Ивона отнеслась к поездке совершенно спокойно и как будто бы даже ненависть, пылающая в её глазах, поутихла…

Пока на постоялом дворе, где она остановилась, не раздался шум: Ивона хотела сбежать, и его люди задержали девушку и привели к нанимателю, пусть, мол, хозяева сами между собой разбираются. Тогда она встала перед ним точно так же, как и сейчас, и точно так же произнесла:

— Я хочу уехать.

Синдик вздрогнул, вырванный из воспоминаний резким голосом своей «кузины».

— Что? Повтори, я не расслышал.

— Оглох на старости лет? — недобро усмехнулась Ивона. — Дрон, я хочу уехать, уйти от тебя.

— Ты с ума сошла! Оставить меня сейчас, в такой момент!

— Да, в такой момент. Нам нельзя оставаться вместе.

— Это ещё почему? — возмутился синдик.

— Пока была жива Аманда, всё было ещё прилично, а теперь люди скажут, что я заняла ещё не остывшую постель твоей жены. Ты знаешь это.

— Люди! — фыркнул синдик. — Какое нам с тобой дело до того, что скажут люди?

— Тебе нет, твоим детям есть, — всё так же без выражения отвечала Ивона.

— Плевать! — отмахнулся синдик. — Ты сошла с ума. Подумай сама, куда я тебя отпущу, зачем?

…точно так же он спрашивал её и тогда, почти двадцать лет назад. И точно так же, как тогда, она не слушала никаких возражений…

— Никуда ты не пойдёшь! — закричал тогда молодой ещё Дрон Перте и, шагнув к девушке, схватил её за обнажённые по тогдашней моде плечи. Она не вздрогнула, не попыталась отстраниться — Аманда и после года супружества вздрагивала, когда он касался её кожи. Только стояла и смотрела пустыми глазами, в которых остались только ненависть да отчаяние. И выражение её взгляда не изменилось ни тогда, когда он встряхнул её — как котёнка, пытаясь привести в чувство, — ни тогда, когда его руки скользнули, словно бы не подчиняясь сознанию, за спину и потянули за концы шнуровки, распуская, освобождая тело девушки от тесного корсета.

И потом, когда они уже были вместе, её глаза не стали теплее, добрее… только вспыхнули злорадным торжеством, как будто ей удалось отомстить, и отомстить страшно. Что ж, по-своему, она, может, и была права. Но ни в этот раз, ни после Ивона уже не заговаривала об уходе.

— Прекрати меня трясти, — холодно произнесла Ивона. — Ты этим ничего не добьёшься.

— Ты никуда не пойдёшь! — грозно произнёс синдик, но любовница только рассмеялась ему в лицо.

— Посмотрим, сможешь ли ты меня удержать! И, пожалуйста, убери руки, в любой момент сюда могут зайти люди.

— Плевать, — отозвался синдик, крепче стискивая плечи стоявшей перед ним женщины.

Они спали в одной постели каждую ночь, пока были в отъезде, и, вернувшись домой, недолго пытались сохранить свои отношения в рамках приличий и благодарности. Дрон уже не пытался искать приключений на стороне, он выжидал какое-то время, а после попросту заявился ночью в спальню Ивоны. Она пыталась строить из себя оскорблённую невинность, но он-то видел, как она скучает по тому, что было между ними в дороге. Так и устроились. Аманда бесконечно доверяла им обоим, и это могло бы вызвать стыд, но вызывало одно лишь чувство признательности — у него. О чём думала сама Ивона, всегда оставалось загадкой, но, во всяком случае, она не протестовала против сложившихся отношений. Богатый дом, верная и добрая жена, любящие дети — даже паршивка Клара, несмотря на свой дьявольский характер! — опять же, любовница под боком, да ещё такая, которую не нужно учить заметать следы… Дрон был вполне доволен своим жребием и считал, что ему можно позавидовать.

— Может, тебе и плевать, — усмехнулась Ивона, — а мне так нет. Я не собираюсь осквернять её память, да ещё так скоро после смерти.

— Её память! — не выдержав, возмутился Дрон. — Как будто я не знаю, сколько раз ты покушалась на её жизнь, чудовище! И теперь ты говоришь мне об уважении к мёртвым!

— Поздновато спохватился, дорогой мой, — как-то бесчувственно засмеялась Ивона. — Теперь уже можно, и я открою тебе один секрет.

