Через минуту он скрылся за поворотом тропы, а Колчерукий с обоими родственниками и милиционером уселись на траву у подножия ореха.
– Одно меня смущает в его пользу, – сказал старший родственник, выходя из задумчивости, – если он убил, почему не скрылся?
– Вот именно, – сказал милиционер, – возьмем в Кенгурск и все выясним.
– Его или кости? – спросил старший.
– И его и кости, – ответил милиционер.
– На кости мы не согласны, – сказал старший, подумав.
– И Сандро вам и кости – не многовато ли? – добавил младший.
– Опять двадцать пять! – хлопнул милиционер себя по колену. – Вы мне даете Сандро увезти в живом виде, почему?
– Потому что не уверены, что он убил, – сказал старший.
– Если вы не уверены, что убил Сандро, почему вы уверены, что это кости вашего бухгалтера?
– Тоже верно, – согласился старший.
– А если ваш бухгалтер сбежал куда-то с деньгами?
– Конечно, дай бог, – сказал старший.
– Эх, дуралей, – вздохнул Колчерукий, – говорил я ему – продай лошадь.
– Зачем каркаешь, Колчерукий, – сказал младший, – может, он и в самом деле сбежал.
– Тогда нам лошади никогда не увидеть, – вздохнул Колчерукий, – но если его убил Сандро, лошадь где-то поблизости.
– Нет, – снова заупрямился старший, – и Сандро и кости отдавать вам будет многовато.
– Опять двадцать пять! – хлопнул милиционер себя по колену. – Мы же договорились?
– А вдруг он убил?
– Вот там и выяснят, – сказал милиционер, – в городе сейчас такие доктора есть – посмотрят на любую кость человека и сразу говорят имя и фамилию ее бывшего владельца.
– Знаю, слыхал, – согласился старший, – но боюсь, осквернят.
– Ничего не сделается с костями твоего бухгалтера, – сказал милиционер.
– Значит, ты думаешь, все-таки это он? – встрепенулся старший.
– О, аллах, – вздохнул милиционер, – я ничего не думаю.
На тропе появились люди. Впереди шел Кунта с мотыгой на плече, за ним шел дядя Сандро, похлестывая камчой, а за ним – председатель сельсовета.
– Я их на дороге застал, – сказал он, стараясь угадать, как будут вести себя родственники бухгалтера.
Увидев Сандро, они оба встали в позу, выражающую воинственную непреклонность.
– А я решил, – сказал Кунта, добродушно улыбаясь, – все равно вам Сандро понадобится, вот и зашел.
– Остановись, Сандро, между нами – кровь! – сказал старший, а младший засунул руку в карман галифе.
– Клянусь хлебом-солью моего отца, – торжественно сказал дядя Сандро, – а хлеб-соль моего отца, как вы знаете, чего-то стоит…
– Ему цены нет, – подтвердил старший.
– …Так вот, клянусь хлебом-солью, что между нами крови нет.
Стало тихо. Все ждали, что скажет старший родственник.
– Пока верим, – сказал он. Младший вынул руку из кармана.
– Вот и хорошо, – обрадовался милиционер, – вот это по-нашему, по-советски, а ты, – обратился он к Кунте, – расскажи, как было.
Кунта, помаргивая своими птичьими ресницами над бледными голубыми глазами, все смотрел на Колчерукого.
– Сдается мне, что Кунта собирается менять свой горб на мою колчерукую, – сказал Колчерукий.
– Это от бога, это не меняют, – серьезно ответил Кунта, – но я тебя сначала не признал.
– Так я теперь кумхозник! – закричал Колчерукий. – Говорят, у меня в кумхозе рука расцветет, как ты думаешь, Кунта?
– Они говорят, к лучшему, посмотрим, – все так же серьезно ответил Кунта и снял мотыгу с плеча.
– Да ты дело рассказывай! – перебил его председатель сельсовета.
– Мы пришли сюда, – начал Кунта, положив руку на мотыгу, как на посох, – хотели посмотреть, что стало с нашим великаном. Приходим, а он еще дымит. Тут Датико садится и говорит: «Кунта, разгреби-ка золу, посмотрим, что стало с котлом: расплавился или лопнул». А Сико уселся, вот где Колчерукий сейчас стоит, и стал цигарку крутить, приговаривая: «Что мне в этом кумхозе нравится, так это перекур».
– Да ты дело говори, – снова перебил его Махты.
