- Расскажи мне, Володя...
- А я не знаю! - поспешно и радостно объявил Козликов.
- Чего ты не знаешь?
- Ничего не знаю!
- Как, совсем ничего?
- Ни вот столько! Ничего!
- Но это же... - Инна Андреевна поднялась в глубоком волнении и обошла Козликова кругом. - Козликов,
Володя, ты действительно убежден в том, что ничего не знаешь?
- Эта... Убежден!
- Но тогда ты... Тогда вы, Владимир Козликов, - Сократ! Это Сократ однажды сказал: "Я знаю, что я ничего не знаю". С тех пор никому не удавалось повторить эти. замечательные слова, все люди думают, будто они чтото знают. Вы сделали потрясающее заявление, Владимир Козликов! Ваше имя украсит школу!
Инна Андреевна вернулась к столу:
- Садитесь, пять.
- Сколько-сколько? - ушам своим не поверил Козликов.
- Пять!
- Тьфу! - плюнул Козликов и пошел на место.
* * *
После шестого урока никто домой не ушел, даже Лапшин с технарями.
Какие уж тут принципы, когда такой великий спор идет и задача, совсем недавно казавшаяся до смешного неразрешимой, оказалась до смешного же простой. Но всем хотелось насладиться триумфом.
Девятый класс собрался возле директорского кабинета, куда сбегались дежурные со сводками.
Игорь Сапрыкин перехватывал их, заглядывал в листок, кивал головой, отпускал. Последняя сводка, прежде чем попасть к директору, прошла через тридцать рук - каждому не терпелось лично убедиться в том, что всё в порядке.
Наконец дверь распахнулась, и Наталья Михайловна вышла с пачкой бумажек в руках.
- Ни одной, - сказала она. - Первый случай в моей жизни...
Оркестр пятиклассников с таким воодушевлением исполнил туш, что, наверно, по всему Электрозаводску было его слышно.
Галя Полетаева в последний раз скомандовала, и хор девятиклассников, значительно выросший с утра, объявил скороспелое сочинение Саши Медведева:
- Девятый дежурный приветствует вас! Исчерпан сегодня улыбок запас!
- Костя! - сказала Елена Васильевна. - Ну как же вы догадались?
Костя подмигнул Мише Логинову:
- Шерлок Холмс открывает секрет доктору Уотсону!
Все очень просто, Елена Васильевна: двойки получают, но ведь двойки и ставят! Получают - тысяча двести человек, а ставят - пятьдесят. На кого же легче повлиять?
- Это что же, по-твоему, в двойках виноваты мы, а не вы?
- Мы рассказали анекдот, и каждый поймет его посвоему, - повернулся к Фроловой Костя.
Они потянулись вереницей по коридору, мимо портретной галереи учителей - Миша Логинов с Валечкой Бурлаковой, Аня с Игорем и Сергеем, Фокин с Галей Полетаевой, компания Клавы Керунды, три технаря - Лапшин, Щеглов и Зверев. Костя приобнял Машу Иванову, очень довольную жизнью.
- А что про нас всё говорят: "семьветровские, семьветрозские", сказала Маша. - Ну и пусть у нас будет ватага! Ватага "Семь ветров"... Маша оборачивалась на все стороны, но ее никто не услыхал, потому что ватаги еще не было, - просто она нечаянно, как всегда, предсказала, что будет она, ватага.
Люди выходят в мир школьными классами, люди живут в мире парами... И разве нельзя на планете, где столько людей страдают от одиночества, расчистить от одиночества хоть маленький кусочек земли?
Вечером Каштановы договорились: о ребятах - ни слова! Будем мечтать об отпуске! И они мечтали о лете и в тысячный раз вспоминали, поддразнивая друг друга, как они познакомились в спортивном студенческом лагере в Крыму.
Там была скала высоко над морем, такая, что лишь один человек мог сидеть на ней, свесив ноги вниз. Алексей Алексеевич, тогда еще просто Алеша, устроился однажды под вечер на скале, сидел, думал, любовался закатом, немножко грустил... и вдруг оглянулся и увидел незнакомую девушку, и полушутя пригласил ее к себе на колени - больше не было места на скале. А Елена Васильевна, тогда еще просто Алена, сама не зная почему, не задумываясь, забралась к нему на колени, и он обнял ее, чтобы она не упала в море, - и с тех пор так и держит ее, хотя Елена Васильевна часто спрашивает Алешу, что было бы, если бы на ее месте оказалась другая девушка: он бы и ее пригласил, да?
