О принятии решений недаром говорят как об искусстве. Искусство в том и состоит, чтобы ориентироваться в сложной ситуации, основываясь на неполной информации, и притом проделать наибольший путь к цели. Ориентация в свою очередь означает разумное привлечение точных и приближенных данных относительно всех факторов.
Планируя, например, космический полет, мы при всем желании не можем составить абсолютно точной инструкции по поводу обстановки в космическом пространстве, поведения космонавта и корабля. Даже траектория корабля вычисляется приближенно и требует периодических коррекций*. Попытка же предусмотреть и экспериментально отработать все возможные происшествия попросту ликвидирует проект на корню, никто не захочет вкладывать в дело с бесконечной перспективой силы и средства. Всякий проект предполагает конечность научных изысканий и испытательного периода. Когда-то подводится черта, и корабль стартует, невзирая на оставшиеся сомнения. По-настоящему есть лишь одна возможность смоделировать полет - осуществить его, а вообще же - множество полетов. То же самое следует отнести и к иным проектам, да, пожалуй, и к будущему в целом.
* Корректирующие подсистемы - общий признак очень сложных систем. Они компенсируют небольшие неустойчивости, нарушающие движение систем к той или иной цели.
Ситуации такого рода известны и понятны каждому* и сами по себе не требовали бы столь долгой подачи, но проблема несколько меняется при выходе в иной масштаб.
*Великий врач античности Гиппократ (460-377 г. до н. э.) превосходно суммировал суть дела в своем знаменитом первом афоризме: "Жизнь коротка, наука обширна, случай шаток, опыт обманчив, суждение затруднительно".
Пока мы имеем дело с ограниченными проектами, не слишком влияющими (по нашей правильной или ошибочной предварительной оценке) на судьбу крупных социальных организмов, можно сетовать на вечную нехватку времени и средств и верить, что, если бы общество благосклонней отнеслось к вашему двигателю или электронному блоку, его научная разработка была бы глубже, испытания длительней и т. д. Но, в общем, понятно, что лучшим может оказаться иной вариант, другие ученые и конструкторы будут удачливей, в целом же общество выиграет.
Иная ситуация связана с глобальными проектами. Реализация или категорический запрет проекта, влияющего на судьбу всего человечества необратимым образом, дело особое.
Не думаю, что гениальному изобретателю первого колеса мерещились все последствия распространения своего детища, и он мог, например, вообразить, что некогда под транспортными колесами будет гибнуть больше людей, чем в войнах. Более того, в период Среднего царства Древнего Египта само понятие глобального технического проекта выходило за рамки системы мировоззрения. Оно стало формироваться в период становления цивилизаций класса В, интенсивно развивающих технику. Когда в начале 19-го века по английским рельсам побежал первый паровоз, трудно было предвидеть будущую сеть дорог и темп транспортного отравления атмосферы. Разобщенность государств толкала к быстрейшей и максимальной выгоде в рамках данного региона и не слишком стимулировала размышления о планете в целом.
Появление ядерных реакторов и соответствующих бомб, возможно, впервые поставило человечество перед лицом качественно новой ситуации. Ядерные средства оказались, пожалуй, своеобразной красной чертой. Страшные своей массовостью системы вооружения, включая отравляющие газы, потрясали еще в период первой мировой войны. Но после взрывов в Хиросиме и Нагасаки стало ясно, что техносфера выходит из-под контроля*. И это была уже не спонтанно и неспешно расползающаяся техносфера времен первых паровых котлов и ткацких фабрик, а нечто вроде бы научно планируемое с неплохо рассчитываемыми последствиями и притом лавинообразное.
* А чернобыльская катастрофа заставила осознать, что чудовищные последствия выхода техносферы из-под контроля вовсе не обязательно связаны с военной ситуацией...
Порог ядерной энергетики наша цивилизация перешагнула, как говорится, несколько бессознательно, но вот замаячили новые пороги, и перешагивать ли их - до поры до времени вопрос выбора. Мы не можем, например, научно предвычислить все последствия такой операции, как пересадка мозга. Фактически надо провести десятки или сотни этих операций, чтобы разобраться в результатах. Но, с другой стороны, мы понимаем, что главным результатом может стать резкое переопределение человеческой личности. В отличие от всех других пересадок, когда тело донора - простой резервуар запасных частей, здесь мы сталкиваемся с чем-то новым. Соединение мозга с чужой вегетативной нервной системой - это личность, несводимая ни к донору, ни тем более к реципиенту. Вообще, что собственно подвергается пересадке - мозг или остальное тело? Итак, технически обозримая хирургическая операция ведет к искусственному творению новых личностей - в какой степени это правомерно?*
* Хирургический "синтез организмов" порождает серьезные проблемы, но что же можно тогда сказать о генетических приемах вроде клонирования, когда из единственной клетки выращивается полноценная копия организма-донора? Допустимо ли рассматривать эту копию как идеальный (по причине полной совместимости тканей) резервуар запасных частей для донора или она независимо от цели своего создания имеет равные с донором права на жизнь? Между тем, генная инженерия стоит на пороге создания улучшенных копий...
Как вообще оценить проекты, осуществление которых сулит и пользу и несчастья в масштабах всей цивилизации, если сама постановка эксперимента (то есть полноценный научный подход!) означает решающий шаг, фактически осуществление проекта?
Уровень мышления, допускающий реализацию проектов, оказывающих сильное и необратимое влияние на нашу биосоциальную эволюцию, и определяется как автоэволюционный. Цивилизации, для которых он является доминирующим, мы назвали цивилизациями класса С. Ясно, что этот уровень не сводится к научному - в классическом понимании науки как определенной системы взаимоотношений с окружающим миром.
Собственно наука играла роль высшего контролера в программе приспособления окружающей среды к тому, что более или менее туманно определялось как нормальные условия нашего существования. Считается (а до недавних пор, безусловно, считалось!), что разумные существа выделены среди всех других именно умением не только приспосабливаться к имеющимся внешним условиям, но и активным преобразованием этих условий,- интенсивным отношением к природе. Теперь же речь идет и об интенсивном отношении к себе как к элементу природы.
Вместо очевидной, казалось бы, цели безусловного сохранения своих видовых норм в биологическом и социальном плане формируется цель их преобразования, постепенного усложнения биосоциальных систем. Отделываясь от иллюзий абсолютности современного Homo sapiens и, скажем, цивилизацией класса В, мы уходим и от абсолютизации соответствующего мировоззрения. Мы просто допускаем, что, преобразовав, например, свой вид в нечто более сложное, придется неизбежно столкнуться с системой познания, которое значительно обширней и глубже современной науки. В рамках современной науки можно предсказать многие черты вида с резко усиленными функциями мозга и даже цивилизации, этому виду соответствующей, но нельзя смоделировать указанную систему познания в целом.
Здесь мы сталкиваемся с общим положением, согласно которому более простая система никогда не может вести целостное моделирование более сложной системы. Допустимо и даже необходимо моделирование каких-то подсистем, но лишь этим ограничена роль науки более простой системы. Данный момент мы как раз и учитывали, обсуждая в начале главы проблемы прогноза.
Уже сейчас кибернетические исследования вышли на рубеж, великолепно предугаданный одним из крупнейших математиков 20-го века Джоном фон Нейманом. Речь идет о моделировании объектов, создать которые проще, чем описать. Для достаточно сложных автоматов программа их функционирования должна реализовываться автоматом, по крайней мере, не меньшей сложности. Видимо, положение такого рода имеет место для живых систем.
