Изабелла содрогнулась от неприятного чувства.

— В сущности, все давно было сговорено, — продолжал он. — Все знали о помолвке. Однако же, она выслушивает меня, заливается слезами и падает на колени, умоляя простить и помиловать ее. Я с перепугу принимаюсь утешать ее, — он натянуто засмеялся. — Чем не сюжет для комедии?

— Она отказала вам?

— Именно.

— Вы, должно быть, очень любите ее? — с досадой вымолвила Изабелла, все же радуясь этому известию. Она искала ответ не в его словах, но в выражении его лица, в его глазах. Несмотря на свои усилия, она ничего не поняла, не сумела понять.

— Я? Ее? Она, безусловно, самая приличная девушка в этом городе. То есть, я так полагал до сегодняшнего дня. Хорошего рода, неглупая и воспитанная. Только бедная. Она была бы прекрасной женой. Очень странно, что она раздумала. Весьма странно.

— Но у вас и помолвки-то настоящей не было, — вступилась за камеристку королева. Орсини сердито проворчал в ответ:

— Однако же и так все было ясно, без формальностей.

— Без формальностей! Как это мило!

— Да, а теперь появился какой-то месье Миньяр. Она заявила, что без памяти влюбилась в него, а мне готова стать другом и только. Короче говоря, знать меня не желает. Ничего себе, зарвавшаяся горничная, — процедил он сквозь зубы.

— Вы не знаете женщин, Орсини, — мягко сказала королева. — И ведете себя как мальчишка. Вы и не ухаживали-то за ней по-настоящему. Не клялись ей в верности, не совершили ни одного безумства ради нее. Не сделали ничего, что покорило ее сердце.

— Я говорил ей, что я пара ей, и пара отличная. Она согласилась со мной, — возразил он.

— Друг мой! Вы приводите меня в замешательство. Сказать подобное молодой чувствительной женщине! Да ни одна женщина не позволит относиться к себе с подобным равнодушным уважением! Пусть вы так думали, вам никогда не следовало признавать это вслух! Она не строила иллюзий на ваш счет, но вот так, постоянно возвращать ее на землю! Лучше ненависть, нежели такая холодность. Уж поверьте, Орсини. Вы не взяли на себя никаких обязательств по отношению к ней. Почему, как же вы можете требовать от нее безграничной верности? Она не клялась вам в любви. Вы ждали, что искренняя, привлекательная женщина никогда не влюбится со всей горячностью юности? Стоило лишь появиться этому Миньяру!

— Я его не знаю, — заметил Орсини. У Изабеллы мелькнуло подозрение, что это и было целью его визита. Кто б еще мог выбрать королеву в наперсницы! — Кто он такой?

— Очень милый юноша. Небогатый, знатный. Был в свите Иакова, но не поддерживал его, когда тот явил свое истинное лицо.

— Я хочу вызвать его на дуэль.

— Вы с ума сошли! За что? Что он вам сделал?

Он заколебался.

— Вы правы. Он вряд ли знает об ее безрассудстве. Должно быть, и не догадывается. Кто она для него? Прислуга, не больше.

— Да не расстраивайтесь вы, Орсини. Не берите в голову. Это такой пустяк. Женитесь на другой девушке, раз уж вас так задел ее отказ.

— Ну нет, — ужаснулся молодой человек. — Довольно с меня и этой. Не хочу выставлять себя на посмешище. И почему все женщины не такие преданные, как вы!

— Я? — вскричала Изабелла, поднимаясь со своего кресла.

— Вы любили только одного человека — моего друга Рони-Шерье. Он, наверное, радуется, глядя на вас с небес.

— Замолчите! — взвизгнула Изабелла. Орсини умолк, раскрыв рот на полуслове. Королева рассмеялась обидным презрительным смехом. — Как же мне все вы надоели, как вы меня измучили! — застонала она и кинулась к Орсини. Он невольно встал и подался назад. Она остановилась, изнемогая под гнетом вечной лжи.

— Я разлюбила Рони-Шерье, — правда вырвалась наружу, и ей полегчало. Теперь она могла говорить более-менее спокойно. — Я разлюбила его давно, много раньше того дня, когда мы потеряли его. Я едва ли помню его лицо, слышите? Я не в силах более слышать утешения. Я не горюю за ним, ясно? Он был хороший, славный, но я не горюю за ним.

— Как же это? — пролепетал пораженный ее вспышкой юноша.