Они говорили о том лете и об удивительной их встрече, и Каштанов вспоминал теплый мягкий камень над пропастью, и шум моря далеко внизу, и то, как он прижимал к себе Алену, еще не зная ее имени, и совершенно не боялся уронить ее. И непонятно огромное солнце, торопливо уходившее за горизонт, чтобы оставить их наедине, вспоминал он, а потом, нарушая уговор, нечаянно стал думать о ребятах.
Он увидел их не учениками и воспитанниками, а юношами и девушками, которые любят или им предстоит еще любить, обниматься, сидеть на скале, обхватив любимую и прижимая ее к себе. В несколько мгновений он перебрал в уме ребят одного за другим и девушек одну за другой, и в эти несколько мгновений успел остро полюбить за каждого и за каждую.
- спросила Каштанова.
сказал Алексей Алексеевич и по
- Ты что, Алеша?
- Да так, ничего, - краснел.
ГЛАВА ПЯТАЯ
КОЛЬЦО
ПОЗЖЕ КАШТАНОВ ШУТЯ называл эти несколько недель "эпохой больших разговоров".
А началась эта "эпоха" с того, что однажды он спросил Елену Васильевну:
- Скажи, Алена... Вот ты школу кончила... Десять лет в школе училась... Скажи: сколько раз ты с кем-нибудь из твоих учителей одна, с глазу на глаз, по душам разговаривала?
Каштанова задумалась, потом ответила:
- Ни разу. Ни с кем и ни разу за десять лет...
- А ты сама? С кем из учеников твоего девятого класса ты по душам разговаривала?
- С Мишей Логиновым... С Аней Пугачевой...
- Всё? Не густо... А их у тебя, между прочим, три десятка душ.
- Да некогда, Алеша... Столько нагрузок, а еще сиди разговаривай? Ла-ла, ла-ла...
Каштанов вздохнул.
- Конечно, некогда... Конечно, хочется что-то сделать, а не ла-ла... Но без этого ла-ла людям одиноко... И вот смотри, чуть только провинится человек - сразу у нас и время находится и желание. Вот это мы умеем распекать. Умение распекать считается необходимой или даже главной частью педагогического мастерства! Воспитателираспекатели! А поговорить - не умеем и не знаем даже, с какого бока к человеку подойти, если он ни в чем не провинился.
Но, как говорил всегда Каштанов, "главное в жизни что? Главное в жизни - вовремя спохватиться". Спохватились и положили за правило: каждый день с кем-нибудь разговаривать, по очереди, неторопливо, обо всем на свете - без плана, без задачи, а просто так. Расспрашивать о жизни, об увлечениях, о заботах. И - не ругать, не делать замечаний, не читать нотаций, не говорить о недостатках, ни в коем случае!
Ребята были заинтригованы. Всё видали за девять леттакого не было. Сначала все были уверены, что идет какоето тайное расследование: кто-то что-то натворил, и вот теперь копают... Предположения были самые фантастические, и идти разговаривать никто не хотел: "АО чем спрашивать будут, а? О чем? Я ничего не знаю!" Но постепенно оказалось, что ничего страшного не происходит, и главное, все, о чем говорят, по всей видимости, остается в тайне. Тогда началось обратное движение: все захотели разговаривать с Еленой Васильевной или Алексеем Алексеевичем по душам, все спрашивали: "А когда меня позовете?" - или просили: "Позовите меня еще, а? Ну что вам стоит?" Много неожиданного открылось в этих разговорах перед Каштановыми - ив ребятах и в себе. Оказалось, что это так трудно - снять с себя шлем учителя и не отвечать на каждую реплику замечанием или сентенцией! Но особенно много размышлений вызвал у Каштановых разговор Елены Васильевны с Клавой Киреевой, королевой Семи ветров.
- Вот вы, когда девчонкой были, Елена Васильевна, БЫ ходили с дворовыми ребятами? - спрашивала Клава.
- Нет.
- Не ходили, я так и знала... Значит, вы и не поймете. - Клава улыбнулась полупрезрительно и повела головой. - Вот приходим мы, значит, в школу, в первый класс, так? Все в бантиках, все в гольфиках, все в перэдничках белых - все одинаковые. И живем рядом, и родители наши станок в станок работают - ну, во всем одинаковые, так? А с четвертого - пятого класса начинается распас-овочка...
