122
2
Господин Ранинг Джек работал в Государственной электричес- кой компании, которая монопольно владела всей электросис- темой в стране. Отсутствие конкуренции на частном рынке не могло не сказаться пагубно на внешнем и внутреннем облике Компании, несущей в себе все пороки, свойственные огромной государственной монопольной системе... Грязный, неприкры- ваемый протекционизм, закулисные сделки и делёж жирных мест, забастовки представителей рабочего комитета, которые на самом деле давно забыли, что должны представлять рабочих, а не себя, ссоры, слухи. В общем, верхушка неустанно боролась за те блага, что создавались руками неплохо зарабатывающих рабо- чих. Кроме всего прочего, электроплательщик содержал ещё и неимоверно раздутые штаты, благодаря чему, собственно, Ранинг и попал туда.
Джек пересёк Площадь Пражского Замка и зашёл в пятнадцати- этажное здание главного управления Компании. На нижнем эта- же располагался огромный холл. Напротив входа и прямо у две- рей сидели всегда сонные охранники. За свою многолетнюю службу они выучили наизусть все лица и теперь просили предъ- явить удостоверение только новеньких, которых тоже успешно запоминали в течение их первых недель.
В глубине холла стоял огороженный с трёх сторон стол. За ним сидел начальник отдела посылок и писем - Боб. Когда-то на этом месте был закрытый офис, но во время реконструкции холла стенки кабинета пришлось разобрать и Боб временно, а позже уже насовсем остался в открытом пространстве. Стойка над столом отгораживала его от внешнего мира, но в общем-то Боб не особенно нуждался в этом. Его рабочее место оказалось в глубине нового холла около рабочего лифта, которым почти не пользовались, и теперь мимо него проходили только посыльные и иногда уборщицы. Вокруг стойки Боба всегда лежали большие перетянутые пачки писем, визуально ещё более отделяющие, оттеняющие мир (офис) Боба, или Чокнутого Боба, как его на- зывали все за глаза. Никто, включая старожилов, уже не помнил, за что его прозвали Чокнутым, но большой роли это не играло.
123
Прозвали и всё. Значит, были причины.
Джек предпочитал подниматься не в общем просторном, а в маленьком, как правило пустом, рабочем лифте, - этим он избе- гал выслушивания утренних воспоминаний вчерашних телеви- зионных передач и толкотни больших лифтов. Проходя мимо стойки Чокнутого Боба, Джек внимательно посмотрел на него. Боб чем-то притягивал его. Джек пока не мог объяснить себе, чем именно, но уверенно мог сказать, что хотел бы с ним погово- рить... Боб же, казалось, не интересовался ничем вообще. Рабо- тая, он всегда насвистывал, голову поднимал редко, а если и поднимал, то глаза смотрели не на человека, а куда-то сквозь него. Он всегда был одет в костюмы тёмных оттенков, и каза- лось, сливался со столом, компьютером, стойкой, - он был час- тью холла. Многие сотрудники перестали замечать его вообще, но, кажется, это мало волновало Боба... "У него внутри что-то есть, - подумал Джек, - что-то здесь не просто так". В этот момент Боб в очередной раз пропел строчку из какой-то песни, ко- торую, наверное, знал только он: "Вот идёт по жизни человек-говно". Причём последние два слова он пел всегда по слогам: "Че-ло-век гов-но". Других строк никто никогда от него не слы- шал, только эти: "Вот идёт по жизни че-ло-век-гов-но". Чокнутый Боб пел очень мелодично и никогда ни к кому не обращаясь. Ве- роятно, он пел эту строчку, а может, и всю песню, когда находил- ся совсем один. Хотя слова и не отдавали альтруизмом, он пел не зло и как-то даже отрешённо. "Как-нибудь попрошу у него слова всей песни", - подумал Джек.
124
3
"Мы представляем себе свою жизнь!.. Как бы там ни было. Ка- кие бы красивые слова мы ни отпускали. Даже себе. Когда один сам с собой... Какое-то внутреннее желание тепла, извечная жа- лость к себе; как хочется поставить запятую на этом месте и дописать - "что угодно". Но нет, на этот раз я хочу объяснить, выразить словами, сложить из кубиков и, отойдя на десяток шагов назад, увидеть построенное. Обречённая на мучительную смерть попытка. И хотя понимаешь, что - невозможно, но... Но не дай нам Бог победить... Не дай нам Бог.
Ну вот, вновь я всё перевернул на личное. А в ушах всё время какой-то фон. Шум. Детишки разряжают лёгкие в свои дуделки. Раздаётся мерзкий звук. Они смеются и бегут дальше. Болтают чепуху, полную ерунду. Гремят самокатами, велосипедами по мостовой. Любое действие порождает шум. За два дома отсюда работают дрелью и электрической пилой. Слышно аж здесь...
