Собравшиеся в зале люди, увидев приближающуюся пару, зааплодировали. Римма Вячеславовна даже вышла навстречу им. Все мужчины также спешили засвидетельствовать свое почтение. Все улыбались, и было непонятно – естественные это улыбки или натянутые. Возможно, причиной тому был полумрак, царивший в зале.

– Здравствуйте, Кирилл Владимирович.

– Добрый вечер, Кирилл Владимирович, очень рады вас видеть.

– Как хорошо, что вы сегодня пришли к нам!

Лариса уже поняла, что прибывший не кто иной, как ожидаемый всеми Аткарский. А он, осыпаемый потоками приветствий, снисходительно молча кивал в ответ.

– Здравствуйте, – наконец сказал он хорошо поставленным голосом.

– А кто сегодня ваша муза? – спросил Денис.

– Рекомендую – Анна Давыдова, занимается дизайном, – представил он свою даму.

– Шарман! Трэ шарман! – неожиданно по-французски отреагировала Римма Вячеславовна, в умилении сложив руки около груди.

Патрушев же, облокотившись на колонну, застыл в позе Чайльд Гарольда и смотрел исподлобья на сцену, разыгравшуюся только что перед его глазами. Лишь он один почувствовал весь драматизм ситуации. Собственно, драма происходила только внутри у него. Настроение остальных, напротив, было приподнятым – явился давно ожидаемый всеми господин Аткарский. А на его спутницу всем по большому счету было наплевать. Всем, только не Патрушеву. Потому что это была его женщина, его… По крайней мере, так было еще совсем недавно. Еще позавчера. Когда они были близки.

Но теперь все кончилось. Он это уже знал. Узнал об этом всего лишь несколько минут назад, однако это ничего не меняло. Наоборот, добавляло драматизма: нервная система Патрушева уже вступила в борьбу с шоком и не могла допустить перегрева эмоций, под влиянием которых Андрей сломался бы и наделал глупостей. Или же погрузился бы в сжигающую разум депрессию.

Поэтому Патрушев как бы абстрагировался от всего происходящего и попытался представить, что он играет в какой-то пьесе. Да, да, ему казалось, что все здесь происходит на самом деле, только это театральное действо, главным героем которого был сейчас не Аткарский, а он сам – Андрей Патрушев. Потому что именно его эмоции имели значение, а Аткарский – это так, необходимый элемент, по логике развертывания театрального сюжета лишь оттеняющий действия главного героя…

Патрушев думал, и его мысли, облаченные в слова, если бы все это игралось на сцене, должны были бы произноситься. И он думал, стараясь проговорить все дословно и четко.

«Боже мой! Как же я не придал этому значения? Еще тогда, в момент той самой близости, он почувствовал – что-то не так. Ну а теперь-то стало понятно – она собиралась на свидание с Аткарским. Как верна была мелькнувшая у него догадка! Именно для Аткарского она сделала тогда новую прическу, именно для него надела элегантное, дорогое белье».

Почему он тогда не придал этому значения? Впрочем, теперь уже было все равно.

Аткарский тем временем прошел на сцену и занял почетное место во главе стола. Справа от него расположилась Анна. Судя по всему, она пока не заметила Патрушева – все ее внимание было приковано к блистательному экстрасенсу, к тому же в зале царил полумрак, и фигура Патрушева была незаметной.

– Я тебе никогда этого не прощу, Филимонов! – зашипел он в ярости на приятеля.

Мысли его оборвались, и по закону жанра главный герой должен был излить на кого-то свой гнев – разумеется, не на виновника главной причины его раздражения, потому что это было бы слишком неприлично и неадекватно – и он просто ткнул самого в тот момент близкого.

Филимонов был тоже не чужд некоей театральности. В тот момент он играл свою роль – роль спокойного мудреца, многое знавшего и знающего наперед. Дмитрий принял удар, пожал плечами и снисходительно произнес:

– Она не стоит тебя, дружок. Я это давно знал.

– Что? Что она спит с ним? – продолжал заводиться Патрушев, резко ткнув пальцем в сторону Аткарского.

– Ну, во-первых, не надо сразу так наезжать на девушку! Спит она с ним не спит – еще неизвестно: свечку я не держал, – рассудительно заметил Филимонов. – А во-вторых, главное не в том, спит или нет… Важнее то, что она тебя не стоит. Ты достоин лучшего. А она – просто провинциалка с извечными желаньицами и хотеньицами…

И, поскольку Патрушев не нашелся что ответить, Филимонов, отвернувшись, устремил свой взор на сцену.

