Пастух понял: путь назад эти громилы себе отрезали. Свой выбор они определили сами: либо исполнить заказ, сорвать куш и затеряться на шарике, либо -- гробануться вместе с самолетом.
Эта мысль сверкнула в голове, как вспышка. Он почти без замаха коротко рубанул Боба тем же прикладом по голове. Тот пролетел вперед и рухнул на кресло командира.
Второй угонщик дернулся вправо, бессознательно нажав на спуск. Короткая очередь! Несколько пуль веером разошлись по кабине, брызнули искры и осколки приборов... И в тот же миг в кабину с громким свистом ударила тугая и острая, как ледяная спица, тонкая струя встречного воздушного потока -видно, одна из пуль где-то пробила обшивку. Жгучий морозный шнур опрокинул стрелявшего навзничь, и его словно вынесло из кабины. Из-за пробоины спереди при скорости семьсот километров в час давление в кабине не упало, как при обычной разгерметизации, а резко поднялось...
Все задыхались. Забортный холод обжигал сильней огня, почти все детали арматуры кабины сразу покрылись белым инеем. Самолет сильно качнуло, завалило на крыло и в нарастающем левом крене повело в сторону.
Второй пилот отпрянул вниз и в сторону, чтоб не попасть на острие пронзающей воздушной спицы, молниеносно натянул кислородную маску и, перегнувшись через пульты и дроссели двигателей, приладил вторую ко рту и носу командира.
Сергей увидел: лицо второго пилота в крови -- то ли поранило осколками стекол, то ли задело скользнувшей рикошетом пулей. И в эту минуту тот откинул крышку какого-то ящика, выхватил свой табельный пистолет и навскидку дважды выстрелил через плечо в Пастухова.
Пули ударили в грудь, но титановые пластины и кевлар усиленного бронежилета устояли. Сергей упал за кресло и закричал:
-- Дурила! Мы же с вами! С вами, балда!
Но второй летчик этого не слышал, он выронил пистолет и сполз в кресло, потеряв сознание.
А командир, кажется, вообще не успел ничего сообразить -- сработал рефлекс профессионала: разгерметизация корпуса -- значит вниз, вниз, резко вниз! Здоровенный, как медведь, под стать своему самолету, подполковник что есть силы отжал рогули штурвала вперед.
Многотонная масса "Руслана" не давала быстро выполнить маневр экстренного снижения -- рули управления отзывались с задержкой. Но вот громадная летающая машина послушалась и пошла к земле. Все быстрей, все круче...
Меньше чем через минуту "Руслан" уже плыл на высоте четыре тысячи двести метров, командир выровнял его и, снизив скорость, перевел в горизонтальный полет. Струя воздуха из отверстия била уже не с такой силой.
-- Командир! Включай сигнал бедствия! -- заорал Сергей. -- Сигнал "секьюрити" или "мейдей"! Тот порывисто обернулся:
-- Откуда знаешь?!
-- От верблюда! -- крикнул Пастух. -- Врубай, ну!
-- Вся связь отказала! Вся начисто! Глушняк!
* * *
-- Ладно! Хватит в секреты играть, -- решился Голубков и посмотрел в глаза Макарычеву. -- Я тебя знаю, ты -- меня. Не продадим. Назови только имя твоего главного фигуранта.
-- Генерал Курцевский. Двигатель "Зодиака", так?
-- Ты... ты со своими можешь связаться? -- закричал Голубков.
-- Не могу. Пока -- не могу. По условиям плана операции. А ты со своими?
-- Я и подавно.
-- Давай назад! -- зарычал Макарычев. -- Назад, Костя! Скорее на аэродром! Надо связаться с экипажем, любой ценой дать им знать. "Свой своих не познаша"!
-- Нельзя, -- замотал головой Голубков. -- Там наверняка сейчас всюду люди Курцевского. Завалим все. И свою операцию, и вашу.
-- Но экипаж-то самолета наш, понимаешь? Они включены в схему операции.
Откинувшись на сиденья и закрыв глаза, нервно шевеля губами, Голубков мучительно искал выход из сложившейся ситуации. Разобщенность и несогласованность работы спецслужб, кажется, загубила все дело.
Никакого выхода не находилось. И Голубков чувствовал, что сердце сейчас разорвется в груди, как граната.
-- К черту аэродром! -- крикнул Макарычев. -- Единственный шанс -через наш канал ФСБ связаться с оперативным дежурным главного штаба ВВС и военно-транспортной авиации. Передать на борт, чтобы сымитировали критическую неисправность -- отказ двигателя, отказ управления -- что угодно. Пусть идут, как будто на вынужденную, на любую точку по маршруту, где только может сесть "Руслан". А уж там, на земле, как Бог даст. Другого выхода просто нет.
