— Наигрался и выбросил надоевшую куклу?
— Что б ты понимал!
— Я уверен только в одном: даже если какая-то вещь наскучит и станет ненужной, её необязательно ломать — можно, например, отдать в хорошие руки. Тому, кто оценит её достоинства… Или просто убрать в шкаф, потому что любая мелочь может рано или поздно оказаться необходимой.
— Ты обвиняешь принца?!
— В чём? В том, что он уподобился своим многочисленным знаменитым предкам в отношении к прислуге? В том, что Дэриен швыряет чужие жизни в грязь? В том, что… — Я сознавал чрезмерность горечи в голосе, но не мог с собой совладать.
Пальцы Борга тисками сжали моё горло.
— Замолчи! Ты не смеешь так говорить о его высочестве!
— Милейший, остыньте! — Рогар, которому порядком надоело слушать наши словоизвержения (или, что больше похоже на правду, надоело наблюдать мои потуги на жёсткость в изложении позиции), подошёл и посмотрел в глаза рыжему. Посмотрел с такой лаской, что не прошло и вдоха, как моя шея освободилась от захвата. — Раз уж речь зашла о вещах… Этот молодой человек не ваша собственность, а моя. Посему ваш жест я воспринимаю как покушение на моё имущество. Прошу покинуть сей гостеприимный кров. Минута промедления — и я сделаю заявление страже о вашем проступке. Неприятности будут, это могу обещать твёрдо.
Борг скривился, словно от пощёчины, сверкнул глазами и вылетел из комнаты, хлопнув дверью, а Мастер сообщил мне самым мерзким голосом:
— Честно говоря, давно мечтаю поступить с тобой подобным образом.
— Каким?
— Взять за горло!
— Почему же не берёшь?
— Потому что знаю: ни к чему это не приведёт. Ни к хорошему, ни к плохому. А напрасно тратить силы не в моих правилах!
— Что это творится в тихой гостинице? — Озорной голос Матушки ворвался в открытую дверь, жалобно поскрипывающую на петлях после знакомства с могучей дланью королевского телохранителя. — Гром, грохот, разъярённые молодые люди… К себе ли домой я иду?
— К себе, к себе, Эри! — поспешил ответить Рогар, встречая свою возлюбленную коротким, но очень нежным поцелуем.
— А, так вы оба здесь! — Сталь серых глаз мгновенно наполнилась теплом. — Тогда ничего удивительного: если два сорванца находят общий язык, остаётся только молиться о спасении мира!
Боги, до чего же она прекрасна, когда улыбается… Невольно любуюсь тем, как светится слегка усталое, но умиротворённое лицо женщины, некогда научившей меня признаваться в чужих ошибках.
Заметив моё восхищение, Матушка смеётся:
— Не смотри на меня как на богиню! Я чувствую себя неловко.
— И совершенно беспричинно! Мало какая богиня сравнится с вами красотой души, почтенная госпожа!
— Утихомирь своего подопечного, Рогар, он заставляет меня краснеть. Как молоденькую девушку, — шутливо просит Эри, но Мастер печально возражает:
— Подопечного? Если бы… К сожалению, я не могу ему приказывать. Разве что попросить.
— Как это понимать? — Женщина мигом серьёзнеет. — Неужели ты… Этого не может быть! Ты всё-таки… нашёл?!
— Сначала я тоже так думал, — сокрушённо признал Рогар. — Но выяснилось, что действительность несколько отличается от моих представлений о ней.
— И в какую сторону? — В голосе Матушки звенит напряжение, готовое вспыхнуть восторгом или скорбью.
Пусть весь мир наперебой уверяет меня, что эти двое не любят друг друга, но достаточно услышать лишь несколько слов, слетевших с мягких губ, чтобы утверждать: Эри не мыслит себя без Рогара. Любая его неудача ранит её, и, наоборот, самая ничтожная победа расцветает счастьем в сердце этой женщины. Она едва ли не сильнее своего возлюбленного жаждет, чтобы он осуществил свои планы. И будет скорбеть во сто крат горше, если оные планы разрушатся…
Что же ты скажешь ей, Мастер? Обрадуешь? Огорчишь?
— Видишь ли… — начинает Рогар, медленно и мучительно подбирая слова. — Оказалось, что я опоздал.
— Опоздал? — Камушек падает в пропасть.
