Лодка, шлёпая днищем, понеслась в клочкастую мглу, в ушах засвистел весёлый ветерок.

"Всё будет хорошо, - работая шестом, думал Серёжа. - Уж куда-нибудь да приплывём. Или в станицу, или на баз. Важно найти протоку".

Санька, ёжась от холода, уныло смотрел себе под ноги. Хотелось домой. Маманя, наверное, пожарила пирожки, сложила их розовой горкой в широкое блюдо, ждёт сына. Вот бы сейчас несколько штучек, горяченьких!..

Санька глотнул слюну и как-то сразу почувствовал, что очень хочется есть.

"Дурья голова! - ругал он себя. - Умял сразу ни за что ни про что весь хлеб и сало. И ведь не хотелось есть, а съел! Так просто, от нечего делать, да ещё в воду бросал, мелких рыбёшек кормил. А сейчас вот хочется, да нечего".

И оттого, что нечего, у него так засосало под ложечкой, что он не вытерпел и спросил:

- Серёжк, а Серёжк! У тебя там хлебушка не осталось? Что-то есть хочется.

- Осталось, - налегая на шест, сказал Серёжа. - Вон возьми в мешочке.

Санька достал кусок, отломил половину, принялся жевать. От холода сводило челюсти, по спине и босым ногам бегали мурашки.

- Чайку бы сейчас горячего, - дрожа посиневшими губами, сказал Санька.

- Вон чего захотел! - вытирая рукой пот со лба, сказал Серёжа. - Может, кофию тебе подать на тарелочке?

- Ик!.. - сказал Санька. - Не надо кофию - чаю бы. Ик!..

На бедного Саньку напала икота.

Серёжа толкался долго. И то, что до сих пор лодка не ткнулась в камыши, вселяло в него уверенность, что направление он всё-таки выбрал правильно прямо в Горький лиман. Протока там широкая, в таком тумане можно и не заметить камышовых зарослей. Сейчас они, наверное, уже проходят Горький лиман. Хорошо бы сразу найти протоку в Сладкий.

Санька совсем замёрз. Сидит дрожит, клацает зубами.

- Ик!.. Ик!.. Что-то долго камышей не видать. Едем, едем. Ик!..

Серёжа положил шест в лодку, снял с себя рубашку, бросил товарищу:

- На-ка вот, прикрой себе спину.

Санька взял рубашку, расправил, хотел накинуть на плечи, да так и замер, уставившись в воду голубыми, как лепестки незабудки, глазами.

- Ты чего? - удивлённо спросил Серёжа. Наклонился, глянул за борт туда, куда смотрел Санька, и тоже замер. Мимо, цепляясь за лодку, медленно проплывал размокший листик из ученической тетрадки.

- Мой, - тихо сказал Санька. - По арифметике. А вон ещё плывёт...

Серёжа поник головой. Вот тебе и Горький лиман, вот тебе и протока! Сразу почувствовалась усталость во всём теле, в руках и особенно в пальцах.

Туман клубился, словно пар над кастрюлей, густой, лохматый. Заметно темнело.

Надо бы плыть скорее. Но как плыть, как выдержать направление? И, если сейчас вот они не наткнутся на камыши, ночевать им в лимане.

СЕРЕЖА ПОПАДАЕТ В ГЕРОИ А ночевать им, конечно, никак нельзя. Санька замёрз совсем, даже икать начал, а Серёжка без рубашки - Саньке отдал. Правда, ему ничуть не холодно, даже жарко, но это оттого, что он толкается. А много ли можно толкаться? Пальцы у него уже и сейчас сводит судорогой, а что же будет дальше? Плохи, очень плохи дела.

Серёжа перестал толкаться, зажал шест под мышку и принялся разминать онемевшие пальцы. Стояла такая тишина, что было слышно, как с проплывающих мимо остроконечных листьев камыша звонко падают в воду дождевые капельки.

Серёжа устало опустился на корму. Под ногами, разбрызгивая воду, заворочался сазан. Плеснул хвостом, уткнулся носом в. переборку и стал тяжело двигать жабрами.

"Живучий какой!" - подумал Серёжа и, закрыв глаза, попытался представить себе расположение лиманов.

- Чего же мы стоим? - плаксивым тоном спросил Санька. - Ехать надо, протоку искать. Серёжа поднял голову.

- А? Что? - спросил он, очнувшись от задумчивости. - Какую протоку?

- А как же? Протоку в Кислый лиман. Она рядом тут, близко. Мы с батькой по ней в Лебяжий ходили.

