Господи, ну не могу же я сделать первый шаг. К тому же что-то мне подсказывает, что я могу сделать хоть пятьдесят этих самых шагов, мой шефанго будет просто отходить, сохраняя дистанцию. Это не правильно. Мне ли не знать, что он хочет меня не меньше, чем я его. Так в чем дело?

И, главное, что мешает спросить?

Может, я к своему солидному возрасту так и не набралась ума? Во всяком случае, Эльрик в его шестнадцать ведет себя более достойно, чем я в свои три с лишним сотни. Ладно, все спишется на общую душевную усталость. Ведь на самом деле я становлюсь истеричной дурочкой, только когда нет уже сил вести себя, как подобает разумной женщине. М-да. И мысли перескакивают.

Что же до ума, то со мной все понятно. Хотя, конечно, я знаю: мальчик, наблюдающий за мной уже довольно давно, раз и навсегда решил для себя, что Легенда Кансар – сумасшедшая, амбициозная стерва. Обидно, но бороться с этим сейчас я все равно не могу. Да и не во мне дело. Дело в Эльрике. У него-то откуда спокойствие и выдержка дохлой черепахи? «Мы народ спокойный – никуда не торопимся». Я бы в это поверила, если бы не видела Эфу. И если бы не видела Эльрика там, в Лесу, когда он сообщил мне, что собирается на Цошэн, чего бы это ему ни стоило.

Нет, мозги у мальчика кипят. В душе он не черепаха дохлая, а скорее кошка наскипидаренная… Ох, Легенда, умеешь ты находить поэтические сравнения. И все же. Все же… Вот это меня в нем и смущает. И пугает. И… даже, иногда, отталкивает.

Холодность. Внешняя холодность. Непонятная. Ненужная. Неестественная.

Да, многое можно списать на голос его удивительный. Я в первый раз встречаю человека, способного словами, одними только словами передать самую суть того, что хочет он сказать. Так умеют говорить поэты, но они раскрывают смысл узорами фраз. А этот – одним только голосом. И говорит он именно то, что «хочет» сказать. Что он думает на самом деле, что чувствует, это все остается спрятанным. Потому что не может вырваться, проскользнуть, не в слова даже – в интонации. Отсюда кажущиеся спокойствие и рассудительность. И если нежность – то по чайной ложке, как лекарство для перепуганной Легенды. Если заботливость – по капле, чтобы держать меня на грани истерики. А если злость, то тщательно отмеренная. Ровно столько, сколько нужно одной эльфийке, дабы испугалась слегка.

Я, похоже, опять злиться начинаю.

А может быть, дело в Эфе? Эльрик отзывается о ней настолько плохо… Если уж на то пошло, он вообще редко соглашается говорить на эту тему. Может быть, было что-то, о чем он скромно умалчивает? И это «что-то…» Да, конечно, это «что-то» научило шестнадцатилетнего парня спокойно засыпать в обнимку с эльфийкой. Не бывает такого. Просто не бывает. Мне нет особого дела до Эльриковых странностей. Точнее, мне не было бы до них особого дела, если бы не касались они меня лично.

Обидно мне?

Может быть.

А я ведь даже дома была весьма амбициозной девицей. Пока не встретилась с Астандо. Нет, только о нем сейчас не надо. Ни к чему. Незачем.

Ни разу еще не встречала я мужчины, который остался бы ко мне равнодушен, пусть даже равнодушен только внешне. И теперь вдруг натолкнуться на… на ребенка! На мальчишку! Как ладья на камень.

Обидно. Все-таки я женщина. Да, бали. Да, признанный командир. Да, умная, талантливая, честолюбивая. Все так. И при этом женщина.

Что ж, вернемся в лагерь, и если время останется… Ты уж прости меня, мальчик, но побеждать – моя прерогатива.

Последний рывок. Эльрик обогнал Легенду, протянул ей руку, помогая взобраться. Глянул в зеленые глаза. И улыбнулся:

– Не ожидала, да?

Действительно, увидеть на вершине Цошэн такое они никак не ожидали.

Собственно, вершины, как таковой, не было. А был сад. Не слишком ухоженный, но и запущенный не до полной дикости. Была тропинка, уходящая из-под ног куда-то в тенистую глубь. Было тепло и чуть сумрачно, потому что яркое холодное солнце спряталось за облаками.

Грустно было. Тихо.

