Снайперша открыла глаза, и тут я узнал ее. Это она приходила ко мне в день, когда приехала Оксана. Так вот почему она стреляла в черных…
Раненая подняла руку к груди, и я, догадавшись, достал из внутреннего кармана камуфляжа бумажник. Раскрыл. Из-за прозрачным пластика кармашка смотрели строгие глаза мальчика лет шести. Еще одно мое обязательство в этом мире…
Снайперша закрыла глаза, и я медленно считал затихающие удары пульса на тонком запястье. Один, два, три… Все.
Затем я поднял с пола обмякшее тело и отнес его в черную машину, уложив его на сиденье рядом с водительским. Подумав минуту, перенес туда же обоих "бодигвардов", свалив их на сиденье позади. Потом, подобрав, бросил туда же и оружие. Мои смотрели на меня, остолбенев. Но мне было плевать. Я не хотел, чтобы у дома, где мне столько раз было так хорошо и уютно, валялось все это.
Я уже собирался захлопнуть дверцу, как вдруг на приборной доске запищала рация. И я машинально взял ее.
– Что там у вас? – спросил чей-то знакомый голос, и я почти сразу узнал его – тонкоусый. – Что слышно?
– Все тихо.
– Не спите, – упрекнул усатенький, – голос у тебя сонный. Отбой!
Я словно вынырнул из небытия. Я сидел на водительском сиденьи чужой машины, и рядом, привалившись лицом к стеклу дверцы, лежала мертвая женщина. Позади бесформенной грудой чернели еще два тела. У дома стояли в ожидании трое самых близких мне людей, которые чуть не стали такими же неподвижными и безгласными. Но очень вероятно, что могли стать такими в ближайшее время. И всему виной был сын сельского колдуна, появившийся на свет с хвостом. Его маленькая частная проблема. Его финансовые разногласия с одним гражданином. Это уже стоило жизни троим. Из-за этого еще четыре жизни висели на волоске. И это происходило в моей стране. Со мной, которого лучшие специалисты в мире учили эту страну защищать всеми доступными средствами. А я вместо того, чтобы заняться нужным делом, третьи сутки дрожу, как мышиный хвост…
Я достал из нагрудного кармана мобильник, подаренный Учителем, откинул панель микрофона. На зеленом табло послушно появились цифры номера. Я надавил на клавишу вызова.
Мне ответили почти сразу. И голос в наушнике нельзя было спутать ни с каким другим – я так часто его слышал по телевизору.
– Слушай меня Валерий, сын Романа, – горловым голосом сказал я, чувствуя как темная волна ненависти накатывает изнутри, – слушай меня внимательно…
* * *
Я высадил Оксану, Костю и Аню у въезда в следующий за столицей город – к вокзалу они должны были добираться сами, на такси. По пути я заставил их повторить мои инструкции и вручил каждому паспорт и деньги. Им почти ничего не грозило: документы были в порядке, а в розыск их вряд ли успели объявить и вряд ли объявят до утра. Утром они будут в Москве. Днем – в другой стране.
Я не стал прощаться, хотя следовало. Я числился в розыске – и самом интенсивном, поэтому документы помочь мне не могли. Поэтому мне предстояло выбрать другой путь. И шансы у меня были даже не пятьдесят на пятьдесят. Двадцать к восьмидесяти. Или даже десять к девяноста…
Вместо эпилога
В баре отеля "Жасмин" было прохладно, и Морис Минчинтон с удовольствием присел за угловой столик у окна. Бармен Ахмад, молодой, черноглазый и услужливый, почти мгновенно поставил перед ним стеклянный стаканчик с холодным ментоловым чаем – он хорошо успел изучить вкусы постоянного клиента.
Минчинтон с наслаждением пригубил ледяную ароматную жидкость и огляделся. В баре было пусто – до ланча оставалось не менее часа, и любители аперитивов еще не оккупировали столики под высокими сводами старого, колониальных времен отеля. Один Ахмад возился за стойкой, протирая бокалы, да на высоком стуле у стойки, горой нахлобучившись на него, сидел спиной к Минчинтону самый странный постоялец отеля – молчаливый русский из десятого номера. Русский смотрел телевизор, закрепленный на кронштейнах над стойкой, то и дело переключая каналы с помощью пульта дистанционного управления.
Минчинтон хотел было окликнуть его, но сдержался: русский переключал каналы слишком самозабвенно. "Дело терпит", – подумал Минчинтон и вернулся к своему чаю.
