-- Значит, все в одну яму? -- негромко проговорил Черемисин. -- Туда же, куда и лучшие наши боевые корабли, лучшие самолеты, туда же, куда "Буран"...
-- Честное слово, вы удивляете меня! -- уже раздраженно воскликнул Клоков. -- Почему, Андрей Терентьевич, вы делаете вид, будто все это для вас открытие Америки? Надеялись, что после испытаний, когда мы увидим все своими глазами, то под впечатлением увиденного можем принять какое-то иное решение?
-- Может быть, и так. Да, пожалуй, так.
-- Но как, по-вашему, должно поступить правительство? Как и что нам делать, если мы стоим на грани промышленно-экономической катастрофы? Научите нас! В ножки поклонимся!
-- Я не экономист, я инженер и конструктор, и я не собирался вставать у штурвала государства! -- покраснев от гнева, крикнул Черемисин. -- Какого черта тогда было устраивать эти показательные испытания? Этот проект обошелся стране в пять миллиардов на старые деньги, то есть в несколько триллионов сегодняшних бумажек. К чему было тогда и сегодня выкидывать на шумовые эффекты еще несколько миллиардов?
-- Я не могу, Андрей Терентьевич, -- с трудом сдерживаясь, быстро сказал Клоков, -- давать объяснения по таким вопросам. Я могу отвечать только за себя. Ракету и двигатель заказывали военные. Ракету и двигатель просили ученые. Но когда это было? Ведь была совершенно иная ситуация. Так что куда логичнее было бы переадресовать эти вполне правомерные вопросы тогдашним руководителям, тогдашнему Министерству обороны, а заодно -Главкосмосу и Академии наук!
Недобрый, а может даже, и угрожающий смешок пробежал по кабинету.
-- Ну вот! Начали за здравие, а кончаем за упокой, -- мрачно сказал первый заместитель генерального конструктора профессор Стенин. -- Но ведь действительно нужно что-то решать с уже построенными двигателями. Нельзя же их, в самом деле, мариновать на складе. Это же безумие!
-- А, -- засмеялся Черемисин, -- понятно! Роберт Николаевич почувствовал подходящий момент, чтобы толкнуть свои товарно-денежные идейки. Дерзайте, коллега, не теряйтесь!
-- О чем вы, Андрей Терентьевич? -- возмутился Стенин и тоже покраснел от волнения. -- Я, как и вы, только и думаю о том, чтобы спасти наш "Апогей", удержать кадры, сбалансировать производство! Чтоб не полетело все в тартарары!
-- А сколько, кстати, у вас к настоящему моменту построено и заложено двигателей? -- обернулся к Стенину Клоков. -- Мне надо будет доложить на заседании кабинета министров.
-- Полностью собрано три движка, включая тот, что сегодня прошел огневые испытания. Заложено еще два. Все на разных стадиях монтажно-сборочных работ.
-- Боюсь, по завершении сборки, испытаний и доводки все двигатели придется законсервировать до лучших дней, -- глухо сказал Клоков.
-- Но вы же знаете, Герман Григорьевич, -- вступил в разговор один из присутствующих военных, генерал-лейтенант Курцевский. -- У нас намечены два плановых испытательных пуска ракет "Зодиак". От них мы ни в коем случае не можем отказаться. Ракета должна пройти летные испытания. Это вопрос военно-стратегический. И... политический тоже.
-- Да, я помню, Владлен Иванович, -- кивнул Клоков. -- В ближайшее время мы обсудим этот вопрос на правительстве, в Совете Безопасности и в Совете Обороны. Если не будет возражений -- пуски осуществим во что бы то ни стало. Получите здесь, на "Апогее", готовые двигатели и переправите их на космодром.
-- Спасибо! -- генерал кивнул с благодарностью и снова сел.
-- Но в таком случае заказчики должны сначала оплатить нам изделия, -поднялся Стенин. -- Мы даже со смежниками рассчитаться не можем.
-- Ну... мы это как-нибудь утрясем... -- махнул рукой Клоков. -Что-нибудь изыщем... Только, видимо, произойдет это не сразу, с отсрочкой платежей... А пока, боюсь, программу производства "Зодиака" придется заморозить.
