По этому проходу, с бешено несущимися, взбудораженными штормовым ветром волнами, из лагуны в сторону океана пробивалась акула, показывая ему дорогу. Существо выбивалось из сил, пытаясь удержать голову над водой. Оно остервенело било по воде ногами, разгребало руками бурлящие и неистовствующие вокруг него волны и изо всех сил напрягало зрение, стараясь не упустить из виду мелькающий среди волн черный треугольник спинного плавника акулы-лоцмана, проверяющей этот дьявольский проход. Акула боролась, отчаяно маневрируя, пытаясь удержаться в ревущем потоке, несущемся с бешеной силой по извилистому проходу к выходу на свободу. Плавник исчезал, а потом появлялся опять, едва видимый на фоне серовато-белесых волн. Она благополучно прошла, и пятно неясно очерченного плавника мгновенно исчезло в темном бушующем море.

Существо колебалось. Теперь была его очередь, но оно не чувствовало ни малейшего желания штурмовать островерхие пляшущие волны, находясь в хрупком человеческом обличье. Оно издало звериный вопль, полный невыразимой ненависти. и почти повернуло обратно к берегу, побуждаемое отчаянным желанием пробиться через кордон мягкотелых людей, невзирая на опасность, которую они представляют. Но затем оно зарычало опять, брызгая от ярости слюной, когда увидело ряд пылающих факелов, многоточием обозначивших береговую линию. Каждый факел излучал бледный, дрожащий, едва пробивавшийся сквозь сплошную завесу штормового ливня свет, и около каждого был человек, беспокойно вышагивающий с винтовкой наизготовку в нервных напряженных пальцах. Туда дороги не было. Существо осознало это, хотя дикая мысль о том, чтобы выскочить на берег, продолжала сверлить его мозг. Оно слишком хорошо видело теперь, в какую ловушку оно попало. Этот небольшой участок лагуны был полностью изолирован, как будто бы природа специально ждала многие миллионы лет этого самого момента только для того, чтобы поймать в ловушку страшное морское чудовище. Пути отступления были отрезаны, разве только - вперед.

И опять существо взглянуло своими холодными рыбьими глазами в сторону опасного просвета между бурунами. Стальные зубы лязгнули, бросая страшный вызов, а губы сжались, растянувшись в тонкую линию акульей пасти. Затем оно бросилось в бушующие волны. У него было ощущение невообразимой скорости. Инстинктивно оно изо всех сил попыталось сделать поворот, отпечатавшийся в его мозгу, когда оно наблюдало за акулой-лоцманом. Вода залили ему рот, оно попыталось её вылюнуть, и закашляло, все ещё стараясь маневрировать в воде. И вдруг перед его глазами встала картина ужасного конца - прямо перед ним на несколько ярдов ввысь вздымалась стена скал, черных, мрачных и безжалостных. В ужасе, оно повернулось и рванулось в сторону, протянув перед собой в отчаянном жесте руки. Но человеческие мускулы были бессильны против непобедимой силы моря.

Мгновенное видение рокового конца, испуганный звериный вопль изумления и неверия, а затем острая непереносимая боль в тот момент, когда его человеческая голова расплющилась о твердую, как сталь, поверхность скалы. Затрещали, ломаясь, кости, лопнули волокна мышц, тело превратилось в кровавое месиво. Поток вынес изуродованный труп в полночный океан.

Акула-лоцман, почуяв запах свежего мяса, заскользила назад. Через минуту к ней присоединились ещё с десяток других темных, дерущихся из-за добычи силуэтов.

Шторм бушевал на протяжении всей той страшной ночи. Наконец, над группой замерзших, мокрых и усталых людей забрезжил холодный промозглый рассвет. Когда Корлисс направил первую лодку по затихшим волнам лагуны у узкой смертоносно бурлящей воронке, на его лице, темном от усталости после долгого ночного бдения, было выражение мрачной решимости.

- Если эта тварь все-таки пошла на риск, - говорил он, - мы не найдем никаких следов. Но тогда мы точно будем знать об этом. Там, где поток поворачивает, есть подводное течение, с которым может справиться только очень большая рыбина. Все остальное будет расплющено о скалу.

