Всякая совeтская статистика -- это нeкое жизненное, выраженное въ цифрахъ, явленiе, однако, исковерканное до полной неузнаваемости различными "заданiями". Иногда изъ-подъ этихъ заданiй -- явленiе можно вытащить, иногда оно уже задавлено окончательно. По нашей статистикe выходило: на первомъ мeстe -- политическая литература, на второмъ -- англосаксы, на третьемъ -Толстой и Горькiй, дальше шли совeтскiе авторы и послe нихъ -- остальные русскiе классики. Я, для собственнаго потребленiя, сталъ очищать статистику отъ всякихъ "заданiй", но все же оставался огромный пробeлъ между тeмъ, что я видалъ въ жизни, и тeмъ, что показывали мною же очищенныя цифры. Потомъ, послe бесeдъ съ библiотекаршами и собственныхъ размышленiй, тайна была болeе или менeе разгадана: совeтскiй читатель, получившiй изъ библiотеки томъ Достоевскаго или Гончарова, не имeетъ никакихъ шансовъ этого тома не спереть. Такъ бывало и со мной, но я считалъ, что это только индивидуальное явленiе:
Придетъ нeкая Марья Ивановна и увидитъ на столe, скажемъ, "Братьевъ Карамазовыхъ":
-- И. Л., голубчикъ, ну, только на два дня, ей, Богу, только на два дня, вы все равно заняты... Ну, что вы въ самомъ дeлe -- я вeдь культурный человeкъ! Послeзавтра вечеромъ обязательно принесу...
Дней черезъ пять приходите къ Марьe Ивановнe...
-- Вы ужъ, И. Л., извините, ради Бога... тутъ заходилъ Ваня Ивановъ... Очень просилъ... -- Ну, знаете, неудобно все-таки не дать: наша молодежь такъ мало знакома съ классиками... Нeтъ, нeтъ, вы ужъ не безпокойтесь, онъ обязательно вернетъ, я сама схожу и возьму...
Еще черезъ недeлю вы идете къ Ванe Иванову. Ваня встрeчаетъ васъ нeсколько шумно:
-- Я уже знаю, вы за Достоевскимъ... Какъ же, прочелъ... {285} Очень здорово... Эти старички -- умeли, сукины дeти, писать... Но, скажите, чего этотъ старецъ...
9 Шахматъ не люблю по чисто "идеологическимъ причинамъ": они чрезвычайно широко были использованы для заморачиванiя головъ и отвлеченiя оныхъ отъ, такъ сказать, политики. Теперь -- въ этихъ же цeляхъ и по совершенно такой же системe используется, скажемъ, фокстротъ: чeмъ бы дитя не тeшилось, лишь бы eсть не просило...
Когда, послe нeкоторой литературной дискуссiи, вы ухитряетесь вернуться къ судьбe книги, то выясняется, что книги уже нeтъ: ее читаетъ какая-то Маруся.
-- Ну, знаете, что я за буржуй такой, чтобы не дать дeвочкe книги? Что съeстъ она ее? Книги -- для того, чтобы читать... Въ библiотекe? Чорта съ два получишь что-нибудь путное въ библiотекe. Ничего, прочтетъ и вернетъ. Я вамъ самъ принесу.
Словомъ, вы идете каяться въ библiотеку, платите рубля три штрафа, книга исчезаетъ изъ каталога и начинается ея интенсивное хожденiе по рукамъ. Черезъ годъ зачитанный у васъ томъ окажется гдe-нибудь на стройкe Игарскаго порта или на хлопковыхъ поляхъ Узбекистана. Но ни вы, ни тeмъ паче библiотека, этого тома больше не увидите... И ни въ какую статистику эта "читаемость" не попадетъ...
Такъ, болeе или менeе мирно, въ совeтской странe существуютъ двe системы духовнаго питанiя массъ: съ одной стороны -- мощная сeть профсоюзныхъ библiотекъ, гдe спецiально натасканныя и отвeтственныя за наличiе совeтскаго спроса библiотекарши втолковываютъ какимъ-нибудь заводскимъ парнямъ:
-- А вы "Гидроцентрали" еще не читали? Ну, какъ же такъ! Обязательно возьмите! Замeчательная книга, изумительная книга!
Съ другой стороны:
а) классики, которыхъ "рвутъ изъ рукъ", къ которымъ власть относится весьма снисходительно, новeе же не переиздаетъ: бумаги нeтъ. Въ послeднее время не взлюбили Салтыкова-Щедрина: очень ужъ для современнаго фельетона годится.
б) рядъ совeтскихъ писателей, которые и существуютъ, и какъ бы не существуютъ. Изъ библiотекъ изъять весь Есенинъ, почти весь Эренбургъ (даромъ, что теперь такъ старается), почти весь Пильнякъ, "Улялаевщина" и "Пушторгъ" Сельвинскаго, "12 стульевъ" и "Золотой теленокъ" Ильфа и Петрова -- и многое еще въ томъ же родe. Оно, конечно, нужно же имeть и свою лирику, и свою сатиру -- иначе гдe же золотой сталинскiй вeкъ литературы? Но массъ сюда лучше не пускать.