- "Протока, протока"! - проворчал Серёжа. - Заладил. Что ж такое, что рядом? А попробуй найди её в этом туманище. - И, внезапно вскочив с места, закричал сердито: - Да вытри себе нос! Сидит хлюпает. Противно слушать!

Санька обиженно сложил губы:

- Чего ты разорался-то? Это у тебя хлюпает. У меня вон, смотри, чисто.

И Санька демонстративно высморкался.

Да, действительно чисто. Серёжа пощупал свой нос, и у него чисто. Тогда что же это такое хлюпает?

Прислушались оба. Санька молча указал пальцем по носу лодки. Серёжа, соглашаясь, кивнул головой. Хлюпающие звуки, очень знакомые и очень .слабые, доносились именно с той стороны. Что бы это могло быть?

И вдруг приглушённое: "Кря-кря!.. Кря!.." И снова хлюпанье.

- Утки!..

Серёжа так заорал, что чуть не свалился в воду. Схватив шест, он сильно оттолкнулся несколько раз, держа направление в сторону уже ясно слышимых звуков.

Это паслись утки - живые, родные, близкие. На душе сразу стало легко и весело.

Утки, если за ними плыть, приведут на баз. Значит, всё в порядке. Пусть они сегодня не приедут в станицу, зато им не придётся ночевать в камышах.

Слева, возле камышовой стены, разделённой протокой, раздался предостерегающий крик селезня, и в ту же секунду всё зашумело вокруг, закричало, пришло в движение. Белые комки, ещё неясные в тумане, уступая лодке дорогу, быстро заскользили по чёрной воде.

Серёжа затормозил шестом, и лодка сразу же остановилась среди плотной утиной стаи. Утки, пригибая головы к воде, крякали недовольно, отругивались:

"Кря-кря-кря!.." Селезни шипели сердито: "Кря-а-а-а! Кря-а-а-а!.."

Трудно сказать, сколько здесь было уток: задние ряды их растворялись в тумане, но было их много. Серёжа пытливо всматривался в стаю. Интересно, что это за утки? Как они сюда попали? Кислый лиман соединяется с Лебяжьим узкой заболоченной протокой, по обеим сторонам которой расположены утиные базы школьных бригад Павла Андреевича и Елизаветы Петровны. Чтобы утки не затерялись в густых камышах, их туда не пускают. Значит, эти утки чужие? С верхних лиманов?

Серёжа почесал в затылке. Если с верхних, то ему придётся толкаться всю ночь напролёт. А у него уж и так пальцы не разгибаются, и под лопатками колет.

И тут же у Серёжи возникла мысль: "Вот бы всю эту стаю да к нашим уткам!"

Пока он раздумывал, утки развернулись и поплыли куда-то вправо. Серёжа спохватился, крикнул:

- Геть! Геть! - толкнулся наперерез, стал загонять уток в протоку.

"Ага! - обрадовался он. - Значит, эти утки с верхних лиманов. Вот здорово-то! Я их пригоню и буду помалкивать. Только вот как бы Санька не проговорился".

Туман сгустился ещё больше, стал сырым и тяжёлым. Санькина голова и рубашка, прикрывающая плечи, покрылись мелкими дождевыми капельками. Мокрый шест скользил в негнущихся пальцах.

Утки плыли быстро, и Серёжа еле успевал за ними. Иногда, за крутыми поворотами, он терял их из виду, и тогда сердце его сжималось от страха.

Скоро камышовые заросли поредели, раздвинулись, растворились в тумане, и Серёжа понял, что они вошли в Кислый лиман. Утки переговаривались между собой. Серёжа, почти не видя их, толкался наугад.

Санька сидел молча, изредка поёживаясь и растирая руками голые коленки.

Хороший этот Санька! Другой бы раскричался, расплакался, всю душу вынул бы, а этот молчит. И, конечно, если его попросить, чтобы он никому не говорил про уток, то он и не скажет.

- Сань, а Сань! - начал Серёжа. - Давай, мы пригоним уток и никому не скажем, а?

- А почему? - поинтересовался Санька.

- Да не люблю я, чтобы обо мне говорили. А то начнут приставать, расспрашивать да хвалить. Ещё в газетах пропишут. А слава, знаешь, она портит человека.

- Ладно, не скажем, - согласился Санька. - Я, как приеду, наемся досыта и спать завалюсь, под тёплое одеяло.

Серёжа так и не понял, как они попали в Лебяжий лиман. Очнулся он только, когда увидел: стоят, уткнувшись в берег, две лодки, и сквозь туман просвечивают контуры палатки.