– Какие у вас планы, Кирилл Владимирович? – подобострастно глядя на Аткарского, между тем спрашивала дама из «демонических женщин» с короткой стрижкой.

– Планы у меня многоплановые, – улыбнулся Аткарский, и все вокруг засмеялись этой, по мнению Патрушева, не очень удачной шутке.

– Не намерены ли вы устроить сеансы для большой аудитории?

Аткарский нахмурился и после паузы жестко произнес:

– Эти сеансы – настоящая профанация. Я привык работать, а не водить других за нос.

Он достал из кармана пачку «Парламента» и небрежно выставил руку с сигаретой. Ему тут же была услужливо поднесена зажигалка. Он чуть подался вбок, манерно облокотился на стол и прикурил, не одарив взглядом даже того, кто подал ему огонь.

Таким образом, беседа неторопливо текла: пытливые вопросы со стороны поклонников, а это, несомненно, были поклонники, сменялись односложными, не слишком перегруженными смыслом ответами Аткарского. Он постоянно изображал на своем лице что-то среднее между раздраженностью занятого человека, снисходившего до общения с людьми ниже себя, и вежливой доброжелательностью. Он одаривал полуулыбками, взглядами из-под полуопущенных ресниц, чем приводил в восторг особенно женщин.

Анна же чувствовала себя скованно, неловко, но в то же время была довольна тем вниманием, которое уделяло общество мужчине, с которым она пришла. Она не притронулась к угощению на столе, но в то же время не отказалась от предложенного ей бокала красного вина в красивом, тонком хрустальном фужере.

Аткарский ничего не ел и не пил. Он только курил, стряхивая пепел куда попало – на стол, пол, колени соседа слева. Но никто этого словно не замечал. Все воспринимали это как должное. Только когда сигарета выгорала до фильтра, около Аткарского оказывалась рядом пепельница. Он тушил сигарету, и пепельница тут же исчезала, чтобы потом появиться снова в нужный момент.

Патрушев наблюдал за всем этим со своего полутемного места около колонны, и в его голове роились мрачные мысли. Да, конечно, Аткарский, которого он считал своим учителем, «состоялся». Все его так любят, просто обожают… А кто он, Андрей Патрушев, против Аткарского? Конечно, никто – просто хрен с горы… Червяк.

Патрушеву, однако, пришла в голову неожиданно ироничная мысль – ведь такой же червяк сидит и внутри Аткарского. Если иметь в виду его кишечник…

Филимонов, видимо, заметил, что его друг раздираем противоречивыми мыслями, и, как всегда некстати, ударил его по плечу, да так, что Патрушев чуть не упал.

– Ну что, пойдешь поздороваешься с ней? – спросил он, кивнув на Анну.

– Зачем? – хмуро спросил Андрей.

– Как зачем? Ты забыл о своих карьерных планах? – вскричал Филимонов. – Не собираешься же ты отказываться от них из-за такой ерунды?!

Лариса с Эвелиной стояли рядом и с интересом вслушивались в диалог молодых людей. По крайней мере, Ларисе он был более интересен, чем личность, которая с видом хамоватого напыщенного индюка восседала за столом и демонстрировала свое псевдовеличие. На Эвелину, правда, Кирилл Владимирович произвел несомненно куда более приятное впечатление, и она его буквально пожирала глазами. Хотя и она умудрялась одновременно навострить уши на разговор Филимонова и Патрушева.

– Ну, если ты не хочешь сам, то это сделаю я, – сказал Филимонов.

– Не надо, Дима, – удерживал Патрушев.

– Прекрати бунт, – решительно прервал его Филимонов и быстрым шагом направился к экстрасенсу, который в тот момент с довольно кислой миной выслушивал бред шизофренички Оли.

Лариса видела, как Филимонов подошел к нему и, оперевшись одной рукой на край его стула, а другой на стол, что-то сказал ему на ухо. Аткарский сначала удивленно повернул голову, потом, после паузы, кивнул Филимонову своей величавой головой. Она также заметила, как несколько удивленно поднялись брови Анны Кравцовой, которая, по-видимому, узнала Филимонова.