-- Ладно, -- сказал Голубков. -- Связывайся с дежурным. А я пока доложу своему начальству.
Константин Дмитриевич вытащил из внутреннего кармана подполковничьего кителя мобильный телефон спецсвязи. Нифонтов тут же снял трубку. Полковник Голубков кратко обрисовал положение.
-- А-а, черт! -- воскликнул Нифонтов. -- Ваши действия?
Голубков ответил. Нифонтов молчал с минуту. Потом сказал:
-- Ну, хорошо, согласен. Только бы не опоздать. В это же время Макарычев по горячему каналу связи соединился с оперативным дежурным главного штаба Военно-воздушных Сил и потребовал напрямую соединить его с "Русланом" -- бортовой номер 48-220.
-- Сейчас узнаю, -- отозвался дежурный.
Вновь потянулись минуты ожидания.
Наконец сквозь треск помех донеслось:
-- Борт сорок восемь -- двести двадцать не отвечает. Связь потеряна...
Оба полковника молча глядели друг на друга остановившимися от ужасного известия глазами.
* * *
..."Руслан" летел наобум, без связи с землей, рискуя в любую секунду столкнуться с другим самолетом -- вся надежда была только на военных и гражданских диспетчеров службы воздушного движения -- они могли по своим локаторам развести их с воздушными судами на встречных курсах...
И летчики и Пастух отлично понимали -- что значит оказаться в таком положении в ночном небе.
В это время в грузовом отсеке внезапно послышались оглушительные удары и треск дерева. Один из ящиков груза внезапно рассыпался, за ним развалился второй, и из них прямо по доскам выскочили восемь могучих молодых мужчин в черных комбинезонах и стальных касках с прозрачными забралами, с маленькими автоматами "клин" в руках и автономными ранцами жизнеобеспечения за спиной.
Один за другим они ринулись наверх. Двое ворвались в рубку бортрадиста, где Боцман держал на прицеле поднявшего руки вверх изменника майора.
-- Сука! -- заорал один из них Хохлову. -- Кидай ствол!
Очумевший Боцман, не в силах уразуметь, что происходит, подскочил, рванулся в сторону, успев лягнуть ногой одного из нападавших, но в то же мгновение был надежно обездвижен неизвестными в черном.
-- Что, гад, -- прохрипел, наклонившись над ним и защелкивая наручники, один из ворвавшихся, -- не вышла затея?
В этот момент майор-бортрадист словно очнулся и торопливо переключил несколько тумблеров на панели радиостанции.
-- Мужики! Он с ними! -- заорал Боцман. -- С угонщиками! Держите его! Он сейчас своим отсигналит!
-- Ты, что ли, не угонщик? -- дрожа от возбуждения, оскалился второй в черном. Но почему-то все же послушался, крутанул кресло бортрадиста, так что тот оказался спиной к пультам.
Пастух сражался с тремя неизвестными в черном. Но те одолели, скрутили, швырнули на пол и тоже замкнули наручники на его запястьях и лодыжках. Один из нежданных попутчиков наклонился к командиру.
-- Ну, ты молодчага, подполковник! -- еще в азарте схватки, быстро выговорил он. -- Просто герой! Все четко сделал! Лучше, чем по плану. Что тут было-то хоть? Мы там в этих сундуках сидели на связи, так и не поняли ни хрена.
-- А я, что ли, понял? -- тяжело дыша, пробасил командир.
-- Ну ничего, мы сейчас со всеми разберемся! -- тот, что, как видно, командовал этими "черными", выскочил из пилотской, ошарашено оглядел пейзаж после битвы.
В проходе лежал окровавленный бортинженер. За порожком пилотской валялись двое. Один -- майор Боб, которого "загасил" Пастух, уже приходил в себя и что-то хрипло мычал, второй был мертв, и вид его был страшен -- рот разорвало в лоскуты непонятной силой. Чуть дальше к хвосту на полу радиорубки корчился скованный наручниками здоровенный детина с рассеченной губой, и плюясь кровью, отчаянно матерился. Рядом, спиной к радиооборудованию, сидел радист в майорских погонах, серо-зеленый, как мертвец. Еще дальше по проходу, за креслами, ворочался еще один, в пятнисто-зеленом камуфляже. Его руки и ноги тоже надежно фиксировали наручники.
