- Знает кошка, чье мясо съела! - загадочно сказал Кеса и, быстро нагнувшись, шепнул Абишу: - Угости стаканчиком чан ку! С твоим кардамоном и твоей гвоздикой! Пусть человек испепелится... У-у-у!
- Где телеграмма? - с тревогой спросил Мирза. - Да что г. тобою? На тебе лица нет!.. Бьешься, как птичка в клетке, Может, позвать Баладжаева?
- Со мною... так... бывает, - сказал Абиш, стараясь не встречаться взглядом с Кесой. - Не надо Баладжаева...
- Верно, верно, с ним такое случается! - подхватил Кеса. - Припадки!.. У него это с детства, врожденное. Ему не хотелось посвящать в тайну бухгалтера.
- Да где ваша телеграмма?
- Ты гони деньги и не рассуждай!.. Вессалам! - прикрикнул Кеса. - Знать телеграмму тебе не положено. Не дорос еще до документов государственного значения!
Мирза усмехнулся.
- Запечатайте, а я сам отправлю. Это предложение Кесе понравилось.
- Немедленно запечатай, накапай горячего красного клея, - так он называл сургуч, - пришлепни сверху медной печатью!..
Абиш покорно выполнил его распоряжение.
Через минуту бухгалтер получил в руки запечатанный, украшенный пятью сургучными клеймами конверт.
Кеса упивался безудержными мечтами: "Прилетит самолет, и дело раскроется, и меня наградят, повысят в должность. Все станут на меня указывать пальцем: вот он, вот герой. Ашуги песни про меня споют!.. В газете статью про меня напечатают!"
Он проворно завертел головою, силясь рассмотреть в тучах самолет.
За этим странным занятием его и застали у водопроводной колонки телефонист Аскер и Худакерем Мещинов.
- Эй, приятель, шею не сверни! - крикнул Аскер. Спохватившись, Кеса приосанился, поманил телефониста себе.
- Исключительно между нами, - отводя его в сторону, к складу потребсоюза, сказал Кеса вполголоса. - Сейчас к нам прилетит эйриплан.
- Мен олюм! Какой аэроплан! Что ты говоришь? - воскликнул удивленный Тель-Аскер, получив от Кесы эту свеженькую новость.
- Да, эйриплан! - кивнул Кеса. - Но не вздумай взять телефоны в руки и растрезвонить об этом по всем линиям. Набери в рот водицы!.. Знаю я тебя готов на любом перекрестке вопить: "Сорока, а сорока, у меня есть орешек!.."
- Но для чего? По какому случаю? - допытывался Аскер. Кеса прикрыл рот ладонью.
- Тшшш! После, после... Иначе я пропаду вместе с отцом и всеми родичами!
Тель-Аскер обиделся. До сих пор между ним и Кесой никаких тайн не было и быть, казалось бы, не могло... Вместе они ошпаривали кипятком, ощипывали и жарили в масле кур и цыплят, щедро получаемых Кесой от благодарных просителей. И, лакомясь сочным мясом, оба взахлеб делились новостями: Кеса их ловко добывал в исполкоме, а Тель-Аскер в телефонной трубке.
Сколько раз Кеса благоразумно шлепал себя по губам и клялся: "Да буду собакой, если расскажу..." Однако достаточно было ему встретить Аскера, как все обещания забывались. Телефонист тоже не оставался перед ним в долгу.
Почему же ныне Кеса туго завязал мешок с тайнами?
- Мен олюм, да ты хоть намекни! - взмолился парень.
- Клянусь твоей жизнью, после, после!.. - И Кеса побежал, как ужаленный в летний зной оводом теленок.
Тотчас к Тель-Аскеру приблизился угнетенный любопытством Мешинов.
- Почему так затянулся твой разговор с безволосым? Мен олюм, о чем вы шептались?
- Да так... Пустяки! Кажется, Кеса вовсе выжил из ума!
- Ты сегодня положишь меня в могилу, - сказал, покраснев от гнева, Мешинов. - Ты же мужчина!.. Иначе я раз и навсегда отвернусь от тебя.
- Но только ни-ни, смотри не проговорись! - строгим тоном сказал Аскер и оглянулся: нет ли поблизости прохожих. - Кеса говорит, что сегодня к нам прилетит самолет.
У Мешинова широко раскрылись глаза.
- Как? Самолет? К нам самолет? Настоящий?
