Когда пара косматых и маленьких финских лошадок, впряженных в пролетку, подвозила фон Герделера к деревне Юкола, он уже издали слышал стрельбу и рев человеческих голосов. Это усилило его любопытство, и он, переложив парабеллум из кобуры в карман, заставил возницу поторопить лошадей.

Но то, что творилось в деревне Юкола, превзошло все его ожидания. На куче бревен, сваленных посреди улицы, стоял сухощавый, быстроглазый офицер в серой заплатанной на локтях куртке. Прямо на него, подступая со всех сторон, напирала толпа оборванных, грязных людей – это и были «лесные гвардейцы».

– Не будем!.. Не будем!.. – орала толпа и для вящей убедительности палила в небо из винтовок и автоматов; все они были вооружены ножами.

Фон Герделер, сжимая в ладони успокоительно-тяжелую рукоять пистолета, выпрыгнул из пролетки, вскочил на бревна, встал рядом с Юсси Пеккала.

Но полковник, скользнув по нацистскому офицеру невидящим взглядом, снова перегнулся надвое, словно собираясь нырнуть в толпу.

– Вы ведь не люди! – орал он. – Вы скоты, сволочи, свиньи! Не хотите воевать, так черт с вами, не воюйте!

Фон Герделер насторожился.

– Но вы должны же наконец понять, что наша Суоми дохнет, словно загнанная кляча. А вы… а вы…

И снова полилась отборная ругань. Фон Герделер не удивился тому, что говорит этот полковник, но был просто поражен тем, что он не боится называть этот сброд сволочами, свиньями и быдлом. Как они его не убьют?

– А-а-а!.. – неслось над толпой, которая, потрясая лохмотьями, кишела внизу, и стволы винтовок, задранных в небо, высаживали патрон за патроном.

«Убьют, – решил фон Герделер, – убьют, и даже не узнаешь – кто…»

Несколько пуль ободрало кору бревна, на котором стоял полковник. Пеккала швырнул свой пистолет в орущие лица – остался безоружным.

– Псы! – крикнул он, словно пытаясь еще больше раззадорить толпу. – Трусливые собаки, да выслушайте же вы меня! Поймите, что ваши семьи обобраны! Они не имеют не только куска хлеба, но даже полена дров! А вы предпочитаете гнить в болотах и дрожите над своей шкурой! Псы, псы!.. Я говорю вам еще раз: становитесь на работу! Напили каждый сажень дров в день, и никто вас не тронет!

Какой-то солдат с красными, словно у белой мыши, выеденными дымом костров глазами вскочил на бревна, надрывно крикнул:

– Хватит! Вон кто обманул нас! – и он так ударил прикладом фон Герделера, что тот свалился на землю.

– А ведь я тебя знаю, – сказал Юсси Пеккала. – Ты Аапо Коскинен из тринадцатого полка Масельской группы. Что?.. Правда?.. Попробуй отвертеться! А ну, сдай оружие…

Он вырвал у него «суоми», наставил на стоявшего неподалеку солдата:

– Бросай винтовку, или убью!

Винтовка брякнула наземь.

Полковник прицелился в другого:

– А ты что стоишь, свинячье рыло, или не слышал?

Старый солдат в облезлом кепи наклонился и положил свой «суоми». Юсси Пеккала спрыгнул с бревен, врезался в толпу:

– Не сметь, сволочи, расходиться! Клади все оружие разом! Ну! – и легко, словно играючи, отбил направленный в него удар штыка.

Больше фон Герделер не мог стоять на месте; он спрыгнул в канаву и, пригибаясь, убежал на задворки деревни. Там, прислушиваясь к биению сердца, он спросил себя, что лучше: терпеть издевки чиновников в Петсамо или быть поднятым на штыки в этой деревушке Юкола?

Но рев голосов утих, до слуха донесся дробный топот ног, и вдруг прозвучала команда:

– Смирно!..

Когда фон Герделер выбрался из своего укрытия, то увидел, что оружие валяется на дороге, вдоль деревни стоят в строю «лесные гвардейцы», а полковник Юсси Пеккала проходит мимо этого строя, и по его лицу течет кровь.

Фон Герделер понял, что наступил выгодный момент, который нельзя упустить, если хочешь делать карьеру, и стал собирать оружие, сваливая его на подводу.

– Завтра получите топоры и пилы, – объявил полковник. – Работать будете посменно. Паек получите солдатский. Подчиняетесь только мне и никому больше! Но не думайте, что работаете на меня; отныне вы работаете на свои семьи, которые ждут не дождутся, когда закончится эта проклятая война. А вы – быдло, были быдлом и останетесь им!

Когда на улицу выехали походные кухни и строй голодных солдат разбился на ряд очередей, фон Герделер подошел к полковнику и сказал:

– Я восхищен вашим мужеством! Только финские офицеры способны на такой шаг. Теперь, когда эта «гвардия» нажрется и успокоится, надо срочно вызвать из Вуоярви артиллерийский дивизион, чтобы…

– А вы кто такой?

Извинившись, фон Герделер представился.

Юсси Пеккала вытер платком кровь, поморщился:

– Вот, сволочи, голову все-таки разбили!.. Ставлю вас в известность, что вы, как военный советник союзной армии, можете давать мне советы, но я не всегда обязан их выполнять. Вы когда прибыли? Обедали? Нет. Я тоже… Пойдемте, чего-нибудь пожрем, а там и поговорим.

Под открытым небом был сложен костер, в солдатском котелке булькала какая-то мутная похлебка. Юсси Пеккала достал из кармана сушеную лепешку – някки-лейпя, разломил ее на колене, бросил одну половину фон Герделеру.

– Вот, грызите натощак, – сказал он.

Фон Герделер потянулся носом к котелку, недоверчиво вдыхая запах непривычной для него пищи, и полковник, заметив это, сказал:

– Не удивляйтесь, считаю долгом есть то, что едят все мои солдаты. Желаю вам, как военному советнику, привыкать к этой пище, которой довольствуются солдаты дружественной вам державы…

Фон Герделер вспомнил пикантный соус «крутон-моэль», который так вкусно умела готовить фрау Зильберт, и, печально вздохнув, окунул свою ложку в серую бурду солдатского котелка.

По утрам мимо окон дома фон Герделера проходили строем «лесные гвардейцы». Они шли валить лес, очищать его от сучьев, пилить бревна на ровные плашки, складывать квадратные штабеля в лесу. Потеряв оружие, они не потеряли организованности и солидарности. «Впрочем, топоры тоже неплохое оружие», – думал фон Герделер, которому вся эта история с «лесными гвардейцами» была непонятна.

Была непонятной и та работа, которую он выполнял. Покидая Петсамо, инструктор надеялся развить в этом глухом краю бурную деятельность. Но вместо активного вмешательства в жизнь прифронтового края Юсси Пеккала доверил ему подписывать бумаги (и то не все), заставлял инспектировать интендантство, а все настоящие дела прибрал в ведение своей канцелярии.

«Чепуха какая-то, – досадовал фон Герделер. – Этот подлец полковник не дает мне развернуться. Обер-лейтенанту Бартельсу можно позавидовать – у того хоть есть возможность перебирать травки, а что делать мне?»

Он шел к Юсси Пеккала, говорил:

– Было бы очень хорошо, господин полковник, взорвать гидроэлектростанцию на Вуойокки, так как ее плотина повышает уровень реки в верховьях, чем и пользуются русские для своего судоходства.

Но Пеккала, не отрываясь от бумаг, отвечал:

– Кстати, хорошо, что вы напомнили. Я прикажу завтра выделить наряд для охраны этой гидроэлектростанции. Взорвать-то легко, а мы нация маленькая, страна наша бедная, – кто поможет нам отстроиться после этой дурацкой войны?

Фон Герделер предлагал вывести из района большую часть финских войск и заменить их горными егерями, так как финские солдаты, соприкасаясь с «лесными гвардейцами», стали менее надежны, но Юсси Пеккала ехидно спрашивал:

– То есть, господин советник, вы предлагаете оккупировать северную Финляндию?..

Наконец, фон Герделер указывал на то, что с каждой курицы следовало бы брать каждое второе яйцо, а не третье, как это делается, и Юсси Пеккала снова вежливо улыбнулся в ответ:

– Я бы согласился издать приказ по району: брать с каждой курицы одно яйцо из двух, если бы вы, немцы, не пожирали две курицы из трех…

Прошло несколько дней, и фон Герделер окончательно убедился, что служить с Юсси Пеккала – это значит погубить свою карьеру, сделаться одним из тех тысяч и тысяч офицеров, которые прозябают в безвестности.