— Откуда мне знать — как. Еще когда он застрелил Бустилона, я готова была оставить его, но не решилась, не хотела обидеть его, разбить его сердце. С тех пор я не любила его ни минуты.

— И когда он был казнен?

— И тогда. Мне жаль было… вас обоих. Но я уже не любила его. Он был другом мне — и только.

— Как это несправедливо!

— Здесь никто не виновен, — возразила Изабелла.

— Вы ввели его в заблуждение!

Она пожала плечами, устав говорить об Антуане. Не он занимал ее мысли.

— Я делала так, как полагала правильным, Орсини. Мое сердце выбрало другого человека.

— Кого же? — быстро спросил Орсини. Ей пришлось изобразить оскорбленное достоинство.

— Понимаете ли вы, о чем спрашиваете?

— Извините, — она услышала, что его голос слегка дрогнул. В тот вечер она еще не поняла, что сделала для себя за четверть часа больше, чем за многие месяцы своего бесплодного влечения к нему. Есть люди, и Орсини принадлежал к их числу, сердца которых закрыты на замок, пока не заронишь в них любопытства, смущения, дразнящей интриги. Пока Орсини видел в Изабелле собственность Антуана, она была для него священна, почти как сестра. Сегодня он увидел перед собой молодую красивую женщину с пылающими от румянца щеками, живую женщину, такую, как другие, хоть и в короне. Но ему стало больно за обманутого друга.

— Значит, и вы такая, как все, хоть будь вы трижды королева!

— Что вы имеете в виду? — она оскорбилась. — Объяснитесь.

— Такая же, как Жанна, как все нынешние жены и возлюбленные, без сердца, неспособная к долгому чувству, неспособная быть преданной и честной. Только женщины могут так швыряться своим словом! — в сердцах выкрикнул Орсини. — Уж и Антуан недостаточно хорош! Куда ж другим? Нет, конечно, может быть Миньяр лучше меня. Он знатен, у него дворянская грамота помечена не прошлым годом, а пятью веками раньше. Очень возможно, что он старший сын и ждет наследства из кругленькой суммы. Он родился дворянином, у него манеры, у него аристократизм. Перед такой блестящей особой попробуй устоять. Конечно, плебею тут же указывают на дверь. Он мелок даже для камеристки. Ведь род Лашеню хоть и захудалый, но не простой. А меня, меня здесь не желает знать ни одна собака. Женщины обходят меня стороной и смеются за моей спиной. Мужчины презирают меня. Антуан был единственным моим другом, но даже его больше нет.

Изабелла подумала, что если будет так продолжаться, Орсини никогда ей не простит, что она слышала эти слова. Она видела, что он страдает от оскорбленного самолюбия, и комплекс плебея заставляет его видеть то, чего никому бы и в голову не пришло. Его не любили во дворце, верно, но тому виной были скорее его скверный нрав и непомерная гордыня, чем его низкое происхождение. На мгновение она испугалась, что он попросит ее поговорить с Жанной. Возможно, он был близок к этому, так силен был в нем страх, что всем станут известны ее отказ и его унижение. Но гордость ни за что не позволила бы ему высказать вслух подобную просьбу. Удар был силен, но что умел Орсини, так это принимать удары, не бояться трудностей и никогда ни перед кем и ни перед чем не склонять головы.

— А разве меня вы не считаете своим другом? — спросила Изабелла.

— Вы королева, — он неопределенно махнул рукой, словно одно лишь это лишало ее права на собственные чувства. — Если вы расточаете на когото свои милости, это еще не значит, что этот кто-то ваш друг. Милость королей — явление преходящее, как и их любовь.

— Какое злое у вас сердце! Но все-таки знайте, я всегда буду вашим другом. Можете мне не верить, но когда я теряла друзей, в этом была не одна лишь моя вина. Я одинока, наверное, более одинока, чем кто-либо. У меня тоже нет друзей, одни лишь придворные.

— Да бросьте! — раздраженно откликнулся Орсини. — Это у вас-то нет друзей? А Жанна? Пусть она бросила меня, но для вас осталась преданной и верной. А ваши фрейлины? Среди них есть ваши искренние друзья. М-ль Аргюзон отправилась домой с сыном, преисполненная нежности к вам. М-ль д’Алмейд, г-жа де Оринье преданы вам. А Бонди? Он столь уважает вас, что решил больше не покидать ваш двор ради мадам де Принн, любовницы вашего брата, которую страстно любит. А я, наконец?