- Клянусь жизнью твоей, клянусь жизнью самого Худуша, злодей Кеса говорил именно так. Может, бредил?.. Мешинов долго чесал затылок.
- Кеса может знать достоверно.
- Вот я тоже думаю, что он может знать точно, - согласился Аскер.
Друзья запрокинули головы и впились глазами в вершины поднебесных гор, в стремительно летящие над ними косматые тучи.
Вернувшись от Субханвердизаде, Баладжаев глубоко задумался. Он уже раскаивался, что пустил вместе с председателем и своего коня на каменистую кручу,.. Н-да, Субханвердизаде был способен спустить Баладжаева вверх тормашками с той самой крутой лестницы, на какую сам же подталкивал. Как видно, надо лишь подобострастно поддакивать: "Слушаюсь... так точно... да, да", уподобиться верблюду, опустившемуся на колени с вытянутой шеей перед хозяином.
- И-ых, Баладжаеву, видно, суждено довольствоваться щедротами своей многопудовой супруги. Протянуть руку к молочному ягненку все равно не удастся.
И, упрекая себя, что взялся за гуж, который ему не дюж, Баладжаев вызвал в кабинет Рухсару и, пряча глаза, попросил ее ровно в десять часов вечера посетить председателя исполкома товарища Субханвердизаде и оказать ему на дому необходимую медицинскую помощь.
Ничего не подозревавшая девушка послушно собрала чемоданчик и пошла.
- Вернуться б тебе невредимой, ай, гызе - прошипела ей вслед, выглядывая из-за занавески своего окна, Гюлейша...
А Рухсара быстро шагала по пустым улицам. Она была взволнована, - ведь впервые ее направили к ответственному работнику района, к самому товарищу Субханвердизаде... Как бы не осрамиться, не оробеть! Нужно держаться солидно, но не заносчиво, оказать высокопоставленному пациенту уважение, но и самой не ударить лицом в грязь.
Городок притих, будто страшился непогоды, нависших тяже лых, как камни, туч. Исчезли во мгле снежные горы, дремучие леса. Только гул ниспадавших с высоких скал водопадов хле стал, словно бичом, темную ночь. Река, рассекавшая западную часть города, выла, клокотала, наполнившись после недавних ливней водами горных потоков.
Рухсара толкнула калитку и остановилась в нерешительности. Селевые грязевые потоки после грозы, сорвавшись с гор, подмыли фундамент электростанции, и городок как бы ослеп, погрузился в беспросветную темноту. На улицах не горели фонари, из окон домов не падали на тротуары, как обычно, широкие полосы золотистого света. Рухсара чувствовала как учащенно бьется ее сердце.
От грядок и клумб в саду поднимались сырые испарения. Рухсара почувствовала легкий озноб и застегнула на все пуговицы шевиотовый жакет. Ей показалось, что в саду, за деревья ми, стоит какой-то мужчина. Сторож? Девушка; боясь оглянуться, поднялась на балкон.
Волнение не покидало ее. Она не могла понять, почему именно ее в ночную пору доктор Баладжаев отправил в чужой дом. Но, конечно, возражать доктору, который все эти дни по-отечески заботился о ней, девушка не посмела...
А Субханвердизаде, услышав на крыльце стук каблучков, насторожился, подобрался всем телом, как барс, готовящийся к прыжку на грациозную горную козочку.
Как же начать облаву на нежную, наивную девицу? Малейшая оплошность может привести к непоправимой ошибке, и тогда порыв Гашема разобьется вдребезги, как стрела, ударившаяся о камень.
"А если у нее есть жених? Ах, ну и пускай! Ведь мы, ответственные деятели, - не истуканы, а тоже грешные люди, как прочие. Прав я или нет? Стоит ли волноваться столь опытному "охотнику"? Как говорится: "Минуло восемьдесят, девяносто, а там - сто лет... Глянь, а тебя и на свете нет", - думал с блудливой улыбочкой Субханвердизаде.
Наступил срок исполнения данного обета. Рухсаре предстоит выпить уготованную ей рюмку коньяку. Услужливый доктор Баладжаев умело и хитро направил козочку к тому месту, где притаился в засаде охотник. Теперь только бы не осрамиться?.. Гашем постарался взять себя в руки, придвинул ближе стоявшую на столике у изголовья кровати лампу, прибавил в ней огонька, повернулся к двери и придал лицу своему кроткое выражение.
Рухсара трижды негромко постучала.
- Войдите, - простонал Субханвердизаде. Медленно открыв дверь, девушка застыла на пороге.