-- А я боюсь, -- встал Черемисин, -- мне придется тогда отправиться на покой. Прямо с завтрашнего числа. Если нет никаких перспектив, никаких планов, никаких надежд -- к чему тогда все эти игры? В общем, вы можете тут еще совещаться, а мне недосуг, увольте! Мне семьдесят один год, и я имею право на свою честно заработанную пенсию. Счастливо оставаться!
Он поднялся -- высокий, худой, сутулый, с двумя Звездами Героя Соцтруда и медалью ленинского лауреата на лацкане пиджака -- и вышел из своего кабинета.
Над столом заседаний повисла тишина.
-- Ну вот... -- помолчав, с горечью в голосе сказал Клоков. -- Это надо было предвидеть. Конечно, этот день не мог закончиться иначе. Если в стране беда, она должна была коснуться всех. Я прекрасно понимаю Андрея Терентьевича, прекрасно понимаю...
-- Но вы-то какой-нибудь выход видите? -- спросил Стенин.
-- Придется оглянуться назад... -- повернулся к нему Герман Григорьевич. -- К осени девяносто четвертого года ресурсы и резервы страны были на пределе. По сути дела, мы были уже за красной чертой. Ну а что было потом, не мне вам напоминать. Я был против, но меня спрашивать не стали...
Все знали, что было потом.
Потом была Чечня...
Через полчаса правительственный кортеж уже мчался обратно в Москву по Ярославскому шоссе. Откинувшись на кожаное сиденье позади водителя, Герман Григорьевич Клоков, чуть прищурясь, смотрел в окошко машины на проносящиеся мимо подмосковные пейзажи.
Неожиданный взрыв академика Черемисина не удивил и не озадачил его.
Клоков слишком давно и хорошо знал генерального конструктора, знал его характер, как знал от нужных доверенных людей, что эта вспышка и решение вовсе не были внезапными или случайными. Они созревали давно и только ждали такой вот минуты.
Что ж, все закономерно. Наступил момент естественной смены поколений. Во главе "Апогея" должен был встать другой руководитель -- кандидатура его подразумевалась сама собой. Это был человек с огромным опытом, но куда более молодой, новой формации, новой закваски. С ним не нужно было играть в дипломатические игры и искать общий язык.
Все шло своим чередом...
Ни Черемисин, ни его окружение еще не могли знать того, что знал он. Примерно то же самое, что и у них, позавчера произошло в НИИ высокомолекулярных химических технологий, где точно так же решили "уйти на покой" двое ведущих создателей ракетного горючего для двигателя "Зодиак РД-018" -- рабочего вещества ФФ-2 -- сверхсекретного горючего "коктейля", за литр которого, конечную формулу и технологию производства любые заинтересованные лица, научные центры и даже страны отдали бы любые деньги.
Загудел телефон защищенной правительственной связи. Клоков снял трубку
--Добрый день, Герман Григорьевич! Ну как, посмотрели? Каковы ваши впечатления? -- донесся до него голос, который знала вся страна и весь мир.
-- Я на пути в Москву. Да, посмотрел... Что-то невероятное! Почище любой фантастики.
Около минуты он очень внимательно слушал то, что говорил ему собеседник. Затем сказал:
-- Совершенно с вами согласен, им надо помочь... Однако, к сожалению, не обошлось без инцидента. Когда я честно и без прикрас изложил на совещании всю картину, старик вспылил и заявил, что больше не желает работать и уходит в отставку. Ну конечно, потеря... Мы все-таки еще попытаемся уговорить его не делать поспешных шагов. Надеюсь, когда остынет и успокоится, он подойдет к проблеме более трезво, как и подобает ученому его масштаба, одумается и вернется.
-- Надо бы успокоить его... Это же такая голова!
-- Сделаем все, чтобы он вернулся. Распрощавшись, Клоков положил трубку. Сверкая синими и красными маячками над блестящими черными крышами, четыре "мерседеса" неслись к Москве со скоростью двести километров в час.
* * *
До вечера отсыпались Пастух и его маленькая команда в заваленной книгами большой квартире профессора Злотникова.
Никто не звонил им, не вызывал, не отдавал приказов. И они ждали -- с покорностью пассажиров, временно задержавшихся в аэропорту из-за нелетной погоды.
