-- Видел, крутился какой-то... -- как из бочки долетел голос товарища. -- Может, за нами?
-- Все может быть...
Ночлег был странный... Ворочаясь на камнях, Пастух то задремывал ненадолго, то снова открывал глаза. Было сыро и очень холодно. Надо было ждать солнца нового дня.
* * *
Машин на маршруте становилось все меньше -- палящая жара и пустынные пески, барханы и дюны, крутые подъемы и резкие повороты делали свое дело. Сдавали то двигатели, то трансмиссии, то не выдерживали люди -- экипажи сходили с трассы и выбывали из состязаний.
Артисту, Мухе и Михаилу пока везло. У них по машинной части пока все было в порядке -- безотказный "лендровер" пилил по жутким дорогам, как у себя дома по Пикадилли.
Бесшабашный Артист еще пару раз, несмотря на строгий запрет, на коротких стоянках и контрольных пунктах пытался вступать в разговор с членами российской команды. И если гонщики малость повеселели, насколько могут повеселеть соискатели приза, поднявшиеся с девятого на седьмое место, отчего и языки у них несколько развязались, то механики из технички после памятного выговора были куда мрачнее прежнего. Квадратный парень, едва завидев Семена, немедленно скрывался внутри фургона, а при третьей попытке, видимо вызванный по рации, на своем красном "джипе" подлетел Добрынин.
-- Вы опять тут, Белецкий? Разговор был? Вы все-таки нарушили мой запрет.
-- А в чем, собственно, дело? -- вдруг взорвался Артист. -- Есть закон о свободе печати! Журналист имеет право...
-- Зако-он? -- прервал его Добрынин. -- О свободе чего?.. -- И он злобно рассмеялся. -- Извини, парень, но ты мне не нравишься. Ну вот не нравишься, и все!
-- Я даже догадываюсь почему, -- ядовито парировал Артист.
-- В данном случае как раз не поэтому, -- угрюмо сдвинув брови, сказал "командор". -- Ты получил второе предупреждение. Третьего не будет. Закон здесь я!
Семен повернулся и пошел к своему "лендроверу".
-- Да! И вот еще что, -- вдогонку ему крикнул Добрынин, -- если что-нибудь у нас еще пропадет, я ни на кого думать не стану -- только на тебя и твоих дружков. Так и запиши себе, "Авторадио".
-- Здорово, Белецкий! Что стряслось? -- подкатил к Артисту Шурик Штукин в дорогом итальянском комбинезоне жгуче-синего цвета. -- Чем вызван гнев высокого начальства?
-- Не нравлюсь я ему, видите ли. С первого взгляда. Препятствует контактам, не дает работать.
-- Но ты и его пойми -- с какой харей ему в Москву возвращаться при таких "достижениях"?
-- У них там чего-то крадут что ни день, а меня чуть ли не в наводчики записали, представляешь? -- кипятился Артист.
-- А, -- махнул рукой Штукин. -- Брось, Аркаша, не бери в голову. Совок он и в Африке совок. А хочешь, я с ним поговорю, наведу мосты?
-- Да уж конечно, -- сказал Семен. -- Буду очень тебе благодарен. Мне же тут тоже свои бабки сделать надо. С гонораров живем, не с зарплаты...
-- Ладно, попробую, -- пообещал Шурик.
* * *
...За ночь Сергей продумал технологию спуска и, незадолго до рассвета, приступил к выполнению своего плана.
Лишь заалела утренняя заря. Он не в первый раз и не в десятый убедился -- есть Бог! Его бросило на склон, который обрывался в узкую теснину, метров тридцати глубиной. Вокруг со всех сторон поднимались невысокие вершины и сюда, как в чашу, занесло его парашют.
Продрогший, в волглой и холодной от горного тумана одежде, он подтянулся по стропам к куполу, резанул один шнур, второй, третий... Связать и стянуть их было нетрудно -- Боцман еще в Чечне научил их всех вязать такие узлы, с какими разобрался бы один только Гордий. Веревка получилась прочной. Сергей сбросил один конец с обрыва и, держась за нее, пополз вниз. Зацепившийся за камни парашют должен был выдержать.
Но как при спуске не сжечь и не порезать тонким шнуром руки? Метров восемь -- десять он бы еще выдержал как-нибудь... Но при такой длине -пропилит до костей. Осторожно, намотав на руку стропу, подполз к краю и снова заглянул в пропасть. Он был на высоте десятиэтажного дома, и фигурка Боцмана казалась отсюда пугающе маленькой.
