Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Несмотря на столь раннее увлечение музыкой, я не стал ни музыкантом, ни даже просто знатоком музыки. Целые области музыкальной культуры остались неосвоенными - камерная музыка, к примеру.

Однако ж и по сей день мне сложно, да и просто нежелательно фиксировать в сознании, что, положим, "Лунная соната" и "Рассвет на Москве-реке" написаны людьми разных национальностей, верований, разного менталитета, наконец. А лет в девять мне было ужасно обидно, если кто-нибудь говорил, что "Три мушкетера" написал француз, - мне совсем ни к чему сие уточнение. Мало ли кто и что написал - важно, что здорово написано!

При том, однако ж, следует иметь в виду, что был я учительский сынок. Более того - директорский сынок. Жили мы только на зарплату, то есть никакого подсобного хозяйства. И если всем детям нашего байкальского ущелья помимо школы расписаны были всякие и всяческие обязанности, то есть дела домашние, я подобных дел был лишен и потому имел тьму времени и лазить по скалам, и часами любоваться раскрасками байкальской воды, и сидеть над книжками, и часами пиликать на балалайке или на гитаре.

Если честно, я злоупотреблял отсутствием обязанностей, и потому по прошествии времени, а еще проще - по прошествии жизни, вглядываясь в себя тогдашнего, положим, пятнадцатилетнего, я не очень-то себе нравлюсь.

Популярна фраза: когда б начать жить заново, прожил бы жизнь так же.

Да ни за что! И дело не в досадных ошибках, каковых постарался бы избежать, и не в мелких проступках, от которых бы воздержался.

Советско-героико-романтическое состояние духа при абсолютном незнании жизни, самых существенных ее основ - таким вот полупридурком спрыгнул я с крыльца отчего дома, что в глухом байкальском ущелье, - и прямо в самый что ни на есть поток той реальной жизни, что и осадила меня, и озадачила, и, что хуже того, с первых же самостоятельных шагов обидела досадным несоответствием сущего должному. Должному - в моем представлении о должном.

"Что у вас, ребята, в рюкзаках?" - из песенки моей юности. Ну и что же было в моем рюкзаке того времени? Фенимор Купер, Джек Лондон, Мамин-Сибиряк... Еще "Молодая гвардия" и... "Краткий курс истории ВКП(б)". Еще убеждение, что повезло мне родиться и жить в самой счастливой, самой справедливой стране, к тому же самой необъятной "с южных гор до северных морей". Короче - в самой-самой-самой!

Не "самым" был только я сам. Учился в старших классах неважно, хулиганистым был весьма. Десятилетку окончил так себе. И Иркутский университет, куда нацеливали меня мои славные родители, - не про меня сие великопочетное учебное заведение. Так понимал. Или догадывался.

И потому, когда партия призвала советскую молодежь пополнить ряды органов по борьбе с преступностью (это после знаменитой амнистии 1953 года), я откликнулся. Без восторга. Откликнулся потому, что считал: там я прежде всего сам исправлюсь, так сказать, приду в соответствие...

Русские мальчики

Спецшкола МВД располагалась в бывшем монастыре на высоком берегу над рекой Камой, что в городе Елабуга. Великолепные храмы были приспособлены под спецпомещения. В одном прачечная, в другом - склад спортинвентаря... Нас, атеистов, сие никак не трогало. Помню, правда, возмущались, что в том храме, где прачечная, кто-то специально забрызгал расписанные стены краской. Видимо, просто брал ведро и плескал во все стороны, куда достать мог.

По первой же неделе нас, курсантов, повели на экскурсию в музей художника Шишкина, а потом на его могилу. И тут старичок (внешность не помню совершенно) поманил нескольких из нас в сторону и показал на запущенную могилу с плитой, почему-то углом воткнутой в землю.

- А здесь знаете, кто покоится? Марина Цветаева - вот кто!

Мы деликатно молчали. Мы не знали, кто такая Марина Цветаева.

То был 1955 год.

Отнюдь не демонстрируя образец курсантской дисциплины, именно там, в школе милиции, я скорее чувством, чем сознанием усвоил-понял значение дисциплины как принципа поведения и, через год покинув школу (о причинах чуть позже), остался солдатом на всю жизнь, что, конечно, понял тоже значительно позже. Но "солдатская доминанта" - да позволено будет так сказать - "срабатывала" не раз в течение жизни, когда жизнь пыталась "прогнуть мне позвоночник" и поставить на четвереньки...

