– Да, Саша у нас очень красивые портреты пишет, – не без гордости сказала Елена Александровна. – По фотографии. – Она показала на стену, где висели три тщательно вылизанных, откровенно дилетантских портрета.

– Вообще-то по фотографии пишут только генсеков и покойников, – улыбнувшись, сказал Антон и как можно дружелюбнее спросил: – И давно вы занимаетесь живописью?

– Двадцать пять лет, – ответил Александр. – Это всего лишь хобби, я ни на что не претендую.

– Двадцать пять?! – чему-то обрадовался Антон. – Знаете историю про Будду, который встретил в лесу старого йога? Он остановился и спросил у отшельника, сколько лет тот провел в своей хижине. «Двадцать пять», – ответил йог. «И чего же вы достигли за столько лет?» – спросил Будда. «Я могу перейти реку прямо по воде», – гордо ответил отшельник. «Бедняга, – с жалостью сказал Будда. – Неужели вы на это потратили столько времени? Паромщик взял бы с вас за переправу всего один обол». Это так, к слову пришлось, – сказал Антон. – А вообще-то мне пора. Уже поздно, мне добираться еще час, а может, и больше. Я даже не знаю, найду ли свой дом.

– Антон, никуда я тебя не отпущу! – испуганно воскликнула Елена Александровна. – Переночуешь здесь, а завтра, если захочешь, уйдешь. Я заранее постелила тебе в твоем кабинете. Неужели тебе неинтересно после стольких лет вернуться в свой кабинет, посидеть за своим письменным столом?

Немного поразмыслив, Антон медленно проговорил:

– Интересно, конечно… Хорошо. Я остаюсь.

– Спасибо, Антон, – поблагодарила Елена Александровна. – Если ты устал – а я вижу, ты устал, – можешь подняться к себе. Наташа, проводи отца наверх, в кабинет.

Антон действительно чувствовал себя совершенно разбитым и с облегчением вздохнул, когда узнал, что возвращаться не надо. Его даже перестала смущать странная роль, и он поблагодарил судьбу за то, что она привела его в нужный час к этому дому.

– Спокойной ночи, – сказал он, обращаясь ко всем.

– Каждый выбирает себе веру по образу и подобию своему, – запоздало наставил его Александр. – Ваша циничность очень идет вам.

– Ты мне испортил весь вечер, – устало, с обидой сказала Елена Александровна и покачала головой. – Саша, Саша…

– К чему здесь вера, не понял, но я сдаюсь, – повернувшись к Александру, рассмеялся Антон и поднял обе руки вверх.

Наташа шла впереди, освещая деревянные ступени толстой восковой свечой в тяжелом бронзовом подсвечнике. Доски противно скрипели у них под ногами, отсветы пламени скользили по глазурованным бокам цветочных горшков, развешанных по стенам, тени метались по лестнице, как живые, и, слово крысы, забивались под ступеньки.

– Как вы думаете, – начал Антон, – ваша мама действительно верит в то, что я ее бывший муж?

– А вы считаете, что она перед вами дурочку ломает? – спросила Наташа.

– Ну… чего от скуки не сделаешь. И не такие спектакли устраивают. Хотя что я вас спрашиваю? Вы же участница, лицо заинтересованное.

– За много лет, что я прожила в этом доме, здесь побывал только один посторонний человек, и тот участковый милиционер. Зато в назначенный день и час появились вы. Совпадение? Может быть. Как я к этому отношусь, я говорить не буду. Мама много лет ждала вас и дождалась, остальное меня не касается.

Они вошли в темную просторную комнату, и Наташа поставила свечу на письменный стол.

– Вот ваш кабинет, папа. Можете располагаться. Уже поздно. Завтракаем мы в девять, но вы можете спать сколько захотите, вас никто будить не станет.

– А я рад, что попал к вам, – неожиданно признался Антон и поставил кейс к стене.

– Я рада, что вы рады, – ответила Наташа.

– А что, света, кроме свечей, здесь нет? – разглядывая комнату, поинтересовался Антон.

– Есть. Но в те времена, когда вы здесь жили, его еще не было. Поэтому мама просила не включать электричество. А сейчас ложитесь спать. Кабинет посмотрите завтра. – Она неслышно вышла и закрыла за собой дверь.

