— Я не могу этого сделать, — застонала она, бросая перо.

— Тогда умрут оба, — отрезал король.

Изабелле хотелось помиловать Орсини, но это значило бы убить Антуана своей рукой, что представлялось ей совершенно невозможным. Она никогда бы не простила себе подобной низости, а Орсини первый назвал бы ее предательницей. Но погибнут оба! Неужели же она не спасет никого? Если бы она не должна была выбирать! Она закрыла глаза. Все, больше она не королева в своей собственной стране. Она не видела выхода. Выбрать одного из друзей она не могла.

— Почему вы молчите, мадам? — резко спросил Иаков. — Вы желаете, чтобы оба были казнены? Вы не будете писать?

— Напишите сами, — проговорила Изабелла. Он расхохотался ей в лицо.

— Вот уж нет! Разве это я хочу помиловать любовника? Вы вольны спасти никчемную жизнь одного, но взамен своей рукой написать приговор другому. Это честный выбор. Я поступаю не так, как вы, Изабелла. Я человек благородный и великодушный. Я вам не мщу.

— Что же вы делаете?

— Восстанавливаю справедливость.

Королева отбросила перо и надменно выпрямилась.

— Я не стану писать. Смерть этих невинных людей будет на вашей совести.

— Ну что ж, — Иаков пожал плечами, — приготовьтесь, мадам. На завтра я назначил их казнь. Безусловно, мы с вами посетим это поучительное зрелище.

Он вышел. Изабелла с трудом раскрыла окно и вдохнула свежий воздух в легкие. Холодок пробежал по ее телу. Она застонала и бесшумно упала на мягкий ковер. Через полчаса Жанна вошла в комнату и нашла Изабеллу в бессознательном состоянии. Молодую королеву сумел привести в чувство только врач, срочно вызванный камеристкой.

Осужденных, Орсини и Антуана, везли на повозке к месту казни, площади Сен-Жан. Они сидели спиной к спине, связанные по рукам и ногам, и разговаривали последний раз в жизни.

— Может быть, королева попытается спасти нас, — шептал Рони-Шерье, еще лелея надежду, что все обойдется.

— Нет, — нарочито спокойно отвечал Орсини, — она не сможет. Если мы сбежим, король отомстит ей так жестоко, как только сможет придумать. И никто не защитит ее от гнева короля. Она будет одна. Понимаешь? Она даже не смогла бы оправдаться. Если б мы бежали, каждый знал бы, — это королева спасла своего возлюбленного. Так что, я бы не советовал тебе бежать, даже если тебе представится такая возможность. Ты погубишь ее.

— Я не сделаю ничего ей во вред, но… — с несчастным лицом проговорил Антуан. — Ведь мы ни в чем не виноваты, ни ты, ни я. За что же?

Орсини пожал плечами, выражая удивление по поводу непонятливости друга.

— Он знает, что мы ничего не замышляли. Король просто не хочет, чтобы у Изабеллы был защитник. Чтобы у нее был друг. Когда он избавится от нас, он сможет тиранить ее, как ему заблагорассудится.

— Я не могу позволить.

— Ты связан и безоружен, а вокруг нас солдаты. Что ты можешь сделать, Антуан?

— Но Изабелла не покорится! Я ее знаю. Нет, Эжен, она не сдастся этому головорезу.

— Ей придется подчиниться. Иаков зальет кровью весь ее дворец, но заставит Изабеллу стать его рабой. Тогда он станет потакать ее прихотям, терпеть ее капризы, но сначала он сломит ее волю.

Антуан поник головой. Он был молод и не хотел умирать. Ему было жутко, и сердце, казалось, готово было выскочить из груди. Орсини, несколько более сдержанный внешне, в душе с ума сходил от страха.

— Тюремщик сказал мне. — заметил Орсини, — что король разрешил королеве помиловать одного из нас.

Лицо Антуана на мгновение просветлело. Но Орсини быстро опустил его на землю.

— Твоя Изабелла в первую очередь королева. Она не позволит себе спасти возлюбленного, пожертвовав чьей-либо жизнью, даже моей. Так что, друг, нам уготована одна и та же участь. Ее благородство погубит тебя, мой бедный друг.

Повозка въехала на площадь, где собрались любопытные. Палач осматривал свой топор, с благоговением пробуя лезвие на остроту. На балконе стояли придворные дамы и кавалеры, но королевская чета пока отсутствовала.

Орсини из последних сил попытался шутить.