Сергей понял, что спуститься по веревке не сможет. Что весь труд с вязанием узлов был напрасной, мартышкиной работой. То, над чем давеча смеялся, вспоминая батюшку, охочего до чужих бриллиантов, теперь смешным уже не казалось... Жизнь и профессия научили не терять самообладания, упорно искать выходы из ситуаций безнадежных, но сейчас препятствие казалось неодолимым.
-- Ну что? -- окликнул снизу Боцман.
-- Никак! -- помотал головой Пастух. -- Не слезть мне отсюда.
Он чувствовал, как ярость сжимает горло. То ли подыхать тут, на этом каменном склоне, то ли сидеть и ждать, когда заметят и схватят люди Рашид-Шаха. Сергей пополз вверх от края и лег ничком, держась обеими руками за длинный шнур из связанных строп. Лежал, думал и, наконец, решился.
То, что вдруг его осенило, могло прийти в голову только от полного отчаяния.
Он вновь поднялся к парашюту и принялся методично, одну за другой, обрезать ненатянутые шнуры у самого купола и связывать их, наращивая длину. Таких длинных веревок, отходящих от края купола, получилось шесть. Стараясь не запутать, он свил их в один толстый белый жгут, вновь сполз к краю и сбросил вниз. Боцман поймал конец, недоумевающе глядя вверх.
-- Митя! -- крикнул Пастух. -- Натяни, отметь длину и обрежь!
Боцман послушно выполнил приказ.
Сергей вытянул витой жгут вверх и, прикинув, отмахнул от конца еще около метра. Парашютная подвесная система была на нем. Он обмотался вокруг пояса, протянул белый жгут под лямки, продел и зафиксировал в замках карабинов.
Солнце встало, но его еще скрывали горы. Он взглянул на часы -- в Москве было три двадцать утра.
Сергей оглядел мир, открывавшийся глазам, -- чужие горы, чужое небо, бескрайнюю пустынную даль, горные долины. Сложил в парашютный ранец всю поклажу и амуницию. Набралось килограммов пятнадцать, но и они были теперь ни к чему.
-- Митя! -- негромко окликнул он сверху. -- Прими бандероль!
И спустил ранец на длинной стропе.
-- Ты чего задумал-то?
-- Отойди-ка! -- крикнул Сергей.
И... прыгнул в пропасть.
Тело камнем упало вниз. Страшный рывок едва не разорвал его пополам. Десятки камней устремились вслед. Его занесло в сторону, закачало, раза два сильно ударило о каменную стену. Но вот амплитуда уменьшилась и он повис, болтаясь, над площадкой, где, раскрыв рот, на него не мигая смотрел бледный от ужаса Хохлов.
До него оставалось метра два. Сергей рассчитал верно, выдержали и жгут, и купол, и нервы. Сильные мышцы спасли его при ударах о базальтовые выступы узкого ущелья. Остальное было делом техники. Он перерезал жгут и ловко, как кошка, приземлился.
И только тут почувствовал боль в плече. Шарахнуло капитально, он и не заметил когда, но, видно, и его ангел-хранитель был начеку.
-- Не, с тобой крыша поедет, -- еле выговорил Боцман, кинувшись к нему. -- Поседеешь, на хер! А если бы...
-- "Если бы" не считается, -- сквозь зубы проговорил Пастух и, поднявшись, еще чувствуя дрожь в руках и ногах, подошел к каменной стене и стал спиной к Боцману.
--Чур, я тоже! -- крикнул он и пристроился рядом.
-- Слушай, -- спросил Хохлов, застегивая ширинку, -- не знаешь, почему, когда стремно, эта машинка всегда срабатывает?
-- Встретимся с Доком, -- сказал Пастух, -- это будет наш первый вопрос.
С горы открывался вид на пустынную долину. Рельеф почвы был отчетливо выражен длинными тенями от еще низкого утреннего солнца. Х
-- Как тебя-то в горы занесло? -- спросил Пастух, когда они двинулись по распадку вниз, в долину. -- Ну ладно я -- парашютом закинуло. Ты ж умный, Боцман. На Кавказе воевал.
-- "Как, как"! Сдуру! А еще ночь подкузьмила. Спустился, определился по звездам, ну и потопал на север. Думал, иду в распадок, пройду перевалом... Вдруг слышу издалека -- хохочет кто-то. Шакал не шакал, филин не филин... Жуть взяла. Однако ж любопытно... Автомат на грудь -- и попер. Все выше да выше. Ну и вышел. Так куда нам топать-то?
