда знала, что наш брак политический. Но после смерти сына… Она отказывается даже разговаривать со мной, не только делить со мной ложе.

— Ваше величество причинили ей слишком много боли.

— Она же знала, что я не люблю ее, Бомонэ! Чего же она ждет от меня? Я люблю Анну. Это оскорбляет ее? Однако я всегда относился к моей Веронике с глубоким почтением, как к истинной, благородной королеве. Анна… Это Анне впору завидовать ей. Анна только любовница. Вероника же королева. Навсегда.

— Она еще и женщина.

— Я помню об этом. У нас двое детей, было двое детей, так что я никогда не забывал.

Старый камергер покачал головой.

— Бедная Вероника. Она такая молодая, такая славная, красивая. Она так хотела любви.

— Любви? — переспросил Оливье с презрением. — У королевы не может быть любви! Моя дражайшая сестрица тому живое подтверждение. Вот, что вышло из ее любви! Война!

— Война вышла из-за ее властолюбия, не от любви, — возразил Бомонэ.

— Женщина из нашего рода не может не быть властолюбива, Бомонэ. Она рождена повелевать. Нет, все корни ее бед растут из того нелепого неравного брака с маркизом де Ланьери. Любовь к нему — вот, что ее погубило!

— Бедная королева Изабелла, — пробормотал Бомонэ.

— Бедная! — вскричал Оливье с гневом. — Женщина без чести и совести! Она не сумела стать ни хорошей королевой, ни даже хорошей женой! Она даже не способна была составить счастье человека, избранного себе в мужья! И это моя сестра! Когда я думаю, что мой Анри там, я готов рвать на себе волосы!

— Король Аквитанский, — прошептал камергер. — Однако же маленький Анри не может занимать два престола. Впрочем, у вас будут еще дети…

— Дети? Не думаю, что Вероника способна родить еще ребенка. ЛуиФранк тяжело ей дался. Нет, Анри наследует мою корону.

— Однако…

— Бомонэ, я скажу вам первому, как самому моему преданному другу. Я много думал. И мое решение, непростое решение, стоившее мне немало бессонных ночей, вот оно: я прекращаю эту войну. Я отзываю войска. Я не желаю, чтобы Анри был козырной картой в чужой войне. Довольно, что болезнь унесла одного сына, я не позволю, чтобы люди отняли жизнь второго. Пусть она правит. Изабелла теперь не отступится. Что ж, пусть. Она моя сестра, мы вместе выросли, и ради той синеглазой девчушки, которой она была, ради родственных связей, которые всегда высоко ценились в нашей семье, я позволю ей вернуться во дворец.

Камергер с восхищением смотрел на молодого монарха, которого он полюбил всей душой.

— Это благородное решение, сир. Я восхищен.

— Это спорное решение, — возразил король. — Меня могут назвать за него трусом.

— Только глупцы.

— Их большинство, — выкрикнул король с душевной мукой в голосе. — Ну да все равно. Созывайте военный совет, Бомонэ. Я объявлю мою волю. Мы признаем законность правления Изабеллы Аквитанской!

Дорогой ценой далась Изабелле ее победа. В своем опустевшем дворце она нашла полное неподдельной горечи письмо короля Оливье, небрежно брошенное на бюваре: