Полусогнувшись, изъ дверцы "ворона" выходитъ Борисъ. Въ рукахъ -мeшокъ съ нашей послeдней передачей, вещи и провiантъ. Лицо стало блeднымъ, какъ бумага, -- пять мeсяцевъ одиночки безъ прогулокъ, свиданiй и книгъ. Но плечи -- такъ же массивны, какъ и раньше. Онъ выпрямляется и своими близорукими глазами ищетъ въ толпe меня и Ирину. Я кричу:
-- Cheer up, Bobby!
Борисъ что-то отвeчаетъ, но его голоса не слышно: не я одинъ бросаю такой, можетъ быть, прощальный крикъ. Борисъ выпрямляется, на его лицe бодрость, которую онъ хочетъ внушить намъ, онъ подымаетъ руку, но думаю, онъ насъ не видитъ: темно и далеко. Черезъ нeсколько секундъ его могучая фигура исчезаетъ въ рамкe вагонной двери. Сердце сжимается ненавистью и болью... Но, о Господи...
Идутъ еще и еще. Вотъ какiя-то дeвушки въ косыночкахъ, въ ситцевыхъ юбчонкахъ -- безъ пальто, безъ одeялъ, безо всякихъ вещей. Какой-то юноша лeтъ 17-ти, въ однихъ только трусикахъ и въ тюремныхъ "котахъ". Голова и туловище закутаны какимъ-то насквозь продырявленнымъ одeяломъ. Еще юноша, почти мальчикъ, въ стоптанныхъ "тапочкахъ", въ безрукавкe и безъ ничего больше... И этихъ дeтей въ такомъ видe шлютъ въ Соловки!.. Что они, шестнадцатилeтнiя, сдeлали, чтобы ихъ обрекать {244} на медленную и мучительную смерть? Какiе шансы у нихъ вырваться живыми изъ Соловецкаго ада?..
Личную боль перехлестываетъ что-то большее. Ну, что Борисъ? Съ его физической силой и жизненнымъ опытомъ, съ моей финансовой и прочей поддержкой съ воли -- а у меня есть чeмъ поддержать, и пока у меня есть кусокъ хлeба -- онъ будетъ и у Бориса -- Борисъ, можетъ быть, пройдетъ черезъ адъ, но у него есть шансы и пройти и выйти. Какiе шансы у этихъ дeтей? Откуда они? Что сталось съ ихъ родителями? Почему они здeсь, полуголыя, безъ вещей, безъ продовольствiя? Гдe отецъ вотъ этой 15-16-лeтней дeвочки, которая ослабeвшими ногами пытается переступать съ камня на камень, чтобы не промочить своихъ изодранныхъ полотняныхъ туфелекъ? У нея въ рукахъ -- ни одной тряпочки, а въ лицe -- ни кровинки. Кто ея отецъ? Контръ-революцiонеръ ли, уже "ликвидированный, какъ классъ", священникъ ли, уже таскающiй бревна въ ледяной водe Бeлаго моря, меньшевикъ ли, замeшанный въ шпiонажe и ликвидирующiй свою революцiонную вeру въ камерe какого-нибудь страшнаго суздальскаго изолятора?
Но процессiя уже закончилась. "Вороны" ушли. У вагоновъ стоитъ караулъ. Вагоновъ не такъ и много: всего пять штукъ. Я тогда еще не зналъ, что въ 1933 году будутъ слать не вагонами, а поeздами...
Публика расходится, мы съ Ириной еще остаемся. Ирина хочетъ продемонстрировать Борису своего потомка, я хочу передать еще кое-какiя вещи и деньги. Въ дипломатическiя переговоры съ караульнымъ начальникомъ вступаетъ Ирина съ потомкомъ на рукахъ. Я остаюсь на заднемъ планe. Молодая мать съ двумя длинными косами и съ малюткой, конечно, подeйствуетъ гораздо сильнeе, чeмъ вся моя совeтская опытность.
Начальникъ конвоя, звеня шашкой, спускается со ступенекъ вагона. "Не полагается, да ужъ разъ такое дeло"... Беретъ на руки свертокъ съ первенцемъ: "ишь ты, какой онъ... У меня тоже малецъ вродe этого есть, только постарше... ну, не ори, не ори, не съeмъ... сейчасъ папашe тебя покажемъ".
Начальникъ конвоя со сверткомъ въ рукахъ исчезаетъ въ вагонe. Намъ удается передать Борису все, что нужно было передать...
И все это -- уже въ прошломъ... Сейчасъ снова боль, и тоска, и тревога... Но сколько разъ былъ послeднiй разъ, который не оказывался послeднимъ... Можетъ быть, и сейчасъ вывезетъ.
___
Отъ Подпорожья мы подъ небольшимъ конвоемъ идемъ къ станцiи. Начальникъ конвоя -- развеселый и забубеннаго вида паренекъ, лeтъ двадцати, заключенный, попавшiй сюда на пять лeтъ за какое-то убiйство, связанное съ превышенiемъ власти. Пареньку очень весело идти по освeщенному яркимъ солнцемъ и уже подтаивающему снeгу, онъ болтаетъ, поетъ, то начинаетъ разсказывать {245} какiя-то весьма путанныя исторiи изъ своей милицейской и конвойной практики, то снова заводитъ высокимъ голоскомъ:
"Ой, на гори, тай жинци жн-у-у-ть..."
