Юра уже выключил телевизор, и, по всей видимости, приготовился позволить паническому состоянию охватить себя: всё чаще и чаще замирало его сердце во время очередной вибрации, превосходящей своей мощностью каждую слабую-предыдущую. Ему казалось, что скоро рухнет дом; что-то надо было делать, но он не знал, что именно, поэтому стоял на месте и (дожидался полуночи) чего-то ждал, сам не понимая – чего.

Казалось, что он так будет вечность стоять – вечность полуночей, – а дом будет содрогаться всё сильнее и сильнее, гул – увеличиваться, а Юрий Владский так и не примет решения, с каждой секундой всё больше и больше боясь открыть дверь, выйти из дома, позволив ему рухнуть от усилившейся до невозможности тряски. Тут-то в его металлическую дверь и заколотил кто-то кулаками.

– Прекрати это сейчас же! – зарычал из-за двери старый знакомый голос, колотящий в дверь. – Открой немедленно! – Голос этот был до чёртиков перепуган чем-то; ужас в нём звучал настолько естественно, что сыграть его было просто-таки невозможно.

– Ты это мне?! – скорее опешил, чем удивился Юрий. – Ты ж это сам начал! Сам прекр…

– Открой дверь!! – разрывался тот. – Ты хочешь взлететь на воздух, ты, псих?!

– Ладно, открываю, – сам неожиданно для себя снизошёл Юрий, видимо решивший, что ровно в полночь его дом всё ж таки улетит во вселенную.

И всё замерло. Всё молниеносно затихло, как будто ничего и не происходило. Дверь была открыта и перед Юрием стоял этот владелец низкого-зловещего голоса…

Надо сказать, выглядел он как человек; одет был обычно; рост не превышал Юриного… вообще, они были одного роста. Всё, как положено, если… если не обращать внимание на лицо… Что-то было у этого парня с лицом, потому что на голове его болталась детская резиновая маска какого-то мертвеца-страшилища, оставляя свободными отверстия для ноздрей, ушей, глаз, прорезь для рта, отчего голос его и не звучал как из-под цинкового ведра.

– О, блин! – отреагировал Юрий на эту неожиданно наступившую замогильную тишину, настороженно осмотревшись по сторонам; но не на этого человека в маске отреагировал.

– Давно пора было открыть, – укоризненно произнёс Маска. Хотя, если посмотреть на него сейчас, то не очень-то он и перепугался несколько секунд до этого, если вообще пугался.

– По-моему, ты меня разыграл, – наконец-то понял Юра, обратив внимание на его ироничный тон.

– Ты мне пройти позволишь? – мягко оттолкнул он в сторону хозяина дома, заходя в комнату, – раз уж дверь открыл.

– Как тебе это удалось? – спрашивал его Юрий, как ему удалось устроить весь этот усиливающийся гул с постоянными встрясками.

– Плохая примета сработала, – ответил он, осматривая через маскины глаза-дырочки Юрин рабочий кабинет, – мы ведь с тобой через порог разговаривали. А этому дому только дай волю.

– А с лицом у тебя что? – продолжал Юрий задавать свои глупые – детские вопросы.

– Ничего, – просто ответил ему тот.

– А чё ты гандон тогда этот натянул? – спрашивал он о маске.

– Чтоб ты не сошёл с ума, – ответил ему тот. – Если я сниму с себя маску, ты можешь рехнуться. Я в этом уверен.

– Да? – заинтриговался Юра. – И что ж у тебя там ТАКОЕ?

– Ты бы, вместо того чтоб задавать вопросы, подумал бы, как жить дальше собираешься, – предложил ему тот.

– Ну и как же я, по твоему мнению, должен собираться жить?

– Не знаю, – тихо произнёс тот. Казалось, он говорит всё тише и тише, оттого, что что-то изнутри его давит; как будто это "что-то" пытается вырваться из него (как в каком-нибудь примитивном фантастическом фильме ужасов) и делает ему больно оттого, что он всеми силами не выпускает его из себя. – Но лучше тебе сейчас уехать отсюда, пока ВСЁ не началось. Говорить ему было всё труднее и труднее. – Пойми, если ты уедешь из города, то ОНО за тобой не погонится, а возьмёт меня. А если… – подавил он с трудом внутреннюю боль, -…если ты останешься, то не меня ни тебя больше не будет.

– Сдаётся мне, ты опять меня разыгрываешь, как в прошлый раз; здорово тебе удалось изобразить испуг!

