— Ты смешон, Орсини, — возмутилась молодая женщина, выходя из себя от обиды. — Как ты смеешь так со мной говорить?! Я же вытащила тебя из грязи. Ты был бы пылью под ногами моей последней прислужницы, если бы не я!!!

Все смотрели на них, заинтересованные разыгравшейся сценой. Итак, оскорбление было нанесено.

— Дай мне пройти, — гневно потребовала Изабелла.

Орсини глянул на нее яростно, и тут же при всех дал ей пощечину. У Изабеллы зазвенело в ушах, Орсини и не подумал сдерживать силу. Она с краской стыда на щеках обернулась и осознала, что сотни глаз устремлены на нее. Гнев ослепил ее. Изабелла резко развернулась.

— Я не желаю переговоров, — заявила она громко. — Мне не нужны уступки. Здесь все принадлежит мне, и я докажу это.

С этими словами она покинула зал под удивленный шепот придворных. Переговоры были сорваны. Страна утратила шанс избежать настоящей гражданской войны. И, покидая свой дворец в глубоком смятении, Изабелла знала, что теперь ее жизнь окончательно разрушена. Впереди война, ненависть. голод, смерть, одиночество. Орсини презирает ее. Зачем же жить? Она глотала слезы, изо всех сил удерживая высокомерное выражение на своем лице.

В карете ее ждал Сафон. Он уже знал о скандале и был мрачен и зол.

— Простите меня, Сафон, — сказала Изабелла печально.

— Не за что, ваше величество. Этот проклятый Орсини, этот ничтожный плебей таки сорвал наши планы, — старый министр вообще не брал в расчет, что говорит о ее муже, о человеке, которого она любила. — У вас не было выхода, девочка моя. Остаться после такого оскорбления значило бы навеки себя опозорить. Но это еще не конец. У нас есть еще надежда.

Изабелла, казалось, не слышала его. Ее лицо потемнело, и опустились уголки нежных губ. Он коснулся ее плеча своей уродливой старческой ладонью.

— Дитя мое, что с вами?

— Я не хочу этой войны.

— Отступать поздно и некуда. Война уже начата. Нам придется сражаться с Гримальди. И все по вине этого негодяя Орсини! Одна надежда, что регент не понял, как ему посчастливилось.

Сафон не ошибся. Регент не понял, что Орсини оказал ему услугу. Для него случившееся выглядело полной катастрофой. Он-то искренне надеялся найти компромиссный выход и решить проблему мирным путем.

— Вы погубили нас, Орсини, своими плебейскими выходками, — орал регент. — Какого черта вам понадобилось срывать переговоры, унижая Изабеллу?! Теперь придется воевать, и перевес будет на ее стороне! Конечно же, народ пойдет за той, чьи прадеды водили их предков сражаться за свою веру.

Орсини был достаточно прагматичен, чтобы романтика крестовых походов древности не производила на него впечатления.

— Армия наша, казна наша. Мы контролируем ситуацию, а она нет, — возразил он. Но регент и не думал слушать его.

— Я терпел вас, Орсини, только потому, что был связан словом! Теперь я не желаю видеть здесь вашу наглую физиономию. Убирайтесь вон! — прогремел он.

— Это неправда! Я на самом деле был вам необходим, и я был хорошим министром, лучшим, нежели вы могли пожелать, — запальчиво крикнул Орсини, — и вовсе не потому, что она этого требовала от вас, вы меня терпели.

— Больше вы мне не нужны, Орсини! Ключи от вашего кабинета отдадите Грюмону. И надеюсь вас больше не увидеть. Для вашего же блага. Прощайте!

Так Орсини лишился места, которым дорожил больше всего на свете. Как и Изабелла, он в одно мгновение оказался на улице, без друзей, с обидой на душе. Он поклялся, что Изабелла ответит за его унижение.

Война шла с переменным успехом. Порой удача поворачивалась лицом к Изабелле, порой ее настигала неудача за неудачей. Увлекая собственным примеров свое войско, она также оставалась в разбитом посреди леса лагере, ночуя в скромной офицерской палатке, к навершию которой прибили ее флаг. Ее красота и отвага могли на какое-то время увлечь за собой людей, но ненадолго. Пока еще они следовали за ней, и она обманывалась, полагая, что они всецело ей преданы. Но каждый из них искал в этой войне что-то свое, а ее судьба была им безразлична.

