Литмир - Электронная Библиотека

«Ублюдки из высшего общества» – так впоследствии именовал их Гарп: и собак, и детей.

Даже в те годы он бы вполне согласился с утверждением своей матери, что собака Перси, ньюфаундленд Бонкерс, опасна для окружающих. Ньюфаундленд – собака с густой непромокаемой шерстью, чем-то похожая на сенбернара, если того выкрасить в черный цвет, а лапы снабдить перепонками. Обычно ньюфаундленды ленивы и дружелюбны. Но Бонкерс был не такой. Однажды в разгар футбольного матча на лужайке перед домом Перси он вылетел на поле и всеми своими ста семьюдесятью фунтами навалился сзади на пятилетнего Гарпа, а вдобавок откусил ему мочку левого уха и часть ушной раковины. Бонкерс мог бы запросто откусить Гарпу и все ухо, но отличался неспособностью сосредоточиться на чем-то одном. Остальные дети в панике разбежались.

– Бонки кого-то укусил, – сообщил один из юных Перси матери, оттаскивая ее от телефона.

В семействе Перси бытовала привычка добавлять ласкательно-уменьшительный суффикс «и» к именам всех его членов. Таким образом, дети – Стюарт (младший), Рэндольф, Уильям, Кушмен (девочка) и Бейнбридж (еще одна девочка) – превратились в Стьюи-младшего, в Допи, в Писклю Вилли, в Куши и Пух. Бедная Бейнбридж, к имени которой трудно было присобачить «и»; она была последним ребенком в семье и еще носила подгузники; а посему в «изящной» попытке придать ее домашнему имени не просто описательный, но вполне литературный характер она и получила прозвище Пух.

В данный момент именно Куши тащила Мидж за руку, и это она сообщила матери, что «Бонки кого-то укусил».

– Кого на этот раз? – спросил Жирный Стью и схватил ракетку для сквоша, словно намереваясь немедленно во всем разобраться; однако он оказался совершенно не одет, так что именно Мидж, запахнув поплотнее халат, приготовилась стать первым взрослым человеком на месте свершившегося преступления.

Стюарт Перси частенько болтался по дому чуть ли не голым. Причем неизвестно почему. Может быть, чтобы снять напряжение, которое возникало у него, когда он бродил по кампусу при полном параде и совершенно не знал, чем бы заняться. Просто бродил, демонстрируя «тусклое серебро» своей прически. А может быть, он поступал так в силу необходимости – чтобы столь активно плодиться и размножаться, он просто обязан был раздеваться, и довольно часто.

– Бонки укусил Гарпа, – сообщила маленькая Куши Перси.

Ни Стюарт, ни Мидж не успели заметить, что Гарп уже появился в дверях холла. Одна сторона его головы была в крови и казалась совершенно изжеванной.

– Миссис Перси, – прошептал Гарп, но недостаточно громко, и его не услышали.

– Так это был Гарп? – переспросил Стюарт. Наклоняясь, чтобы положить ракетку обратно в шкаф, он сдавил свой жирный живот и пукнул. Мидж быстро глянула на него, но ничего не сказала. – Значит, Бонки укусил Гарпа? – продолжал Стюарт. – Ну что ж, по крайней мере, у этого пса хороший вкус!

– Ох, Стьюи! – воскликнула Мидж и издала короткий смешок, будто плюнула. – Гарп ведь еще совсем маленький.

А маленький Гарп так и стоял, едва не теряя сознание и пятная кровью дорогущий ковер, которым полностью был застелен пол в четырех огромных комнатах первого этажа.

Куши Перси, чья молодая жизнь впоследствии оборвется, когда она попытается вытолкнуть из себя своего первенца, увидела, что Гарп пачкает кровью фамильный ковер, наследие Стирингов, и, выкрикнув: «Жуть!» – выскочила вон.

– Ох, надо бы позвонить твоей матери, – сказала Мидж Гарпу, у которого в голове стоял звон от собачьего лая и рычания.

Долгие годы Гарп так и будет ошибочно считать, что крик Куши «Жуть!» относился вовсе не к его изуродованному и окровавленному уху, а к огромному серовато-бледному и абсолютно обнаженному телу ее отца, которое, казалось, заполняло собой весь холл. Именно это и могло быть «жутко», с точки зрения Гарпа: здоровенный мужик, бывший моряк, с животом точно пивная бочка и совершенно голый наступал на него из глубины холла от вздымавшейся вверх винтовой лестницы.