– Убегай, пока есть время, – уже кряхтел тот. – За десять минут ты далеко уедешь.

– Да нет уж, – не соглашался с ним Юра, – помирать, так с музыкой.

– Ну что ж, – удручённо проговорил тот, доставая из кармана… револьвер, – тогда я… не стану себя убивать. – Он швырнул пистолет в окно, пробив им стекло (как-то умудрился пистолет не попасть по прутьям решёток).

– Какого хрена ты ещё и окна мне разбиваешь! – заорал вдруг на него Юра, до этого обративший внимание на то, что после многочисленных встрясок в доме ничего не пострадало, как будто тряслась всего лишь Юрина голова. – Ты их потом вставлять будешь?!

– Не нервничай, – с трудом выдавил из себя этот причудливый гость, после того как уселся за юрино рабочее место. – Я тебе тыщу окон вставлю, только заткнись и жди.

– Чего ждать? – понизил Юра голос. – О! – тут же вспомнил он, – а ты что, выгонял меня из дома, чтоб застрелиться? Для этого тебе необходим был только мой дом и одиночество? Или ты опять дурака валяешь?

Но спрашивал он у потолка со стенами; человек в маске разговаривать не мог; он сидел, кряхтел и напрягался, будто кишечник его вот-вот готов был опорожниться. Но больше это походило на приступ. И, по всей видимости, приступ этот у "человека в маске" постепенно начал проходить; и началось это сразу, как Юра задал ему последний вопрос.

– Ну вот и всё, – произнесла маска, "удачно завершив свои роды". – Теперь уже поздно тебе уезжать. Теперь могу ответить на все твои вопросы. Итак, что ты у меня спрашивал? – вспомнил он. – Почему я собирался застрелиться? – И отвечал. – На это подталкивал меня тот, кто сидит у меня внутри; моё "плохое-злое" я. Он, кстати, в полночь появится во мне, познакомишься с этим "превосходным" человеком…

– У тебя раздвоение? – наконец-то дошло до Юры.

– Неправильно сказал, – заметил тот. – Это не раздвоение личности; просто в каждом человеке есть что-то хорошее и что-то плохое, у меня же эти две стороны подразделяются на цвета: светлая-хорошая сторона днём живёт во мне, а вот тёмная, мрачная и отвратительная предпочитает полночь. Конечно, когда она появляется, она, естественно, не соглашается с тем, что она плохая, и будет называть злой ту сторону, что живёт днём. Но, я тебя очень прошу, ты не верь ни единому её слову. Когда солнце заходит за горизонт, то два противоположных оттенка добра и зла сливаются во мне и дожидаясь полуночи, оставляют обе мои стороны в покое. Так длится с часу ночи до рассвета. Так что перед самой полуночью наступает "кризис", сопровождаемый сильными болями. Но не из-за болей я пытаюсь совершить самый страшный грех, убив себя. Просто тёмная моя сторона начинает всячески убеждать меня и настаивать на том, чтоб я отправился на ЧЕРДАК, наложил на себя руки и чтоб никакого Юрия Владивостоцкого в доме не было. Чтоб хоть миллиард тысяч человек находилось рядом, но не в коем случае не Юрия Вла… – Не договорив, он на секунду потерял сознание, шлёпаясь со стула, но тут же вскакивая на ноги.

– Полночь! – удовлетворённо проговорил человек в маске уже каким-то совсем другим голосом. Хотя, больше этот голос чем-то походил на голос самого Юрия.

Он выпрямился, осмотрелся по сторонам, как будто впервые родился, и остановил взгляд на Юрие, что-то собравшись произнести; но… по-видимому, прервала его маска, натянутая на его голове.

– Что за мяч натянул на меня этот идиот?! – тут же начал он стягивать с себя маску.

– О, да это маска! – удивился он, сняв и посмотрев на неё. Похоже, этой "полуночной стороне" "писаки" (как окрестила его местная милиция) очень нравились такие рожи страшилищ.

Но Юра не сошёл с ума, когда увидел это долгожданное лицо "писаки"; просто в это время он подумал совсем о другом. Хотя, "писака" его и так неплохо подготовил разнообразными намёками, и Юра испытал соответствующее удивление (оно было маленьким, но приличным), увидев под хеловэйновской маской зомби-страшилища своего стопроцентного абсолютного двойника, если этот человек не был Юриным братом близнецом (мало ли).