В курсантской казарме нашел я себе друга. Фактически на всю жизнь. Володя Ивойлов, из шахтерской семьи, был "белой вороной" среди нас, шалопаев. Фанатическая жажда знаний, культ книги, ни минуты без дела, постоянная строгая сосредоточенность взгляда - потянулся к нему, и мы сошлись. Я, помнится, составлял ему список книг, обязательных для прочтения: конечно, Джек Лондон, и в первую очередь - "Мартин Иден", Джеймс Олдридж "Герои пустынных горизонтов", М.Горький - "Жизнь Клима Самгина", В.Гюго "Девяносто третий" и "Человек, который смеется", Ч.Диккенс - "Записки Пиквикского клуба", Мамин-Сибиряк- "Хлеб" и "Золото", В.Шишков "Угрюм-река"... Списки эти были на целые страницы. Он прочитывал обсуждали, спорили. Затем вместе увлеклись философией, и первейшей нашей любовью был, конечно, Гегель. Его "Лекции об эстетике" мы конспектировали, ни в грош не ставя при этом соответствующие, как нам казалось, примитивные рассуждения на эти темы Белинского, Чернышевского, Добролюбова.

Не удовлетворенные уровнем образования в школе МВД, решили мы поступить на экстернат юридического факультета, отправили документы и приобрели нужные учебники, но именно в том 1955 году экстернаты были отменены, что повергло нас в уныние...

Но все бы ничего... Когда б не знаменитый XX съезд!

На стене напротив тумбочки у моей кровати - две фотокарточки: девочка, в которую был влюблен с одиннадцати лет, что много позднее, во Владимирской тюрьме, описал в книжке "Год чуда и печали", и вторая фотокарточка - Сталин. Боже! Как я любил его лицо! Как я любил смотреть на него... Просто смотреть - и все! Ни о чем при этом не думая. Его образ и был самой думой, как бы вынесенной за пределы моего "я".

Много позже я найду аналог тогдашнему моему чувству: Овод и Монтанелли из романа Войнич... Но то - много позже. Но ведь и нынче нет-нет да приснится мне, что сидим мы с Иосифом Виссарионовичем на крылечке дома моего детства и беседуем о том о сем... И никаких тебе негативных чувств...

Лет в десять с дрожью в голосе спросил я как-то свою бабушку: дескать, не дай Бог, Сталин... ну... это... умрет! А кто тогда после него - сын его, да?

Помню, бабуля серьезно задумалась, очень серьезно, и ответила будто бы и не мне вовсе, а себе самой: "Всяко может быть. Может быть, и сын... Страна у нас такая... Хорошо бы..." Я был согласен. Это было бы хорошо. Или я был не монархист?

Бабушка о родителях своих вспоминала, как о божествах. Я своих родителей боготворил - были они самые честные, самые умные, самые трудолюбивые. Они уважали свое учительское начальство, а начальство их ценило.

Потому смею утверждать, что вырос в микромонархической среде.

В стране, где я возрастал, тоже все совершалось правильно, на зависть всему остальному человечеству. Недостатков была тьма. Особенно у нас, в нашем захолустье. Но посмотришь очередной киножурнал, что перед каждым кинофильмом, и понимаешь: когда-нибудь, может очень скоро, и у нас станет так же, как в Москве!

Потому что Сталин. Нет, не партия, про партию мне не все было ясно.

Стало совсем неясно после ХХ съезда.

Сначала таинственно зашептались меж собой курсанты-партийцы. Знать, у них прошел какой-то полусекретный "сходняк". Первая статья в газете "Правда". И всего-то одна фраза: "...не отличаясь личной скромностью..." Это о Сталине!

Помню, вошел-ворвался в библиотеку. Налево курсантский читальный зал, направо - преподавательский. Нарочито громко, с вызовом возгласил: "Какая шавка посмела тявкать на Сталина?!" Курсанты подняли головы, преподаватели, напротив, уткнулись в тексты.

А через день - общекурсантское собрание: Сталин при всех заслугах преступник! И факты, факты, факты! Лагеря, тюрьмы, расстрелы, пытки! Это у нас-то - в стране всеобщей справедливости, в стране, где социализм- всему человечеству образец и зависть...

2
{"b":"124960","o":1}