— Это Мудрость Тримальхиара, — объяснил Ренти. — Я сделал это сам.
— Доблесть, Красота и Мудрость вместе создают Славу Тримальхиара, громко провозгласил распорядитель.
Санди спустил Солли с колен и встал. Как и всегда, его движение не было замечено сразу, а потому ему пришлось немного подождать, пока внимание обратится на него.
— Я хочу сделать ответный дар, — сказал он негромко, но его речь всегда обладала достаточной вескостью. — Я дарю вам этот город. Живите в нем для себя, так, чтобы вы были счастливы. То, что смог, я сделал. И спасибо вам, потому что без вас я не сделал бы ничего.
Распорядитель взмахнул жезлом, грянула залихватская музыка, над Замком встали огненные столбы фейерверка, и начался праздник. Кто хотел, танцевал на дорожках парка при свете костров, а кто не хотел танцевать — те сидели и полулежали на газонах под увитыми серпантином каштанами, и в свете небес, осыпающихся золотыми и малиновыми огнями, потягивали что-то из бутылочек. Глаза Солли стали слипаться, и она заснула на руках у Санди, с бледной, но счастливой улыбкой наблюдавшего, что он тут натворил. Джейн посмотрела на него и подумала, что он чем-то очень напоминает Фалка. Это воспоминание заставило ее мысли потечь по неожиданному руслу и задуматься о том, насколько необоснованны были обвинения Люитена в том, что Фалк вмешивается в Бытие на свой вкус, и о том, лучше ей от этого или хуже.
Перед ними вышел заезжий трубадур, прибывший в Тримальхиар с купеческим судном и очарованный равно как его красотой, так и великим трудом его строителей. Он подарил им песню, в которой сперва пел о городе, а потом — об одной лишь Сэсс, не знавшей, куда ей деть глаза от смущения, от всех тех слов, что раньше никогда не звучали в честь ее красоты. Он сам захлебнулся собственным восторгом, перевел дух, поклонился Джейн и запел в ее честь, сравнивая ее руки с ручьями, а волосы-с золотым дождем, но волшебница встала и знаком попросила его замолчать.
— Прости меня, — попросила она изумленного певца, — но не тревожь раны. Не делай мне больно.
И тот взглянул на нее по-новому, на ее благородную трагическую красоту, очевидную даже в споре с красотой счастливой и радостной, выбор меж которыми был бы делом не столько вкуса, сколько случая, смолк и поклонился в глубоком почтении к ее одиночеству.
Но сегодня пауза не могла длиться долго. Джейн отступила в тень, а на площади вновь загрохотали барабаны, и гибкий темнокожий бездельник, веселый и хмельной, склонился перед Сэсс в приглашающем поклоне.
— Леди, — взмолился он, — помогите мне реабилитировать вабакку! Тут ее не умеют танцевать.
— Но ведь и я не умею, — слабо возразила Сэсс, бросая молниеносный взгляд на мужа и получая в ответ легкий кивок согласия.
— Я научу вас, это легко… — он продолжал протягивать к ней руки, и все теперь смотрели на нее.
— Ладно, — она встала, сбросила туфли и подала ему руку.
Свободной рукой танцор подал знак, и его приятели ударили в свои диковинные варварские инструменты.
Сэсс умела танцевать, это было в ней от рождения. Ритм вабакки, неровный, дикий, заставлял ее и партнера извиваться в бешеном темпе, работая бедрами и плечами, не оставляя в покое ни единого дюйма их тел и заставляя проявлять все обычно скрытые за будничной пластикой возможности. Увидев лишь первые движения, Сэсс уловила смысл и эстетику вабакки, угадала другие и добавила новые, от которых танец лишь выиграл. Вабакка была танцем, вполне отвечавшем темпераменту Сэсс. Танцоры оставались практически на местах, но руки их взлетали и кружились с почти неуловимой для глаза быстротой, полуприседы различной высоты сменяли друг друга, талии изгибались так, что жутко было смотреть, и ладони Сэсс, как две чайки, порхали вокруг нее, и каждый палец в отдельности тоже танцевал вабакку. Танец, несомненно, имел эротический смысл и при неумелом исполнении или при недостаточных физических данных грозил скатиться к самому пошлому кривлянию. Но никакой пошлости не было в вабакке этой ночью. Заграничная, обиженная, непризнанная, она была исполнена и озарена красотой и мастерством Королевы эльфов и полностью реабилитирована — как того и хотел танцор, чьи волосы взмокли, а рубашка в этом состязании с первой плясуньей Волшебной Страны покрылась пятнами пота.