и даже пытается разсeять мое настроенiе. Какъ это ни глупо, но это ему удается.
На станцiи онъ для насъ восьмерыхъ выгоняетъ полвагона пассажировъ.
-- Нужно, чтобы нашимъ арестантикамъ мeсто было. Тe, сволочи, кажинный день въ своихъ постеляхъ дрыхаютъ, надо и намъ буржуями проeхаться.
Поeхали. Я вытаскиваю письмо Бориса, прочитываю его и выхожу на площадку вагона, чтобы никто не видeлъ моего лица. Холодный вeтеръ сквозь разбитое окно нeсколько успокаиваетъ душу. Минутъ черезъ десять на площадку осторожненько входитъ начальникъ конвоя.
-- И чего это вы себя грызете? Нашему брату жить надо такъ: день прожилъ, поллитровку выдулъ, бабу тиснулъ -- ну, и давай. Господи, до другого дня... Тутъ главное -- ни объ чемъ не думать. Не думай -- вотъ тебe и весь сказъ.
У начальника конвоя оказалась болeе глубокая философiя, чeмъ я ожидалъ...
Вечерeетъ.
Я лежу на верхней полкe съ краю купэ. За продырявленной досчатой перегородкой уже другой мiръ, вольный мiръ. Какой-то деревенскiй паренекъ разсказываетъ кому-то старинную сказку о Царевнe-лебеди. Слушатели сочувственно охаютъ.
-- ... И вотъ приходитъ, братъ ты мой, Иванъ-царевичъ къ царевнe-лебеди. А сидитъ та вся заплаканная. А перышки у ее серебряныя, а слезы она льетъ алмазныя. И говоритъ ей Иванъ, царевичъ то-есть. Не могу я, говоритъ, безъ тебя, царевна-лебедь, не грудью дышать, ни очами смотрeть... А ему царевна-лебедь: Заколдовала меня, говоритъ, злая мачеха, не могу я, говоритъ, Иванъ-царевичъ, за тебя замужъ пойтить. Да и ты, говоритъ, Иванъ-царевичъ, покеда цeлъ -- иди ты, говоритъ, къ... матери.
-- Ишь ты, -- сочувственно охаютъ слушатели.
Совeтскiй фольклоръ нeсколько разсeиваетъ тяжесть на душe. Мы подъeзжаемъ къ Медгорe. Подпорожская эпопея закончилась. Какая, въ сущности, короткая эпопея -- всего 68 дней. Какая эпопея ожидаетъ насъ въ Медгорe? {246}
ПРОЛЕТАРIАТЪ
МЕДГОРА
Медвeжья Гора, столица Бeломорско-Балтiйскаго лагеря и комбината, еще не такъ давно была микроскопическимъ желeзнодорожнымъ поселкомъ, расположеннымъ у стыка Мурманской желeзной дороги и самой сeверной оконечностью Онeжскаго озера. Съ воцаренiемъ надъ Карельской "республикой" Бeломорско-Балтiйскаго лагеря, Медгора превратилась въ столицу ББК и, слeдовательно, столицу Карелiи. Въ нeсколькихъ стахъ метрахъ къ западу отъ желeзной дороги выросъ цeлый городокъ плотно и прочно сколоченныхъ изъ лучшаго лeса зданiй: центральное управленiе ББК, его отдeлы, канцелярiи, лабораторiи, зданiя чекистскихъ квартиръ и общежитiй, огромный, расположенный отдeльно въ паркe, особнякъ высшаго начальства лагеря.
На востокъ отъ желeзной дороги раскинулъ свои привиллегированные бараки "первый лагпунктъ". Здeсь живутъ заключенные служащiе управленiя: инженеры, плановики, техники, бухгалтера, канцеляристы и прочее. На берегу озера, у пристани -- второй лагпунктъ. Здeсь живутъ рабочiе многочисленныхъ предпрiятiй лагерной столицы: мукомоленъ, пристани, складовъ, мастерскихъ, гаража, телефонной и радiо-станцiи, типографiи и многочисленныя плотничьи бригады, строящiя все новые и новые дома, бараки, склады и тюрьмы: сворачиваться, сокращать свое производство и свое населенiе лагерь никакъ не собирается.
Медвeжья Гора -- это наиболeе привиллегированный пунктъ Бeломорско-Балтiйскаго лагеря, повидимому, наиболeе привиллегированнаго изъ всeхъ лагерей СССР. Былъ даже проектъ показывать ее иностраннымъ туристамъ (девятнадцатаго квартала показывать бы не стали)... Верстахъ въ четырехъ къ сeверу былъ третiй лагпунктъ, менeе привиллегированный и уже совсeмъ не для показа иностраннымъ туристамъ. Онъ игралъ роль пересыльнаго пункта. Туда попадали люди, доставленные въ лагерь въ индивидуальномъ порядкe, перебрасываемые изъ отдeленiя въ отдeленiе и прочiе въ этомъ родe. На третьемъ лагпунктe людей держали два-три дня -- и отправляли дальше на сeверъ. Медвeжья Гора была, въ сущности, самымъ южнымъ пунктомъ ББК: послe ликвидацiи Подпорожья южнeе Медгоры оставался только незначительный Петрозаводскiй лагерный пунктъ.