В полумраке кабинет покойного хозяина дома имел вид капитанской каюты какого-нибудь парусного судна времен Христофора Колумба. Рядом с массивным двухтумбовым письменным столом со львами на филенках стоял огромный, похожий на орган, книжный шкаф. Внутри шкафа за темным стеклом поблескивали почерневшим золотом корешки старинных книг. Слева на стене висел древний бронзовый барометр в черной полированной оправе из какого-то благородного дерева. Старинные карты были убраны в тяжелые дубовые рамы, а на открытых полках стояли высушенные экзотические обитатели южных морей. И даже лампа над головой напоминала по форме кормовой фонарь военного фрегата, бороздившего моря лет триста – четыреста назад.

Диван, на котором Антону предстояло провести ночь, был узким и жестким, а накрахмаленное белье пахло чистотой и морем. Антон разулся, потянулся было за кейсом, собираясь сделать себе укол, но тут внизу снова зловеще забили часы, и он от неожиданности отдернул руку, да так и застыл в напряженной позе, пока не пробило двенадцать ударов.

– Чертовы часы, – прошептал он, – по идее, сейчас должна открыться дверь и войти старуха.

Едва он это проговорил, как в дверь постучали, затем она медленно, с тихим скрипом отворилась, и в комнату тяжело вошла хозяйка дома в длинном, до пят, белом платье, которое висело на ней, как на вешалке. На голове у нее была такая же белая широкополая шляпа с мертвым, помятым букетиком на полях. В руках она держала костяной веер и от волнения постукивала им по ладони, словно кастаньетами. Вид у хозяйки дома был более чем музейным, и только горящий взгляд говорил о том, что она из этого мира.

– Это я, Антон, – прошептала Елена Александровна. – Ради бога, извини за то, что я тебя потревожила. Мне так хотелось увидеть тебя еще раз. Так хотелось посидеть с тобой, поговорить наедине. Ты позволишь мне войти?

– Конечно, Елена Александровна, – растерянно ответил Антон.

– Я ненадолго, – возбужденно проговорила она.

Больше всего Антона напугала страсть, с которой говорила хозяйка дома. Страсть, такая неуместная в этом тщедушном, высохшем теле, а потому противоестественная. Она была больше похоже на старую механическую куклу, у которой сорвалась пружина. Движения ее были резкими и беспорядочными, она то закрывала лицо руками, то не ко времени всплескивала ими и закатывала глаза. Казалось, что сейчас завод кончится, пружина раскрутится до конца и металлическая лента, прорвав платье, выскочит где-нибудь на спине.

Нехорошее, жутковатое чувство охватило Антона. А Елена Александровна, кротко спросив разрешения присесть рядом, устроилась на краешке дивана и громким шепотом продолжила:

– Это твой дом, Антон. Все здесь принадлежит тебе и только тебе. Ты купил этот дом для меня, и я хочу, чтобы ты здесь жил. Помнишь, как ты внес меня сюда на руках? Помнишь? – с надеждой и отчаянием спросила она.

Антон промычал в ответ что-то невразумительное, и Елена Александровна с горечью торопливо перебила его:

– Молчи, молчи! Ты не виноват. У нас забирают память перед следующим рождением, иначе бы мы рождались на свет уставшими стариками. Я напомню тебе: я была в этом самом белом платье и в этой шляпке с флердоранжем. Мы пришли сюда пешком по пляжу, и ты полдороги нес меня на руках, потому что мне в туфли все время набивался песок. А потом ты внес меня на второй этаж. Ты был таким же красивым и сильным, как сейчас. Ты внес меня и положил на этот самый диван. А потом ты любовался мной. Снял с меня шляпку, поцеловал, распустил мне волосы. Помнишь, как ты вынимал шпильки из моих волос? О, какие у меня тогда были волосы! – По впалым старческим щекам Елены Александровны скатились две слезы, и она закрыла лицо руками. – Почему ты умер так рано? – сквозь рыдания проговорила она. – Зачем ты бросил меня одну в этом страшном, холодном мире? Ты же клялся, что любишь меня и будешь любить вечно. У тебя была я, были сын, дочь и еще не родившаяся Наташа. Ну что ты молчишь?

Антон с шумом выдохнул, провел ладонью по вспотевшему лбу и проговорил: