- Можно взглянуть на эти жемчужины? - спросил Джефферсон Блэк с набитым ртом.

Ромуальд тотчас же отправился на пляж отеля "Иэабелла Католика". Ирен заснула, ее прекрасная блестящая кожа напоминала поджаренный тост. Он тихонько снял ожерелье с ее лебединой шейки и быстро вернулся в отель к специалисту по камням. Тот потрогал опытными пальцами некоторые из жемчужин, глаза его блестели.

- Никогда не видел такой красоты, - сказал он наконец.

- Я не говорю вам, где их выловили. Я не могу раскрыть вам этот секрет. Я прав, не так ли?

- Понимаю вас. И вы утверждаете, что после каждой морской ванны жемчужины обретают свой прежний вид, становятся такими, как сейчас? Это точно?

- Именно, так, дорогой господин Блэк. Это совершенно невероятно, но это так.

- Вы знаете, жемчужины - загадочные создания... Особенно жемчужины, которые неизвестно, где выловлены... И что, только в морской воде?

- Только.

- А вы пробовали другие жидкости?

- Да. И воду из-под крана, и вино, водку и еще там что-то... Единственно морская вода, а три-четыре дня спустя после купания они начинают портиться.

- Понятно. Вы разрешите мне взять у вас одну из жемчужин до завтра, если вы не возражаете, дорогой господин Мюзарден? А завтра мы с вами опять увидимся в это же время, за деловым, так сказать, завтраком. Я думаю, мое заключение будет готово.

Человек безупречной честности, и, учитывая его большое состояние, не имевший никакого интереса обворовывать ближнего, великий Джефферсон Блэк явился на свидание в точно назначенное время. Он провел прошедшие сутки за опытами над жемчужиной. Отдавая ее Ромуальду, он произнес:

- Если вы не хотите, чтобы жемчужины окончательно потеряли свой блеск и качество, они должны находиться час в день в морской воде. Не спрашивайте меня, почему, я не смогу вам ответить. Впрочем, я англосакс, картезианство мне чуждо, и слово "почему" меня раздражает. Вот так, дорогой господин Мюзарден, ровно час в день. Я повторяю вам, что в жемчужинах всегда есть какая-то тайна, особенно в жемчужинах, выловленных в восточных морях. Этот район мира еще долго будет нас удивлять, поверьте мне. Я хочу уточнить: после каждой ванны ваши жемчужины будут еще красивее. Но без ежедневного купания, довольно быстро, они будут разрушаться. И если месяц-два их не помещать в морскую воду, они поблекнут и обесценятся окончательно, и восстановить их будет невозможно. Потом любые ванны будут бесполезны. Эти жемчужины очень-очень интересны. Если вы позволите, я хотел бы сделать о них подробное сообщение для...

- Нет, ни в коем случае! - вскричал Ромуальд. - Я не хочу, чтобы о них говорили.

- Как вам угодно. Во всяком случае, если вы захотите их продать, советую делать это сразу после морской ванны, в противном случае...

- Я не могу их продать, - страдальчески произнес Ромуальд, и взор его обратился к пляжу, где, проснувшись, Ирен искала на песке вокруг себя ожерелье. (Ромуальд взял его потихоньку, чтоб пойти искупать). В ожидании свадьбы, все больше нервничая, Ирен закатывала ему одну сцену за другой, так что их совместная жизнь становилась просто невыносимой.

- Час в день в морской воде, дорогой друг, - повторил Джефферсон Блэк, вставая и выпрямляя свое длинное тело джентльмена. - Но больше не нужно, это бесполезно. Это цена их выживания, их сказочного блеска и сохранения стоимости. И это того стоит, не так ли? Позвольте с вами проститься, мсье, поклон вашей даме. Это не значит, что мне с вами скучно, просто меня ждут играть в гольф. Рад был познакомиться.

x x x

- Покашляйте еще, мадмуазель, - попросил врач. Ирен, раздевшись до пояса, набросив на плечи полотенце, стояла перед врачом в Кошвиль-сюр-Мэр /Кальвадос/. Они обосновались здесь в меблированных комнатах напротив пляжа больше месяца тому назад. Ромуальд работал уличным фотографом. Сейчас он сидел в углу кабинета и ждал, положив на колени соломенную шляпу.

- Еще раз - вдохните, мадмуазель...

Ирен сделала вдох, закашляла, чуть не задохнулась.

Врач выпрямился и опустил стетоскоп:

- Можете одеваться, мадмуазель.

- Что-нибудь серьезное, доктор? - спросил Ромуальд, вспоминая о приступах удушья, которые уже несколько раз случались у Ирен по ночам, вызывая у них обоих беспокойство.

- Мсье, у вашей невесты астма. Сейчас у нее обострение. Это серьезно. Если приступы и дальше будут продолжаться, это плохо повлияет на сердце. Что-то мне не нравится ее сердечко.

x x x

Немного встревоженная. Ирен надевала блузку. (Ожерелье было у нее в сумочке). Врач черкнул несколько непонятных слов в своем блокноте.

- Вам нельзя жить на берегу моря. Раз у вас астма, море вам противопоказано. Как врач я рекомендую вам жить не ближе, чем в шестидесяти километрах от моря, по меньшей мере. "Черт побери!" - подумал Ромуальд, обеспокоенный прежде всего необходимостью ежедневной морской ванны для жемчужин и ценами на бензин.

Очутившись на улице. Ирен сразу же надела свое дорогое ожерелье перед зеркалом кондитерской.

- Ну что, Ромуальд? На этот раз возвращаемся в Кьефран? Ты слышал, что он сказал? Мне нельзя жить у моря, - говорила она, поглаживая по-хозяйски колье, которому как раз нужно было море, - секрет, которого она по-прежнему не знала. Ромуальд так ничего ей и не скажал.

x x x

Ирен развешивала после стирки белье на веревке, натянутой между двумя столбами, перед входом в развалившуюся лачугу, в которую превратился бывший домик охраны Фальгонкуля. Они вновь поселились здесь, вернувшись неделю тому назад. За это время приступы астмы у бывшей пастушки стали заметно реже и слабее. Ромуальд же заканчивал пилить на козлах туристический щит с надписью: "Кьефран и его старый исторический замок"; он сорвал его на дороге прошлой ночью. Замок был его жилищем, его собственностью, и нечего было его осматривать. Этот мерзкий Фроссинет никогда не спрашивал у него разрешения на его осмотр. Он решил пустить этот щит на дрова, на растопку старой, заржавленной плиты, которую они с Ирен, сидя без денег достали со дна рва и водрузили на кухне единственной более-менее пригодной для жилья комнате лачуги.

Положение Ромуальда было ужасным, почти безвыходным. Во-первых, Ирен и слышать не хотела ни о каком море, она беспокоилась о своем здоровье. Во-вторых, она хотела выйти замуж в Кьефране и больше нигде, она хотела ослепить местных деревенских, утереть им нос. В-третьих, ожерелье, которое Ирен не снимала целый божий день- разве что, когда шла в деревню портилось с каждым днем. Ромуальд попытался было подержать его в болоте, но от стоячей воды толку было мало: свойства жемчуга не восстанавливались. Жемчужины темнели, приобретали зеленовато-серый оттенок, а если их потереть, то начинали шелушиться и стираться. Но Ирен, казалось, это нисколько не беспокоило. Наоборот, изменения оттенков ее забавляли, укрепляли ее веру в великолепие жемчужин Востока.

В-четвертых, узнав, благодаря ходившим по деревне слухам о предстоящей женитьбе Ромуальда, его дальний родственник граф де Тюрзьер, седьмая вода на киселе по отцовской линии, живший, в 50-ти километрах от них, в сторону Шоссена, - 80-летний старик, не имевший прямых наследников, пригласил Ромуальда в свой замок и объявил ему, что намерен сделать роскошный свадебный подарок последнему из Мюзарденов, а именно: несколько сенокосных лугов, старую водяную мельницу, участок с одичавшим виноградником, куда уже и вороны-то не летали, а поселился давным-давно колорадский жук, а также несколько семейных реликвий, среди которых полотна Мейссонье и два полотна Бугро, найденных на чердаке. Все это Ромуальд получит, разумеется, только после свадьбы - о, эта вечная недоверчивость жителей Франш-Контэ!

Таким образом, Ромуальд получал какой-никакой начальный капитал и не продавая своих жемчужин. И в довершение всего, Ирен вбила себе в голову поохать и собственноручно показать эксперту колье, прежде чем надеть на палец обручальное кольцо. (Для чего написала Мени Грегуар, испрашивая совета.)