в) подпольная литература, ходящая по рукамъ въ гектографированныхъ спискахъ: еще почти никому неизвeстные будущiе русскiе классики, вродe Крыжановскаго (не члена ЦК партiи), исписывающiе "для души" сотни печатныхъ листовъ, или Сельвинскаго, пишущаго, какъ часто дeлывалъ и авторъ этихъ строкъ, одной рукой (правой) для души и другой рукой (лeвой) для хлeба халтурнаго, который, увы, нуженъ все-таки "днесь"... Нелегальные кружки читателей, которые, рискуя мeстами весьма отдаленными, складываются по трешкe, покупаютъ, вынюхиваютъ, выискиваютъ все, лишенное оффицiальнаго штампа... И многое другое.
Ясное, опредeленное мeсто занимаетъ политическая литература. Она печатается миллiонными тиражами и въ любой библiотекe губернскаго масштаба она валяется вагонами (буквально {286} вагонами) неразрeзанной бумажной макулатуры и губитъ бюджеты библiотекъ.
А какъ же со статистикой?
А со статистикой вотъ какъ:
Всякая библiотекарша служебно заинтересована въ томъ, чтобы показать наивысшiй процентъ читаемости политической и вообще совeтской литературы. Всякiй инструкторъ центральнаго комитета, вотъ вродe меня, заинтересованъ въ томъ, чтобы по своей линiи продемонстрировать наиболeе совeтскую постановку библiотечнаго дeла. Всякiй профессiональный союзъ заинтересованъ въ томъ, чтобы показать ЦК партiи, что у него культурно-просвeтительная работа поставлена "по сталински".
Слeдовательно: а) библiотекарша вретъ, б) я вру, в) профсоюзъ вретъ. Врутъ еще и многiя другiя "промежуточныя звенья". И я, и библiотекарша, и ЦК союза, и промежуточныя звенья все это отлично понимаемъ: невысказанная, но полная договоренность... И въ результатe -- получается, извините за выраженiе, статистика... По совершенно такой же схемe получается статистика колхозныхъ посeвовъ, добычи угля, ремонта тракторовъ... Нeтъ, статистикой меня теперь не проймешь.
ЗУБАМИ -- ГРАНИТЪ НАУКИ
Отъ Гончарова меня оторвалъ Юра: снова понадобилось мое математическое вмeшательство. Стали разбираться. Выяснилось, что, насeдая на тригонометрiю, Пиголица имeлъ весьма неясное представленiе объ основахъ алгебры и геометрiи, тангенсы цeплялись за логарифмы, логарифмы за степени, и вообще было непонятно, почему доброе русское "х" именуется иксомъ. Кое-какiя формулы были вызубрены на зубокъ, но между ними оказались провалы, разрывъ всякой логической связи между предыдущимъ и послeдующимъ: то, что на совeтскомъ языкe именуется "абсолютной неувязкой". Попытались "увязать". По этому поводу я не безъ нeкотораго удовольствiя убeдился, что какъ ни прочно забыта моя гимназическая математика -- я имeю возможность возстановить логическимъ путемъ очень многое, почти все. Въ назиданiе Пиголицe -- а, кстати, и Юрe -- я сказалъ нeсколько вдумчивыхъ словъ о необходимости систематической учебы: вотъ-де училъ это двадцать пять лeтъ тому назадъ и никогда не вспоминалъ, а когда пришлось -- вспомнилъ... Къ моему назиданiю Пиголица отнесся раздражительно:
-- Ну, и чего вы мнe объ этомъ разсказываете -- будто я самъ не знаю... Вамъ хорошо было учиться, никуда васъ не гоняли, сидeли и зубрили... А тутъ мотаешься, какъ навозъ въ проруби... И работа на производствe, и комсомольская нагрузка, и профсоюзная нагрузка, и всякiе субботники... Чтобы учиться -- зубами время вырывать надо. Мeсяцъ поучишься -- потомъ попрутъ куда-нибудь на село -- начинай сначала... Да еще и жрать нечего... Нeтъ, ужъ вы мнe насчетъ стараго режима -- оставьте...
Я отвeтилъ, что хлeбъ свой я зарабатывалъ съ пятнадцати {287} лeтъ, экзаменъ на аттестатъ зрeлости сдалъ экстерномъ, въ университетe учился на собственныя деньги и что такихъ, какъ я, было сколько угодно. Пиголица отнесся къ моему сообщенiю съ нескрываемымъ недовeрiемъ, но спорить не сталъ:
-- Теперь стараго режима нeту -- такъ можно про него что угодно говорить... Правящимъ классамъ, конечно, очень неплохо жилось, я и не говорю, зато трудящiйся народъ...