Детишки болтают чепуху. Подрастая, они несут ту же чепуху. Изменился тембр голоса, вес, рост, размер ушей, у некоторых в этих ушах даже растут волосы. Они рожают детей.
Нас трудно шокировать добром. Светом. Нас легче, почти на- верняка, можно шокировать дерьмом. Преподнесённая на краси- вом блюдечке сцена "суеты сует" наводит на определённое время скуку (после чего, как правило, мы бежим дальше), может, пе- чаль. Но мы продолжаем лежать на диване. Всё тело расслабле- но. Лениво двигаются только мозги. А потом на той же сцене появляются две сидящие одна против другой экскрементирую- щие девушки. И у нас выпрямляется спина, хвост калачом, шерсть струночкой, дыбом... Шум.
В доме напротив у меня целый театр. Расстояние всего метров в десять, и всё слышно просто замечательно:
Обалдеть! - ему лет пятьдесят пять, а он проживает со своей матушкой. Я не написал "на вид ему лет пятьдесят пять", потому что никогда его не видел. Я только иногда слышу его. Уставший голос. Седые на слух волосы. Обрюзгший живот. Волосатая грудь. Два ряда мешков под глазами. Живёт с матерью. В свои пятьдесят пять. Всё. Привет...
125
Так вот, слышно всё замечательно. Вообще здесь состояние кемпинга. И вот в этой еле слышимой, мягко облегающей, как платье талию девушки, тишине я услышал его голос. Ему так всё надоело! Мать тараторила ему что-то минут двадцать. Сидел и слушал. А потом мягко, баском, с сыновней любовью сказал: "Мама, не ебите мне, пожалуйста, мозги". Представляете?! "По- жалуйста" сказать не забыл. Мать аж рот открыла (это я так думаю). Вот это сын! Это интеллигент!.. Они вечером помири- лись. Я слышал. Она ему опять что-то тараторила.
На втором этаже, слева от них, живут студенты. В складчину (опять моё предположение). Голоса разные. Возможно, несколь- ко пар. Так вот, однажды ночью (я спал на балконе) одна из них запела. Такой голос! На своём, на местном. Я сразу её себе пред- ставил: не красивая, но и не отталкивающая. Если бы она ещё русский знала. Цены бы ей не было (с удовольствием, причём)!
А тут недавно Макс у меня оставался. Сидели перед телевизо- ром. Часов двенадцать ночи. Тепло - все окна открыты. И тут началось!.. Внизу, прямо подо мной, снимают квартиру парень с девушкой. Он - длинный, худой, с острыми чертами лица. Она - небольшая, мягкая, симпатичная (их я видел, - столкнулись на стоянке перед домом). Вроде ничего общего с виду. Ан нет, нате Вам, пожалуйста...
Как она кричала!.. Боже ты мой! С почти одинаковыми переры- вами. Его не слышно, а она - просто праздник. "Сделай потише, - говорит мне Макс и добавляет, - адюльтер". "Причём здесь адюльтер, - спрашиваю я, - они живут сто восемнадцать тысяч лет вместе?" - "Ты не понял, - отвечает Макс, - она не сейчас, до этого ему изменила". - "С чего ты взял, - спрашиваю я, - ты же их никогда не видел?" - "Зато я сейчас её слышу, - говорит Макс, - это фальсификация чистой воды. Таких оргазмов не бы- вает. Он уже час её пилит". "Ну а вдруг у них подъём?" - неу- веренно спрашиваю я. - "Нет, нет, - Макс вяло махнул рукой, - это она так просит у него прощения. Сама перед собой. Понима- ешь?.. Он ничего не знает, дурень. Пилит себе и всё. - Макс сде- лал глоток чая и закончил. - Но мы-то знаем... Нас-то ей про- вести не удастся". "Представляешь, Макс, - говорю я, приняв априори его идею, - зайти к ним прямо сейчас и ей в лоб: ты где,
126
дорогая, распрекрасная наша, вчера другу изменяла?"
Так что давайте, детишки, шумите всласть. А когда вы вырас- тете, вам покажут отрывок порнографического фильма: три сест- ры со связанными руками согнуты, потому что эти руки спереди ещё привязаны к икрам. И все они повёрнуты, исключительно по своему желанию, друг к дружке лицом. И три молодца примос- тились у каждой сзади. И наши, уже большие, девочки думают, стесняться им или нет, а у наших ребятишек инструмент под- нялся... Результат, им кажется, у всех одинаковый.