Продолжая рассказывать, Кунта стал мотыгой разгребать в дупле золу и выгребать попадающиеся кости. Милиционер наклонился и осторожно стал складывать из этих костей скелет, громко объясняя свои действия и иногда меняя расположение костей. Кунта осторожно выкатил черепную коробку, и милиционер приладил ее к месту.
– Похоже? – спросил он, приподымаясь и почему-то заглядывая в глаза дяде Сандро. Дядя Сандро выдержал его взгляд и пожал плечами. Родственники тоже пожали плечами.
– Не знаю, не знаю, – сказал старший, брезгливо выпятив губу в знак чужеродности скелета и в то же время, на всякий случай, скорбя глазами. Колчерукий наклонился и приподнял череп.
– Осторожно, не доломай, – сказал старший родственник.
– Куда уж доламывать, – ответил Колчерукий, вглядываясь в череп буравчиками глаз, – клянусь аллахом, кроме лысости, ничего общего с нашим бухгалтером.
– Дай бог, – сказал старший родственник.
Тут дядя Сандро рассказал по просьбе милиционера все, что он знал о бухгалтере, и всех пригласил в дом. Старший родственник заартачился было, но Колчерукий опять его переупрямил.
– Мы в дом не войдем, – сказал он, садясь на лошадь, – во дворе примем хлеб-соль и поедем дальше.
– А если кровь воззовет? – спросил старший.
– Если воззовет, услышим, – отвечал ему Колчерукий, выезжая на тропу, – не глухие, слава богу.
Теперь все подымались по тропе. Впереди Колчерукий, сзади дядя Сандро с милиционером, державшим коня под уздцы, следом остальные. Шествие замыкал Кунта. В одной руке он держал свою мотыгу, в другой плащ милиционера с вложенными в него костями неизвестного.
Милиционер для очистки совести по дороге пытался запутать дядю Сандро, но дядя Сандро не давался. На все вопросы он отвечал, спокойно пощелкивая камчой по голенищу сапога.
– Не обижайся, Сандро, – сказал ему милиционер, – я должен отвезти тебя в райцентр… Председатель тебя подозревает…
– С удовольствием поеду, – отвечал дядя Сандро, – тем более что я его тоже подозреваю.
– В чем? – спросил милиционер.
– Думаю, что это он сам или через своих комсомольцев подкинул кости.
– Сандро, – откликнулся Махты, – зачем ты при мне говоришь такое о председателе? В какое положение ты меня ставишь?
– Я и при нем скажу, – отвечал дядя Сандро и, ускорив шаги, открыл ворота во двор своего дома. Все столпились у ворот, решая, кому въехать первым. Наконец первым въехал старший родственник, потом Колчерукий, потом остальные. Председатель сельсовета было заупрямился, но потом слабость взяла верх, и он согласился. Он почувствовал, что с классовой точки зрения сейчас некрасиво принимать угощение в доме дяди Сандро, но он так за это время проголодался, а в этом доме умели угостить, и он въехал. Ничего, подумал он, в крайнем случае скажу председателю, что я хотел до конца выяснить все их планы.
Колчерукий, въехав во двор, разогнал лошадь и от избытка чувств поставил ее на дыбы. Старший родственник, глядя на него, скорбно покачал головой, давая знать, что он слишком забывает о траурно-карательном замысле, если не смысле их маленькой экспедиции.
В знак того, что трапеза принимается на ходу, стол накрыли на дворе, стульев не выносили – ели и пили стоя.
Говорят, не бойся гостя сидящего, а бойся гостя стоящего. Тем более пьющего строя, ибо желудок такого гостя, как хорошо расправленный бурдюк, делается значительно вместительней.
Солнце уже садилось за гору, когда гости отвалились от стола.
Мать Сандро выдала милиционеру хурджин, куда он выложил кости неизвестного, обмотав каждую из них клочьями сена. По предложению старшего родственника, череп не только обмотали сеном, но и плотно набили его изнутри для прочности.
– Не означает ли это, – сказал Колчерукий, имея в виду способ упаковки черепа, – что вы оскорбляете нашего бухгалтера?
– Не означает, – отвечал старший родственник, не склонный предаваться шуткам на эту тему.
Мать, сестры, двое младших братьев провожали гостей до развилья тропы, где милиционер и дядя Сандро направились по тропе, ведущей в Кенгурск, а остальные – к себе в село Анхара.