— Черт, у меня хоть есть утешение. Иаков признал мой титул, и я умру как дворянин — на плахе. Могло быть хуже.

Орсини и Рони-Шерье подвели к возвышению, где все готово было к казни. Антуан невольно вздрогнул.

На балконе началось движение, дамы расступились, и показался король, который вел под руку Изабеллу. Она сели в обитые алым бархатом кресла. Возле королевы стали Амьен де Берон, сиявшая, словно пришла на праздник, и мадам де Оринье. Чуть позади разместились госпожа де Богаи и госпожа де Сент-Жуан, дамы, приставленные к Изабелле королем. Возле короля стояла м-ль де Аргюзон, побледневшая и испуганная, Оринье, Васейль, Ананьи и несколько дворян, которые приехали в свите Иакова. Изабелла была едва жива, но выглядела на редкость красивой, она была одета в простое светло-кремовое платье без цветов, лент и драгоценных камней. На шее у нее висел серебряный крест с ярко-синим сапфиром в центре, а на пальце одно-единственное серебрянное колечко с крохотным бриллиантом. Даже фрейлины были одеты наряднее. В ушах м-ль де Берон покачивались огромные изумруды, она вся была в пурпурном бархате, расшитом жемчугом. Голубое атласное платье госпожи Оринье сверкало так, что больно было смотреть. Король был в желтом атласном камзоле с пуговицами из золотистых бериллов. Он усадил возле себя бледную супругу, которая упала бы в обморок, но м-ль де Берон ежеминутно подносила к ее лицу флакон с солями, а король зло щипал за руку. Изабелла сидела неподвижно, голова ее была опущена набок, а веер из мягких перьев выпал из ослабевшей руки и лежал на коленях. Присмотревшись, можно было увидеть, что ее губы шевелятся. Она мысленно читала молитву, умоляя Бога пощадить ее друзей.

Король сделал знак начинать. Первым он велел казнить Рони-Шерье, считая возлюбленного более опасным, чем министра. Иаков заблуждался, но это уже не было существенно. Антуана принудили взойти на помост. Он с ужасом глянул на палача и, зажмурив глаза, стал на колени. Священник чтото стал говорить ему, но Антуан с досадой отмахнулся. Служитель покачал головой и пробормотал над осужденным краткую молитву. Палач взялся за топор. Изабелла читала молитву уже вслух. Король грубо толкнул ее, и она затихла, только слезы текли у нее по щекам. Но Иаков знал, что толпа слишком далеко от королевы и не разглядит ее слез. Все замерли, только Амьен де Берон бессмысленно улыбалась. Палач размахнулся, Антуан поднял руки, словно взывая к кому-то на небесах. Один удар — и все было кончено, свет померк для Антуана, молодого, богатого, знатного и красивого, навсегда. Орсини отвернулся от бездыханного тела, а офицер, стороживший его, хотя у бывшего министра были связаны руки, приказал нескольким гвардейцам отнести тело в сторону и накрыть. Изабелла судорожно всхлипывала, глядя на то, что еще недавно было человеком, которого она любила. Луизетта Оринье осторожно положила ей на колени платок. Изабелла отерла лицо. Король хмуро наблюдал за ней.

— Прекратите истерику, — шепнул он со злобой, — будьте королевой, а не жалкой лавочницей. Когда вы обманывали меня, вам не хотелось плакать? Что ж теперь вы позорите свой род и мое имя на людях? Подождите, я еще заставлю вас смеяться, глядя на казнь.

Усилием воли Изабелла подавила желание взвыть, рыдая, и броситься прочь. А ведь испытание только начиналось. Еще должен был умереть Орсини, Орсини, которого она так любила!

Маркиз Орсини де Ланьери держался до последнего. Он спокойно, с достоинством взошел на эшафот и милостиво выслушал священника. Стоя на коленях в двух шагах от тела единственного друга, он в последний раз поднял глаза на балкон, занятый царственной четой и их свитой. Он встретил взгляд королевы, полный всепоглощающей скорби. Мысль о том, что сейчас погибнет человек, который вызвал в ее душе такую бурю страсти, такую безграничную, преданную любовь, была такой мучительной, что даже флакон м-ль де Берон не помог ей придти в себя. Иаков увидел, что его приказания больше не доходят до слуха Изабеллы. В его планы не входило замучить королеву до смерти. Он встряхнул ее, заставив устремить на него взгляд, и спросил: