Тут в коридоре послышались шаги, и я поспешно сложила письмо и спрятала за корсаж. Ну, «сестрица», этого я тебе никогда не забуду!

Каковы бы ни были намерения Греты относительно меня, за ужином она не выказала никакой враждебности, хотя и сидела молча, полностью погружённая в свои мысли. Я начинала лучше понимать её игру: «сестрица» действовала не от себя, а от какого-то острийского лица (я подозреваю всё же контрабандистов), с которым делилась своими планами. Одно мне не нравилось. Почему же она оставила письмо у меня на глазах и почему не пыталась скрыть содержание ни одним из известных мне способов? Или боялась, что зашифрованное послание привлечёт к себе больше внимание, будучи вдруг перехваченным? Но есть же в таком случае и невидимые чернила…

Оставалось только пожать плечами. Возможно, у этой организации нет невидимых чернил, а, возможно, пересылку через своего человека на почтовой станции они считают вполне надёжным прикрытием. Во всяком случае, уж это-то не моё дело, и гадать по этому поводу не стоит.

После ужина меня проводили в комнату, где я коротала время за чтением глупенького романа, купленного ещё в книжной лавке в Л***. Потом пришла Грета и объявила, что нечего тратить газ, пора спать.

На этот раз я уснула быстро, даже не дожидаясь, когда ровное дыхание «сестрицы» сделается беззвучным. Что мне снилось, сказать трудно, кажется, что-то необычайно приятное, пока вдруг в сон не ворвался истошный лай и не менее истошный вопль моего напарника:

«Ами! Проснись, кому говорят?!»

Я попробовала шевельнуться, открыть глаза, но с удивлением обнаружила, что не могу этого сделать. Между тем мопсик — его тявканье я уже успела выучить — лаял не переставая, а чуть погодя послышался голос Греты — громкий, нервный и слегка дрожащий от напряжения:

— Я знаю, что вы здесь, господин Вампир! Я знаю, что вы здесь! Отвечайте!

Однако напарник не внял этому призыву.

«Ами! Проснись, я приказываю!»

Но даже ради спасения своей жизни я не могла даже шелохнуться.

— Вы пришли за своей девчонкой, господин Вампир? — продолжала Грета. — Она не проснётся! Я усыпила её, и если она не выпьет противоядие, то умрёт через два часа. Вы слышите меня, господин Вампир? Отвечайте!

«Ами, проснись!!!»

— Вы молчите, господин Вампир! — вскричала Грета. — Что ж, тем лучше. Девчонка умрёт и, клянусь Богом…

— Ну-ну-ну, сударыня, — послышался незнакомый мужской голос. Глубокий и низкий, он одновременно внушал и спокойствие, и странную нервную дрожь, которая пробрала меня даже сквозь оцепенение. — Не стоит бросаться угрозами и пугать моего юного друга. Конечно, вы, с вашим нежным женским сердцем, не сможете обречь на смерть столь юную девушку. А посему…

— Кто вы?! — пронзительно закричала Грета. — Я вас не знаю! Я не звала вас! Убирайтесь отсюда, немедленно! Слышите? Убирайтесь! Вон!

И моя отравительница отбежала в дальний угол комнаты.

«Вставай, Ами, просыпайся!» — продолжал требовать напарник.

— Вы не можете войти сюда, вас не пустит святость распятья! — заявила Грета таким тоном, словно не была уверена в знании вампирами этого правила. — Убирайтесь! Я буду говорить только с молодым, тем, который служит в бюро и утащил девчонку из дома на севере. Убирайтесь немедля!

«Да вставай ты, кому говорят!!!»

«Не стоит так горячиться, мальчик мой, — словно бы возразил ему тот самый глубокий и низкий голос. Раздаваясь в моей голове, он не причинял такой боли, как голос напарника, но звучал отчётливо и ясно. — Прошу вас, барышня, поднимитесь с постели и подойдите к двери».

Так и не сумев открыть глаза, я, в самом деле, поднялась и направилась к двери — той самой, выходящей на заднюю лестницу (она в свою очередь заканчивалась крошечной прихожей, две двери из которой вели в кухню и комнаты для прислуги, а третья — на улицу).

— Тирса! — буквально зазвенел голос отравительницы. — Стой!