В последние дни лета Изабелла потеряла Барбье. Она, видевшая в нем возрожденного к жизни Антуана, пусть даже он и не был так похож на него, как ей показалось с первого взгляда, не желала замечать той простой истины, что он — не Антуан. Он был совсем другой человек, и утонченное благородство бедного Рони-Шерье не имело ничего общего с натурой графа де Барбье. Изабелла же упорно вела себя так, как если бы около нее находился преданный, чистосердечный, влюбленный Антуан. Она относилась к нему очень тепло, словно желая загладить воображаемую вину перед Антуаном, который так и не узнал, что она полюбила его близкого друга и стала его женой. Только графу де Барбье не дано было вникнуть в ее душевные переживания. Перед ним была красивая молодая женщина, женщина, недавно бросившая мужа, так что имелось основание полагать, что она уже никакая не невинная крошка, не понимающая, что к чему, женщина, не побоявшаяся разбить лагерь в лесу, оставшись в обществе нескольких сотен мужчин. Кроме того, она относилась к нему с явной симпатией и теплотой, разжигая его и без того нарастающее чувственное влечение. Антуан дал бы обет целомудрия и безбрачия, если б она того потребовала, но Барбье был другим. Он все чаще позволял себе вольности по отношению к ней: мог обнять за талию, притянув к себе, мог вдруг одарить ее полушутливым поцелуем, так что она не понимала, оскорбиться ей или обратить все в шутку. В его комплиментах все громче звучала настойчивость, они становились все откровеннее, все более открыто выражая снедавшее его томление.

В тот вечер она имела неосторожность отделиться от своих людей — просто хотела побыть одна. Ее не испугало и не насторожило появление Барбье. Более того, она приветливо улыбнулась и подвинулась, приглашая его присесть около нее на нагретый солнцем камень.

— Чудесный вечер, — заметила она, просто чтобы что-нибудь сказать. Его пальцы коснулись ее волос. Мгновение — и шпилька, удерживавшая узел на затылке, осталась у него в руке, а ее волосы водопадом заскользили по спине, скрыв ее под густым волнистым покровом.

— Как вы прекрасны, Изабелла, — прошептал он. Она не без недовольства собрала волосы и стала поспешно заплетать их в косу. Но он поймал и настойчиво отвел ее руки. — Не надо. Так вы гораздо краше. Не нужно этих кос и искусственных завивок. Женщина должна быть такой, какой создали ее боги.

Он перешел на шепот, слегка касаясь губами ее виска. Она вздрогнула и попыталась высвободиться. Барбье крепче перехватил ее руки, лишив ее свободы движений. В его глазах пылали отблески обжигающей страсти.

— Зачем вы так, граф! — вскрикнула она.

— Граф? Нет, к чему эти условности. Зовите меня Оноре, просто Оноре.

— Послушайте, отпустите меня!

Он, смеясь, покачал головой.

— Боюсь, вы слишком долго будете водить меня за нос, если я вас отпущу. К сожалению, я слишком люблю вас я не хочу больше ждать. Эта игра — легкий флирт, нежные взгляды, томные вздохи — хороша на несколько недель, самое большее, месяц. Потом взрослые люди должны как-то определиться в своих отношениях.

— Отношениях? Каких отношениях? Разве я дала вам повод полагать, что стану вашей?

— А разве нет?

— Вы принимаете желаемое за действительное.

Он толчком бросил ее на землю и навалился на нее всей тяжестью своего тела.

— Мое желаемое станет действительным, — ухмыльнулся он. — И не пытайтесь меня укусить, драгоценная, — он зажал ей рот рукой. И тут же над самым ухом грохнул выстрел. Барбье издал жалобный вопль, и его рука отдернулась. Он откатился в сторону, зажимая ладонью свежую рану в плече. В двух шагах от них стоял старый Сафон. Гнев перекосил его лицо, добавив морщин и складок, но он смотрелся величественно, как император.

— Ты, — он махнул еще дымящимся пистолетом, указывая на Барбье. — Я бы застрелил тебя на месте, но я помню еще твоего деда, который перевернулся бы в гробу от стыда, если бы узнал. Убирайся, чтобы я никогда больше не видел тебя. Пойдем, девочка моя. Все хорошо.