— Да, милая. Этот молодой человек стал Мастером без моего участия. Сам. Своими силами. И мне придётся начинать сначала.
Ладонь Эри сочувственно дотрагивается до загорелой щеки.
— Ничего… Ты сможешь. Ты успеешь.
В комнате, накрытой облаком скорби, стало трудно дышать. Но я не собирался оставлять двоих дорогих мне людей в безысходном унынии:
— Позвольте и мне высказать своё скромное мнение! Сам или не сам, стал или не стал — лично я не замечаю в себе перемен к лучшему. Уверяете меня в достижении какого-то мастерства? Отлично! Спорить не буду. Но кое-кто неправильно расставил вешки во временном потоке: до нашей первой встречи я был просто запутавшимся в обидах и неудачах ребёнком и уж никак не походил на заготовку для Мастера, кто бы что ни говорил! Если изменения и произошли, то они были вызваны и вашими стараниями. Поэтому предлагаю сделку: если в течение нескольких лет, которые остаются на поиски, ты не найдёшь себе достойного ученика, я, так уж и быть, попробую сыграть ту роль, которую ты мне определил. Но всё же, думаю, до такой крайности дело не дойдёт… Договорились?
— Вы только поглядите, на что готов этот парень, только бы не допустить женских слёз, — задумчиво подвёл итог моей речи Рогар, и я почувствовал, как уши начинают гореть. — Пожалуй, стоит запомнить, где находится твоё слабое место.
— Слабое? — улыбнулась Эри. — Ты неправ. Это очень сильное место. Но с таким видением мира трудно жить.
— Трудно? — огорчённо переспрашиваю, а Матушка кивает:
— Ты видишь лучшее, что есть в чужих душах, и для тебя оно важнее живущей там же черноты. А тьма, между прочим, очень часто подчиняет себе свет, если тот недостаточно силён. Наверное, тебе следует стать немного черствее сердцем… чтобы выжить.
— Черствее? Я пробовал. Это не очень-то приятно.
— Пока не привыкнешь, — подсказывает Рогар.
— Привыкнешь… Привычка — самая страшная вещь. Из неё рождаются всевозможные напасти… Пожалуй, я немного погожу привыкать, хорошо?
Глаза Эри смеются, когда она поворачивается к Мастеру и заявляет:
— Опоздал ты или нет, не так уж важно. Важно то, что вы встретились и изменили друг друга. А заодно и всех тех, кто оказался поблизости… Было явлено настоящее чудо, иначе не скажешь! Не знаю, каким до этой встречи был Джерон…
— И хорошо, что не знаете! — Вздрагиваю от удара хлыста воспоминаний.
— Может быть, — соглашается Матушка. — Но вот ты, мой дорогой, определённо изменился!
— И как, позволь спросить?
— Ты наконец-то увидел себя со стороны! И за это я должна кое-кого поблагодарить. — Крылышки сухих губ на миг приникают к моей щеке. — Спасибо!
— Да я, собственно… — Краснею окончательно и бесповоротно, чем вызываю умильные улыбки на лицах присутствующих. Впрочем, общая благость длится недолго.
— Тот молодой человек… Борг. Он едва не сбил меня с ног, пролетая мимо. Что его так расстроило? — спросила Эри.
— Разговор по душам, — отвечает за меня Мастер.
— Чем же такой разговор может расстроить?
— Смотря кто с кем разговаривает… И — как. А и в самом деле, почему ты не хочешь пойти во дворец? Я мог бы тебя провести.
— Я же всё подробно объяснил!
— Объяснил. Но причина, прямо скажем, не столь уж веская, — замечает Рогар.
— Для меня — достаточно!
— Ты не хочешь видеть принца, потому что боишься пожалеть о своём поступке? — Догадка Мастера острым лезвием проходится по моей груди.
— Да, боюсь! Это запрещено?
— Нет, конечно… Но, может быть, нужно побороть сей страх? — Разумное предположение, с которым я не хочу соглашаться. Из чистого упрямства говорю:
— Может быть. Только я не буду сейчас тратить силы на борьбу с тем, что однажды сдастся само.
Рогар обнял Эри за плечи, притянул к себе и громким шёпотом возвестил:
— По-моему, он нас всех дурачил с самого начала.
— Никого я не дурачил! — Кажется, ещё немного — и зарыдаю. Как Ригон. От ярости. И ухудшению моего душевного состояния весьма способствует довольное восклицание в один голос:
