– Не нужно было долго смотреть на КРЕСТЫ. Они притягивают, - объяснила ему Марина.
– Что за ерунду ты несёшь, Маринка? - вскрикивал он всё также беспомощно. - Почему вы меня не предупредили тогда, что на КРЕСТЫ нельзя смотреть?!
– Олежа, - как-то убийственно мягко заметила ему Вероника, - не надо так много вопросов задавать.
– Тебе лучше всего сейчас потерпеть немного, - больше сочувственно, чем серьёзно говорил племяннику Александр. - Мы быстро вырвем тебе глаза, ты даже наверно и не заметишь. Быстро, как зубик больной. - Говорил он таким тоном, как будто хотел загипнотизировать (внушить что-то) Олега.
– Ну вы хоть что-нибудь объясните! - молил их Олег. - Может быть это у меня крыша едет?.. Может быть это я схожу с ума?
– Катёк, сестрёнка, - обратилась Марина к близняшке с очень заметным сарказмом в голосе, - объясни этому… мальчику, - так как ты у нас самая красноречивая, - о тех кошмарных событиях, которые произойдут не только с ним одним, если мы сейчас не вырвем ему глаза. Будь так любезна.
– Хорошо, сестрёнка, - постаралась произнести Катя с ещё большим сарказмом, - ради такой дурочки как ты, я сделаю большое одолжение. - И обратила свой взгляд к чёрным - цвета самой слепой тьмы какого-нибудь заброшенного подземелья - "трефовым" зрачкам своего двоюродного братца. - Как ты думаешь, Олежек, - поинтересовалась она у него каким-то полунадменным-полуиздевательским голосочком, - откуда мог бы взяться Снежный Человек?
– Оттуда же, откуда и Господь Бог, - ответил он просто, без издевательств, без сарказма.
– А ты не предположил бы, - не меняла она тона, - что он запросто мог бы прийти из какой-нибудь неведомой заснеженной долины?
– Предположил бы, - передразнил он её на этот раз, - если бы БЫ не мешало.
– Но ведь ты не можешь утверждать, что заснеженных долин, которых даже сам Господь Бог не видел, в реальном мире не сущест…
– Хватит, Катя, - перебила её мать, - ты время тянешь. - И взмолилась: - Олежек, мальчик, ты должен согласиться остаться без глаз. Пока не поздно. Зря ты тянешь время. Когда они придут и постучатся к нам, то поздно будет уже вырывать глаза.
– Они постучатся для некоторого приличия, - вставил Александр. - Потом, когда мы не откроем на ИХ стук, ОНИ вынесут двери…
– Пойми, Олег, - внушала ему уже Марина, - ОНИ ориентируются на твои глаза. Разве ты не понимаешь, что будет, если они ворвутся сюда, а глаза твои в тебе будут торчать?
– Ну и что же? - По-видимому, Олег кое-что уже понял, и в голосе его молниеносно засквозила издёвка.
– Они воспользуются ими в качестве собственных глаз. И тогда начнётся…
– Ну вот что, родственнички мои, - сделал наконец-таки он резюме, - мне надоело всё это слушать. Уши у меня не искусственные (впрочем, как и глаза), так что: или звоните немедленно по 03, чтоб они как можно скорее в дурдом вас забрали, или кончайте городить свою чёртову галиматью. Я ясно выражаюсь?
– Ну что ж, - удручённо произнёс тогда Александр. - Вселенная требует любви и всех положительных чувств, но в данный момент она пускай позволит нам выкрутиться и из этой безвыходной ситуации. Пускай помнит ОНА, что мы у неё на особом счету. И даст нам жестокости. ЗЛА. Да заберёт она у нас всю доброту. И да будут бродить по ней нескончаемо эти два близнеца: ДОБРО и ЗЛО!!
И Александр обратился ко всей своей семье: - Ну что, вы чувствуете в себе ЗЛО, ниспосланное Матерью-Вселенной?
Все трое утвердительно кивнули, зловеще поглядывая на Олега.
– Тогда Вселенная заранее благодарит нас за предстоящую работу, - прохрипел он, и Баклажановы медленно, но дьявольски уверенно двинулись на Олега.