Этот русский поселился в отеле пару недель назад. Еще раньше здесь появились его спутники: эффектная черноглазая блондинка, а с ней двое молодых людей – парень и девушка. Как догадался позже Минчинтон, парень был сыном молчаливого русского – они были похожи, юная леди – женой или подружкой мальчика. Дальше выходило, что блондинка была женой или подружкой главного русского. Хотя по годам она никак не могла быть матерью юного джентльмена, юноша относился к ней с почтением. Конкретно кто из них кому кем приходится Минчинтон вникать не стал, хотя его жена, которую терзало любопытство по поводу этой странной компании, узнала потихоньку у портье, что все четверо русских носят разные фамилии. Что дало ей повод горячо покритиковать современные нравы в целом и распутство русских, в частности.
Минчинтон возражать не стал. Он слышал, что русские женщины, выходя замуж, далеко не всегда меняют девичью фамилию на фамилию мужа; а то, что сын не носит фамилию отца, его не удивило – в Великобритании такое тоже не редкость. Тем не менее, жене он ничего не сказал – себе дороже. Русские сняли недорогой спаренный номер со смежными комнатами – это было не характерно для этой публики, привыкшей сорить деньгами. Номер находился почти рядом, и поначалу это соседство не нравилось Минчинтону. Он не любил русских, особенно их женщин – шумных и невоспитанных. В своей развязности и наглости они превосходили даже немцев, а именно из-за нашествия потомков тевтонов на его любимую Мальту Минчинтон уже второй зимний сезон проводил в тихой и зеленой Табарке.
Здесь не было так жарко, как на остальном побережье Туниса, на окружающих курортный городок холмах росли сосны (эти холмы-то и защищали Табарку от иссушающего дыхания Сахары), и, главное, здесь было отличное поле для гольфа со всеми восемнадцатью лунками – редкость в нецивилизованной стране. Минчинтону нравился и отель, построенный в начале века французами в центре города. Здесь останавливались люди солидные; шумные русские, а также буйные тевтоны, прибывающие сюда в мертвый сезон по путевкам своих пенсионных фондов, предпочитали селиться в стандартных новостройках на побережье, поближе к пляжам.
Но эти русские выбрали "Жасмин". И скоро Минчинтон понял, что зря беспокоился на их счет. Русские жили тихо, словно боясь лишний раз показываться на глаза. По утрам они бродили у игольчатых скал, собирая обломки кораллов, потом, когда это занятие им приедалось, взбирались на гору к развалинам средневековой крепости; вечерами же сидели в одной из кофеен городка, где подобно многим туристам осторожно пробовали местные кушанья и даже – кальян. В отличие от своих соотечественников они совсем не пили; только блондинка несколько раз была замечена Минчинтоном в баре за стаканом виски с содовой.
Старший русский появился в "Жасмине" через несколько дней после своих. Какой-то весь взъерошенный, почерневший, со свежим розовым шрамом на правой щеке, он приехал поздно вечером и затем сутки не показывался на людях – похоже, что просто спал у себя в номере. Этот русский выпивки не избегал; в баре они и познакомились. Русский сносно знал английский, но о себе не рассказывал; предпочитал темы о погоде и шумных немцах, нагло оккупировавших все курорты мира. (О таких же наглых русских Минчинтон благоразумно распространяться не стал.) Как раз в ту пору уехал домой Жак Добинье из "Креди Лионе" – постоянный партнер Минчинтона по гольфу, и Минчинтон предложил партию русскому. Тот охотно согласился.
Играл Иван (так звали русского), очевидно, в первый раз, и поначалу Минчинтон пожалел о своем предложении – нет ничего хуже партии с неумелым новичком. Но к середине игры русский освоился, удары его стали точны (у этого мужлана оказалась отличная координация), и Минчинтону пришлось играть всерьез, дабы избежать позорного поражения от новичка. Неделю они ежедневно ездили в гольф-клуб, и русский быстро освоился. Играл он клюшками, арендуемыми в клубе, расхожего образца, поэтому всю эту неделю Минчинтон каждый вечер пил за его счет – по неизменным правилам игры проигравший ставил выпивку. На выпивку русский не скупился, но вчера посвежевший на целебном воздухе морского побережья Иван был в ударе и, несмотря на клубные клюшки, заставил вечером платить Минчинтона. И вот сейчас, наблюдая за своим молчаливым партнером, Минчинтон ждал удобного момента, чтобы предложить Ивану реванш. Но удобный момент никак не представлялся.