— Какой секрет? — грубо спросил синдик, всё ещё продолжая обнимать женщину за плечи.

— Да простой секрет, — цинично улыбнулась Ивона. — Твоей жене ничего не угрожало, мой милый. Я травила её только для того, чтобы ты не бегал за юбками.

— Тварь! — вырвалось у Дрона, и он встряхнул любовницу в тщетной попытке стереть наглую усмешку с её губ. Странно, но годы отразились на ней гораздо меньше, чем на Аманде, и со временем она, старшая, стала выглядеть более молодо, чем его жена… Может быть, это от того, что у Ивоны не было детей? — Зачем тебе это было надо? Ревность?

— Вовсе нет, Дрон. К чему мне тебя ревновать? Но меня убивала мысль, что ты будешь шляться по борделям и развратным девкам, пока Аманда хранит тебе верность и вздыхает о важных делах, удерживающих муженька вне дома. Нет, дорогой, ты должен был быть достоин такой жены!

— И это говоришь мне ты?! — возмутился синдик. — После всего…

— Да-да-да, дорогой, после всего, — остановила его любовница. — Ты не хотел меня отпускать, видишь ли, всё твердил об Аманде, которая будто бы жить без меня не может, и я решила — пускай. Она сама заварила эту кашу, так пусть сама и расхлёбывает, мне только не хватило духу довести обо всём до её сведения.

— Вот уж не знал, какая ты подлая, циничная тварь! — воскликнул Дрон Перте и швырнул женщину в кресло.

— Ты сам сделал меня такой, — засмеялась она. Синдик помедлил, стоя над любовницей, а после присел на ручку кресла.

— Раз уж мы выясняем отношения, ты могла бы мне объяснить, что же тебя удержало от разоблачения, — предложил он и взял любовницу за руку — таким привычным жестом, что в нём уже не осталось ничего от ласки и душевного тепла.

— Совесть, — пожала плечами Ивона. — Не знаю. Я просто не смогла разбить её сердце, как было разбито моё. И, потом, она же ждала ребёнка.

— А я уж было подумал, что у тебя нет совести, — медленно проговорил синдик.

— Есть, — коротко ответила Ивона. — Но тебя это не касается. Так что, ты отпустишь меня?

— И не подумаю, — ответил Дрон Перте и медленно поднёс к губам руку своей давней любовницы. Если считать обеих его женщин за единое целое, то можно тогда счесть и самого синдика за образец супружеской верности.

На похороны подруги я пошла совершенно опустошённая и отчаявшаяся. Все эти годы — двадцать лет! — именно она заставляла меня жить, то требовательно, а то мягко напоминала, что я живая, и что мой возлюбленный (Аманда упорно называла его моим женихом) отдал жизнь именно за то, чтобы я осталась, позволив ему уйти. В этом был определённый резон, и я держалась. На ненависти, на отчаянии, на презрении ко всем — начиная с себя — но держалась. Судьба не оставила мне иного утешения, чем нелепая, грязная месть женщине, давшей мне приют в самые страшные дни моей жизни — и мужчине, вынужденному терпеть возле себя ненавидящее его существо. Странно, но я не раскаивалась ни в чём. Мне было отчасти противно, но ничуть не жаль ничего из совершённого после смерти напарника. Дрон, помнится, не хотел, чтобы я вмешивалась в его дела, но мало-помалу я сумела убедить его, что без дела умру от скуки, и, занятая работой, никому не буду в тягость. Он согласился. Бог ты мой! Каких только глупостей я ни делала! На какие только безумства не решалась! Меня спасал подарок Мастера, очень редко — помощь Поликсены или кого-нибудь другого из общины не-мёртвых (они все жалели меня и никогда не напоминали мне об утраченном), — и, чаще всего, удача, сопутствующая всем людям, отказывающимся признавать осторожность. Конечно, это давно в прошлом. Став синдиком, Дрон мало-помалу отошёл от прежнего ремесла, его официальная должность отнимала у него слишком много времени и сил, и он свернул все свои незаконные делишки. Наверное, это было к лучшему. Хотя в свои годы я выглядела помоложе многих даже более молодых женщин, всё же я была старовата для ночных прогулок, когда с места преступления приходилось иной раз убегать и по крышам. Конечно, мы промышляли не в своём городе, во всяком случае, не только в нём! Эх, вот было время — пустое, безумное, но забитое самыми жуткими приключениями. Но что мне в них теперь?