- Эй, - предостерегающе крикнул Дентон, побледнев при воспоминании о боли, которую он перенес, - не приближайся к тому месту. Тарейтон и я достаточно натерпелись для одного дня.

Только к полудню Корлисс окончательно убедился, что в лагуне не осталось ни одного живого существа, которое представляло бы опасность. Когда они, уставшие, но успокоенные направились к берегу, над изумрудным островом, сверкавшим и переливавшимся в своей неоглядной оправе из синего океана, как сапфир, моря, ярко сияло солнце.

А.Э. Ван-Вогт ПРИВИДЕНИЕ

- Четыре мили, - думал Кент, - четыре мили от городка под названием Кемпестер, расположенного прямо у железнодорожной ветки, до деревни под названием Аган, расположенной в сторону от железной дороги.

По крайней мере это он помнил. Он помнил также гору и ферму у её подножия. Только когда он видел её в последний раз, на ней ещё жили.

Он смотрел на это место, пока машина медленно спускалась по склону холма. Постройки выглядели заброшенными и унылыми. Все окна дома, которые он мог видеть, были заколочены досками. Досками были забиты и двери коровника. Двор сплошь зарос буйными сорняками, и высокий, с благородной осанкой старик, внезапно появившийся из-за дома, казался там совсем не к месту. Кент почувствовал, как шофер наклонился к нему, и услышал, как тот произнес, стараясь перекричать рев старого мотора:

- Я все время думал, что, может, мы увидим приведение, когда будем проезжать. И, пожалуйста, вот оно. Вышло на утреннюю прогулку.

- Привидение? - отозвался Кент.

И тут все вдруг изменилось, как если бы он произнес волшебное слово. Яркие лучи солнца брызнули из-за нагромождения туч и залили долину теплым светом. Они осветили старые однообразные строения и более поздние пристройки. Серый цвет всех зданий при ярком свете солнца казался блекло-зеленым.

Кент, наконец, обрел голос:

- Привидение, - повторил он опять. - Но это же старый мистер Уайнрайт. Он ни на один день не постарел с тех пор, как я уехал из этих мест пятнадцать лет назад.

Старик медленно шел к воротам, выходившим на шоссе. Теперь, когда он был ближе, он казался ещё более высоким, худым и костлявым до карикатурности в своем черном, блестевшим на солнце сюртуке.

Старая, с квадратным носом машина со скрежетом затормозила у ворот на ферму. Шофер повернулся к нему. Кента поразило, что он явно забавляется происходящим.

- Видите калитку? - спросил шофер. - Не большие ворота, а калитку. Она заперта на висячий замок, да?

Кент кивнул.

- Ну и что?

- Смотрите.

Старик возился у калитки менее, чем в десяти футах от них. Это похоже на пантомиму, подумал Кент, потому что старик не обращал внимания на замок а, казалось, возился с каким-то более простым запором. Наконец, старец выпрямился и толкнул калитку. У Кента не было предчувствия, что он увидит что-либо странное. Как само собой разумеющуюся вещь он ожидал, что калитка распахнется.

Однако калитка не открылась. Она не шелохнулась, а с её ржавых петель не сорвалось даже намека на скрип. Она осталась закрытой, удерживаемая непристуным на вид замком.

Старик просто прошел сквозь нее.

Прямо сквозь нее! Потом он повернулся. как показалось, толкнул обратно её невидимую створку и опять застыл там, как бы задвигая какой-то скрытый от глаз засов. Наконец, явно довольный результатом, он опять повернулся лицом к машине. В первый раз он посмотрел на неё и на тех, кто в ней был. Его узкое лицо в мелких морщинах осветилось улыбкой.

- Здравствуйте! - поприветствовал он.

Кент не ожидал, что он заговорит. Это было как гром среди ясного неба. В голове у него все перемешалось, и это в одно мгновение лишило его способности рассуждать здраво.

- Привидение! - в замешательстве думал он. - Но это же смехотворно.

Все окружающее стало опять принимать свой первоначальный вид. Линия горизонта и земля заняли свои законные места, и на земле опять были дом и сарай, на почти бесцветном и безжизненном фоне которых вырисовывался старик и загадочная калитка.