Я не ответила: просто была не в состоянии это сделать. Молча подошла к двери и попыталась открыть. Куда там! Тяжёлый засов не поддался на мои усилия, будучи скреплен огромным висячим замком. Грета визгливо расхохоталась.

— Не знаю, как вы это сделали, господа вампиры, но ей не выйти отсюда. А утром я просто убью её. Тирса, ты слышишь меня? Тирса! Прекрати!

Всё это больше всего смахивало на дурной сон или не менее дурной фарс. Лай, крики, угрозы, уже не один, а два голоса, раздающиеся в моей голове…

Мне всё это снится или я уже потеряла рассудок? Ах, как бы мне хотелось проснуться сейчас в моей комнате при шляпной лавке, проснуться Амалией Вайль и больше никогда в жизни не брать в руки готических романов, навевающих столь дурные и тягостные сны!

«Сожалею, сударыня, — сочувственно произнёс глубокий голос. — Но вам всё же надо открыть дверь».

На ощупь найдя в своей причёске шпильку, удерживающую узел под чепцом, я наклонилась к замку и принялась вслепую ковыряться в нём.

— Тирса, не смей! — прокричала Грета, почему-то опасавшаяся подойти ко мне и воспрепятствовать моим попыткам открыть дверь лично. Естественно, я не ответила и вообще не выказала никакой реакции на этот запрет. Внезапно я, безо всякого намерения и желания совершить именно это движение, шарахнулась в сторону и, потеряв равновесие, упала на пол. Вслед за этим послышался металлический звон, а Грета издала яростный крик, мопсик же затявкал ещё громче и истошнее, чем до того. Я же по-прежнему вслепую нашарила на полу упавший металлический предмет — это оказался стилет, длинный и тонкий, и поднялась на ноги.

«Окошко, Ами, открой нам смотровое окошко, быстрее!»

— Не входите! — снова закричала Грета, когда я, просунув стилет в щель, подцепила и отбросила защёлку. — Это мой дом, и я вам запрещаю!

Она не дождалась ответа, а я почувствовала, как меня толкают в грудь, отстраняют, а потом подхватывают ледяные руки напарника. Вслед за этим глубокий голос прикрикнул на мопсика, отчего бедный пёсик поперхнулся лаем и замолчал. Между тем голос небрежно уточнил:

— Это она?

Дождавшись, по-видимому, кивка, голос с удовлетворением заметил, что так и предполагал с самого начала, а после поблагодарил за двойной подарок.

— А теперь избавьтесь от этих предметов, сударыня, и подойдите ко мне. Я собираюсь с вами познакомиться самым тщательным образом.

Деревянный стук и металлический звон, по-видимому, свидетельствовали о том, что и рябиновое, и серебряное распятья оказались на полу, потом послышались шаги, дважды скрипнула кровать, еле слышный вскрик Греты — и всё сменилось тишиной и покоем.

Не знаю, сколько времени прошло до того, как я открыла глаза, но, когда я это сделала, моя самозваная сестрица мирно спала на своей кровати, заботливо укутанная в одеяло, а у моего изголовья сидел и хмурился напарник.

— Как я тебе и говорил, — донеслось из противоположного угла комнаты, где я, протерев глаза, обнаружила сидящего в кресле незнакомого мужчину: до того неподвижность делала его практически невидимым. — Прелестная эта дама, говоря грубым языком картёжников, блефовала, в чём ты сейчас и имеешь возможность убедиться. Усыпляющих ядов такого действия в природе не существует, а если бы и существовало, то спящая жертва была бы лишена возможности выпить противоядие.

Незнакомец издал лёгкий смешок и перевёл на меня изучающий взгляд.

— Однако не стоило этой даме, имея столь сильный… хм, столь сильное предубеждение против таких, как мы, устраивать на нас же ловушку. — Он цокнул языком и покачал головой — медленно, явно театральным, отрепетированным жестом. — Бедняжку подвели нервы, барышня, нервы — вот причина многих человеческих неудач.

Под его взглядом я покраснела и попыталась усесться, что мне удалось, однако, только с помощью напарника. Усевшись, я подтянула до подбородка одеяло и как могла вежливей кивнула сидящему в кресле мужчине.

— Добрый вечер, сударь, — тихо и слегка запинаясь проговорила я.