Как и все вокруг, Санди не сводил глаз со своей жены, в очередной раз приоткрывшей свою шкатулку с сюрпризами, как вдруг с его зрением что-то произошло. Нет, он не очень удивился, такое бывало с ним и раньше, например, тогда, когда на берегу Дайре они в шутку подрались с Райаном. Все вокруг словно замерло. Листва почти не колыхалась, люди двигались еле-еле, как оживающие каменные статуи, и даже движения освещенной кострами Сэсс, еще секунду назад казавшиеся неуловимыми для глаза, теперь были отчетливы и замедленны, словно она объясняла непонятливым ученикам, что и как она делает. Он видел, и все, что он видел, надежно и точно откладывалось в его памяти. Точно так же он тогда видел все движения и даже только намерения движений Райана. «Просто я вижу», — объяснил он тогда, да и сейчас не мог найти этому иного объяснения. Но вместе с танцем Сэсс, отдаленной, дразнящей и непрестанно желанной, он просто увидел мрачную, темную, неподвижную массу темно-зеленых, почти черных кустов и медленно, но неотвратимо выдвигающееся из их стены двухфутовое жало с блестящим наконечником.
— Сэсс, ложись! — крикнул он, второй раз в жизни используя Голос — сочетание тонов, бьющих в слепое пятно интеллекта и воли человека и заставляющее его мышцы подчиняться раньше, чем смысл возгласа осознается мозгом. Тогда, в первый раз, еще в первом Приключении, этом Голосом он разнимал драку, теперь же только так он мог спасти жизнь Сэсс.
Она рухнула там, где стояла, расшибла себе колено, и кровь окрасила ее чудесное платье, но это было уже после. Одновременно с ней на пенолитовую брусчатку площади упала стрела, вонзилась меж плитами и дрожала там, будто от злости. И в тот же миг все вновь обрело свою обычную скорость. Кто-то попадал наземь, решив, что напал неведомый враг, и ожидая, что за первой стрелой посыплются следующие, кто-то бросился поднимать леди, еще ничего не понявшую, а только морщащуюся от обиды и боли, а Санди прыгнул в кусты, в то самое место, откуда вылетела стрела. Но там было темно и тихо… и пусто. Секунду спустя его окружили решительные и встревоженные мужчины, горожане, разом протрезвев, немедля обшарили парк, но не нашли и следов лучника.
— Какой надо обладать ловкостью, чтобы удрать в течение доли секунды? вслух задумался Санди. — Ведь я был здесь в тот же миг, как стрела упала. Значит он бросился бежать еще тогда, когда стрела была в полете. Это либо трус…
— Либо профессионал, — продолжил Рэй, выныривая из кустов со стрелой в руках и внимательно ее рассматривая. — Он знал результат и без того, чтобы дожидаться, пока стрела поразит цель. Он убежден, что попал.
— Что ты скажешь? — спросил его Санди. Рэй здесь, пожалуй, мог считаться лучшим экспертом по убийствам.
— Профи, — повторил Рэй. — Вот, посмотри.
Он показал стрелу.
— На ней нет никаких опознавательных знаков. Ореховый прут и стальной наконечник. Наконечник гномской работы, но это ни о чем не говорит: их использует вся Волшебная Страна. И это не псих, потому что наконечник тяжелый, острый и без зубцов. Это орудие убийства, а не пытки. Если хотят причинить страдания, никогда не возьмут такую стрелу. Он шел убивать. Это мастер. Если бы это делал я, я делал бы точно так же. Без разговоров, поз и самолюбования. Удар — и исчезновение. Быстро и чисто. Маньяк бы не исчез. Он был бы прикован к месту зрелищем боли, крови, ужаса и страдания. Они от этого оторваться не могут. Западают на это. Похоже на заказное убийство, мэтр. Если бы не ты, эта стрела была бы в горле твоей леди.
Все это следовало принять к сведению. Мальчишка знал, о чем говорит.
— Значит, — сказал Санди, — у меня появился некий невидимый могущественный враг. Но почему он стрелял в Сэсс, а не в меня?
