Иван Сергеевич Тургенев

Жид

...Расскажите-ка вы нам что-нибудь, полковник,-сказали мы наконец Николаю Ильичу.

Полковник улыбнулся, пропустил струю табачного дыма сквозь усы, провел рукою по седым волосам, посмотрел на нас и задумался. Мы все чрезвычайно любили и уважали Николая Ильича за его доброту, здравый смысл и снисходительность к нашей братье молодежи. Он был высокого роста, плечист и дороден; его смуглое лицо, "одно из славных русских лиц"1, прямодушный, умный взгляд, кроткая улыбка, мужественный и звучный голос-все в нем нравилось и привлекало.

- Ну, слушайте ж,- начал он.- Дело было в тринадцатом году, под Данцигом. Я служил тогда в Е - м кирасирском полку и, помнится, только что был произведен в корнеты. Веселое занятие - сраженья, и походы - хорошая вещь, но в осадном корпусе очень скучно было. Сидишь себе, бывало, целый божий день в каком-нибудь ложементе, под палаткой, на грязи или соломе, да играешь в карты с утра до вечера. Разве от скуки пойдешь посмотреть, как летают бомбы или каленые ядра. Сначала французы нас тешили вылазками, да скоро пригихли. Ездить на фуражи-ровку тоже надоело; словом, тоска напала на нас такая, что хоть вой. Мне всего тогда пошел девятнадцатый год; малый был я здоровый, кровь с молоком, думал потешиться и насчет француза и насчет того... ну, понимаете... а вышло-то вот что. От нечего делать пустился я играть. Как-то раз, после страшного проигрыша, мне повезло, и к утру (мы играли ночью) я был в сильном выигрыше. Измученный, сонный, вышел я на свежий воздух и присел на гласис. Утро было прекрасное, тихое; длинные линии наших укреплений терялись в тумане;

) Лермонтов в "Казначейше". (Прим. автора.)

я загляделся, а потом и задремал сидя. Осторожный кашель разбудил меня; я открыл глаза и увидел перед собою жида лет сорока, в долгополом сером кафтане, башмаках и черной ермолке. Этот жид, по прозвищу Гиршель, то и дело таскался в наш лагерь, напрашивался в факторы, доставал нам вина, съестных припасов и прочих безделок; росту был он небольшого, худенький, рябой, рыжий, беспрестанно моргал крошечными, тоже рыжими глазками, нос имел кривой и длинный и все покашливал.

Он начал вертеться передо мной и униженно кланяться.

- Ну, что тебе надобно?-спросил я его наконец.

- А так-с, пришел узнать-с, что не могу ли их благородию чем-нибудь-с...

- Не нужен ты мне; ступай.

- Как прикажете-с, как угодно-с... Я думал, что, может быть-с, чем-нибудь-с...

- Ты мне надоел; ступай, говорят тебе.

- Извольте, извольте-с. А позвольте их благородие поздравить с выигрышем...

- А ты почему знаешь?

- Уж как мне не знать-с... Большой выигрыш... большой... У! какой большой...

Гиршель растопырил пальцы и покачал головой.

- Да что толку,- сказал я с досадой,- на какой дьявол здесь и деньги?

- О! не говорите, ваше благородие;ай,ай,не говорите такое. Деньги-хорошая вещь; всегда нужны, все можно за деньги достать, ваше благородие, все! все! Прикажите только фактору, он вам все достанет, ваше благородие, все! все!

- Полно врать, жид.

- Ай! ай!-повторил Гиршель, встряхивая пейсиками.- Их благородие мне не верит... ай... ай... ай...-Жид закрыл глаза и медленно покачал головою направо и налево...- А я знаю, что господину офицеру угодно... знаю... уж я знаю!

Жид принял весьма плутовской вид...

- В самом деле?

Жид взглянул боязливо, потом нагнулся ко мне.

- Такая красавица, ваше благородие, такая!..-Гиршель опять закрыл глаза и вытянул губы.- Ваше благородие, прикажите... увидите сами... что теперь я буду говорить, вы будете слушать... вы не будете верить... а лучше прикажите показать... вот как, вот что!

Я молчал и глядел на жида.

- Ну, так хорошо; ну, вот хорошо; ну, вот я вам покажу.,.-- Тут Гиршель засмеялся и слегка потрепал меня по плечу, но тотчас же отскочил, как обожженный.