На некоторое время у Олега вдруг почему-то разыгралось воображение: он как будто заранее видел, как Баклажановы подходят к нему… крепко сжимают ему голову, чтоб не дёргался… и… Все четверо в голос начинают хохотать как сумасшедшие, с воплями "вот это розыгрыш! Вот это шутка!! Вот это прикол!!! " и руки тут же разжимаются и Олег невольно подхватывает их безумный (от чрезмерного веселья - сумасшедше-безумный) хохот… Но воображение Олега разыгралось лишь на некоторое время; пронеслось всё быстрее мгновения, когда Катя приблизилась к нему вперёд всех и попыталась схватить его за горло… Тогда-то он и проснулся… Проснулся полностью, и со всей силы врезал двоюродной сестре по коленке, так, что та аж взвыла. Потом Олег вскочил на подоконник. Он знал, что дядя Саша и тётя Вера навряд ли дадут ему возможность проскользнуть мимо них и наскоро открыть дверь, чтоб покинуть эту фантасмагорическую квартиру навсегда.
– Куда ты пополз, гадёныш! - проскрипела ему не своим голосом тётя Вера.
– За штаны его держи! - вскрикнул дядя Саша, когда Олег со всей силы ударил ногой в окно и… не разбил его.
– Точно, - в голос обрадовались Катя с Мариной. - Сними с него трусы, мама!, тогда он не убежит.
– Сейчас-сейчас, - пообещала им мать так, будто они тонули и просили спасти их, - девочки мои. - Но не ожидала она, что Олег её так сильно пнёт ногой по пальцам, что ей станет больней чем её дочери, Кате.
Она застонала, как будто совала вместо этого пальцы свои в морду самой бешенной собаки. Но стон её почему-то не заглушил… стук в дверь…
Все замерли, как неожиданно потерявшие дар речи; все, кроме Олега… Он разбил-таки чёртово окно и… большой снежный сугроб спас его, когда не раздумывая он полетел со второго этажа… даже и не собираясь слушать, как настойчивый стук в дверь повторился и четверо Баклажанов вздрогнули. Он ушёл от этих психопатов и был счастлив этому. Ему оставалось только подняться на высокий косогор железнодорожной насыпи и бежать-бежать и бежать, как он когда-то намеревался; бежать, пока не прибежит… Но, метель он заметил только когда выбрался из глубокого снежного сугроба… Дальше собственного носа видно было только на два-три сантиметра. Да и прохладно было не по-летнему. Видимо, этот неожиданный "погодный поворот" не предусмотрел, что один девятилетний Олежка вздумает этим утром вырядиться в спортивный костюм и… домашние тапочки, которые Баклажановы со своим непревзойдённым гостеприимством обменяли ему на его кроссовки "Reebok".
Нет сомнений, славное выдалось утро… Впрочем, утром - как таковым - и не попахивало, когда Олег выкарабкался из снежного сугроба и попытался хоть что-то разглядеть сквозь эту густую и липкую наощуп снежную пелену. Ему показалось, что уже начинает темнеть, словно стрелки часов каким-то удивительным образом с девяти часов утра перелетели на 12 часов вперёд (или… назад). Но, возможно, что небо над этой пятиэтажной "хрущёвкой" накрыла какая-нибудь необыкновенно огромная чёрно-фиолетовая туча.
Ярких белоснежных крестов (чем-то напоминающих собой, то ли кладбищенские распятия, олицетворяющие своим мрачным видом понятие слова СМЕРТЬ; то ли чёрные, как космическая ночь, трилистники в виде масти игральных карт, трефы, исполненные в образе яркой - притягивающей взгляд, гипнотизирующей своим очарованием, белоснежной окраске; то ли, опять же, - кроваво-красно-ослепительно белые - кресты машины неотложной помощи) уже не было. Скорее всего, снежная пелена сделала их невидимыми. Но где-то они должны были быть - Олег в это верил… Вот почему ему уже домой бежать расхотелось. Он знал, что где-то эта хренова метельная мгла заканчивается и… при ясном, солнечном, августовском дне полудня можно ещё лучше разглядеть эти СНЕЖНЫЕ КРЕСТЫ, и разобраться наконец-таки, что же они собой олицетворяют; смерть или жизнь, добро или зло; либо в них кроется что-то хорошее, дающее какую-то необыкновенную энергию, либо в крестах прячется, заманивая в свои недра, нечто коварное и смертельно опасное (если там пахнет смертью, а не бесконечностью - преисподней реальности). Может быть, человек идёт сквозь метель, пурге навстречу, только для того, чтоб разобраться, что же скрывается в этих вычурных формах чарующих крестов… Но Олег шёл не за этим, его не интересовали вопросы жизни и смерти - добра и зла, ему просто хотелось ещё раз увидеть этот гипнотический блеск.