Эльрик помотал головой. Никак не сочетались между собой пасмурный сад и упрямое желание убить, с которым рвался он сюда, на вершину Цошэн. Кого тут убивать? Зачем?

«Праздник прошел», – всплыло непрошено.

Угрюмо стоят темные деревья. Примята ухоженная трава. И всюду – на раскидистых ветвях, на земле разбросаны ленты серпантина, бумажные фонарики, пышные змеи. От кроны к кроне тянутся гирлянды цветов.

И тихо вокруг.

Праздник прошел. Только воспоминание о нем еще живет. До утра. А утром придут люди, будут наводить порядок и выбросят такие необходимые для прошедшего веселья украшения в мусорную яму.

Эльрик стоял не двигаясь, смотрел, но не видел мглистого сада. Тоскливо было. Непрошеная Грусть по чему-то, никогда не случавшемуся и невозможному в будущем.

Легенда вздохнула рядом.

– Утра не будет. – Шефанго встряхнулся. Поймал непонимающий взгляд эльфийки. – Утро здесь не наступит, – объяснил хмуро, – праздник кончился, а новый день не придет.

– Почему? – тихо спросила Легенда. Эльрик пожал плечами:

– Потому что уже полдень. И раз здесь до сих пор не прибрались, следовательно, заняться этим некому. Пойдем, надо хозяина искать.

– Хозяйку, – напомнила эльфийка. – Это сад Вэйше. Эльрик, ты по-прежнему хочешь ее убить?

– А ты предлагаешь наняться к ней садовниками?

– Неужели ты не чувствуешь? – почти прошептала Легенда. – Боль? И тоску?

– Тебе своих проблем мало? Пойдем. Этим она и покупает. Сначала жалеют, потом остаются, а потом… потом, не знаю, но пересуды всякие начинаются. Вэйше – то, Вэйше – это. Дыма без огня не бывает.

– Мальчик, мальчик, – эльфийка покачала головой, – для тебя все так просто. Свои проблемы. Чужие проблемы. Враги. Друзья. Может быть, когда ты повзрослеешь, ты поймешь.

– Хочешь подождать, пока я повзрослею? Легенда, не раскисай. Здесь красиво, но для меня это не повод грустить. Хочешь, оставайся, а я пойду.

И он отправился по дорожке, недоверчиво поглядывая на густые древесные кроны. Мало ли кто мог свалиться оттуда на спину с целью откусить непутевую шефангскую голову. Красиво вовсе не означает безопасно. Зачастую бывает совсем наоборот.

Легенда неспешно шагала следом. Она знала, что в саду никого страшного нет. Больше того, она знала, что в саду вообще никого нет. Только Эльрик и она. Может быть, от этого здесь и было так грустно.

«Праздник кончился, а новый день не придет…»

Темная аллея, прямая, как натянутая струна, вывела их наконец к невысокому домику, что стоял среди деревьев. Серые, зеленые, белые – словно из непрозрачного стекла, стены отражали сад и небо над собой. Солнце проглянуло сквозь облака, дом осветился, и лучи, разбрызгавшись по крыше, пролились на стены со странным, мелодичным журчанием.

– Флейта, – шепнула Легенда.

Кто-то там, в доме, играл на флейте, и музыка лилась в открытые окна. Простенькая мелодия, но накладывались на немудреную основу вычурные переливы, искусен был музыкант, оттого и показалось сначала, что это солнечные лучи журчат, проливаясь на стеклянные стены.

Красивый сад. И музыка красивая. И дом – ну как же, ведь должно быть что-то третье, завершающее, – дом тоже красив. Что же сталось с желанием убить? Только грусть в сердце. Прозрачная, горьковатая грусть.

Эльрик не останавливался, чтобы посмотреть или прислушаться. По правде сказать, просто опасался остановиться. Не хотел попасть под тоскливое очарование странной здешней красоты. Но в дверь он постучался бы, да только двери не было. Лишь штора шелковая, с узором из нежных цветков, просвеченная насквозь, а за ней…

И как тут не остановиться, руки к мечам бросив?

Черным силуэтом на шелковом мареве – змеиные кольца. Чуть слышный за журчанием флейты шорох трущихся друг о дружку чешуек. И вырастают из змеиного тела два человеческих торса. Гибкие, тонкие женские фигуры – естественное продолжение свивающихся колец. Две свирели в двух парах рук. Опускаются. И музыка смолкла, лишь сад вздохнул чуть слышно.