- А что ж, ваше благородие, задаточек?

- Да ты обманешь меня или покажешь мне какое-нибудь чучело.

- Ай, ваи, что вы такое говорите? - проговорил жид с необыкновенным жаром и размахивая руками.-Как можно? Да вы... ваше благородие, прикажите тогда дать мне пятьсот... четыреста пятьдесят палок,-прибавил он поспешно...-Да вы прикажите...

В это время один из моих товарищей приподнял край палатки и назвал меня по имени. Я поспешно встал и бросил жиду червонец.

- Вецером, вецером,- пробормотал он мне вслед. Признаюсь вам, господа, я дожидался вечера с некоторым нетерпением. В этот самый день французы сделали вылазку;

наш полк ходил в атаку. Наступил вечер; мы все уселись вокруг огней... солдаты заварили кашу. Пошли толки. Я лежал на бурке, пил чай и слушал рассказы товарищей. Мне предложили играть в карты,- я отказался. Я был в волнении. Понемногу офицеры разошлись по палаткам; огни стали гаснуть; солдаты также разбрелись или заснули тут же;

все затихло. Я не вставал. Денщик мой сидел на корточках перед огнем и, как говорится, "удил рыбу". Я прогнал его. Скоро весь лагерь утих. Прошла рунда. Сменили часовых. Я все лежал и ждал чего-то. Звезды выступили. Настала ночь. Долго глядел я на замиравшее пламя... последний' огонек потух наконец. "Обманул меня проклятый жид",- подумал я с досадой и хотел было приподняться...

- Ваше благородие...-пролепетал над самым моим ухом трепетный голос.

Я оглянулся: Гиршель. Он был очень бледен, заикался и пришепетывал:

- Пожалуйте-с в вашу палатку-с.

Я встал и пошел за ним. Жид весь съежился и осторожно выступал по короткой сырой траве. Я заметил в стороне неподвижную, закутанную фигуру. Жид махнул ей рукой- она подошла к нему. Он с ней пошептался, обратился ко мне,- несколько раз кивнул головой, и мы все трое вошли в палатку. Смешно сказать: я задыхался.

- Вот, ваше благородие,- прошептал с усилием жид,- вот. Она немножко боится теперь, она боится; но я ей сказал, что господин офицер хороший человек, прекрасный... А ты не бойся, не бойся,-продолжал он,-не бойся...

Закутанная фигура не шевелилась. Я сам был в страшном смущении и не знал, что сказать. Гиршель тоже семенил на месте, как-то странно разводил руками...

- Однако,-сказал я ему,-выдь-ка ты вон... Гиршель как будто нехотя повиновался. Я подошел к закутанной фигуре и тихо снял с ее головы темный капюшон. В Данциге горело: при красноватом, по

рывистом и слабом отблеске далекого пожара увидел я бледное лицо молодой жидовки. Ее красота меня поразила. Я стоял перед ней и смотрел на нее молча. Она не поднимала глаз. Легкий шорох заставил меня оглянуться. Гиршель осторожно высовывал голову из-под края палатки. Я с досадой махнул ему рукой... он скрылся.

- Как тебя зовут? - промолвил я наконец.

- Сара,- отвечала она, и в одно мгновенье сверкнули во мраке белки ее больших и длинных глаз и маленькие, ровные, блестящие зубки.

Я схватил две кожаные подушки, бросил их на землю и попросил ее сесть. Она скинула свой плащ и села. На ней был короткий, спереди раскрытый казакин с серебряными круглыми резными пуговицами и широкими рукавами. Густая черная коса два раза обвивала ее небольшую головку;

я сел подле нее и взял ее смуглую, тонкую руку. Она немного противилась, но как будто боялась глядеть на меня и неровно дышала. Я любовался ее восточным профилем - и робко пожимал ее дрожащие, холодные пальцы.

- Ты умеешь по-русски?

- Умею... немного.

- И любишь русских?

- Да, люблю.

- Стало быть, ты меня тоже любишь?

- И вас люблю.

Я хотел было обнять ее, но она проворно отодвинулась...

- Нет, нет, пожалуйста, господин, пожалуйста.

- Ну, так посмотри на меня по крайней мере. Она остановила на мне свои черные, пронзительные глаза

и тотчас же с улыбкой отвернулась и покраснела.

Я с жаром поцеловал ее руку. Она посмотрела на меня