Стюарт Перси опустился перед Гарпом на колени, с любопытством глядя на окровавленное лицо мальчика. При этом смотрел он вроде бы совсем и не на изгрызенное псом ухо, Гарп даже подумал, не надо ли указать этому голому мужику, где именно у него рана. Но Стюарт Перси действительно смотрел не на укус. Он смотрел в блестящие карие глаза Гарпа, изучал их цвет и разрез и при этом что-то бормотал, словно убеждая себя в только что открытой истине, потом утвердительно кивнул и сообщил своей глупой светловолосой Мидж:

– Джап!

Пройдет немало лет, прежде чем Гарп поймет и это. А Стюарт Перси продолжал доказывать жене:

– Я достаточно времени провел на Тихом океане, чтобы с ходу распознать джапские глаза. Говорю тебе, он был японцем!

Под словом «он» Стюарт Перси имел в виду человека, который, как он полагал, был отцом Гарпа. В Стиринг-скул игра-угадайка «кто отец Гарпа» пользовалась большой популярностью. И вот теперь Стюарт Перси, основываясь на своем опыте войны на Тихом океане, решил, что отцом Гарпа был японец.

«А в тот момент, – писал позднее Гарп, – я решил, что слово „джап“ означает, что у меня больше нет уха».

– Звать его мамашу нет смысла, – сказал Стюарт жене. – Просто отведи его в изолятор. Она же медсестра, верно? Она лучше знает, что надо делать.

Что надо делать, Дженни действительно знала.

– Вам бы надо привести сюда собаку, – сказала она Мидж, тщательно промывая то, что осталось от уха Гарпа.

– Бонкерса? – спросила Мидж.

– Приведите его сюда, – сказала Дженни. – Я сделаю ему укол.

– Инъекцию? – спросила Мидж и засмеялась. – Вы хотите сказать, что после вашего укола он больше никого кусать не будет?

– Нет, – спокойно ответила Дженни. – Я хочу сказать, что таким образом вы можете сэкономить на ветеринаре. Я имела в виду укол, после которого пес сдохнет. Существуют такие инъекции, знаете ли. И тогда он уж точно больше никого не укусит.

«Вот так, – писал позднее Гарп, – и начались наши „Персидские“ войны. Для моей матери, как мне кажется, они носили классовый характер; впрочем, как она заявляла впоследствии, все войны – так или иначе классовые. Ну а я просто четко усвоил, что Бонкерса следует опасаться. Да и всех остальных Перси тоже».

Стюарт Перси направил Дженни Филдз меморандум, напечатанный на официальном бланке Стиринг-скул. «Я не могу поверить, – писал он, – что вы действительно хотите усыпить Бонкерса!»

– Можем поспорить на вашу жирную задницу, что именно этого я и хочу, – ответила ему Дженни по телефону. – Или пусть он, по крайней мере, отныне и навсегда сидит на привязи.

– Какой же смысл держать собаку и не позволять ей побегать на свободе? – заметил Стюарт.

– Тогда усыпите его, – сказала Дженни.

– Бонкерс уже получил все необходимые инъекции, но все равно – спасибо за предложение, – сказал Стюарт. – Бонкерс ведь очень добрый, право! И только если его раздразнить…

«По всей видимости, – писал позднее Гарп, – наш Жирный Стью полагал, что Бонкерса „раздразнила“ моя „японистость“».

– А что такое «хороший вкус»? – спросил через некоторое время у Дженни маленький Гарп.

В изоляторе, где доктор Пелл как раз зашивал ему ухо, Дженни напомнила доктору, что Гарпу недавно уже делали укол от столбняка, и повернулась к сыну.

– Хороший вкус? – переспросила она, внимательно на него глядя.

Надо сказать, что искалеченное ухо вынудило Гарпа отныне постоянно носить длинные волосы, а он эту прическу не любил и часто жаловался на свои «патлы».

– Ну да, Жирный Стью сказал, что у Бонкерса хороший вкус, – повторил Гарп.

– И потому, значит, он и укусил тебя? – уточнила Дженни.

– Наверное, – сказал Гарп. – Так что это значит?

Дженни прекрасно знала что. Но ответила:

– Это значит, что Бонкерс, видимо, понимал, что ты самый вкусный мальчик из всей вашей компании.

– А я вправду вкусный? – спросил Гарп.

– Конечно, – уверенно ответила Дженни.

– А Бонкерсу откуда это известно?

17
{"b":"12570","o":1}