КТО ВПРАВЕ
СВОИМ ТРУДОМ
СОРЕВНОВАНИЕ
РЫБЬЯ МЕЛОЧЬ - 80 коп.
СВЕТИТ СОЛНЫШКО НА НЕБЕ - ТАЙ ПЕЛЬМЕНЬ НА НЁБЕ!
- А что это такое "соревнование"?
- Ты что, не знаешь, что такое соревнование?
- Социалистическое, что ли?
- Шутишь?
- Шучу.
- Смотри у меня.
- А что за соревнование?
- Как так "что за соревнование"? Просто... соревнование.
- Просто, что ли, соревнование?
- Ну да.
- На бревнах?
- Нет.
- А на чем?
- На параллельном бревне и вертикальном шесте.
- Что ж ты мне сразу, милай, дорогой, не сказал, что на параллельном бревне и вертикальном шесте? А я-то думаю, что за соревнование? А это просто... соревнование. Теперь все понятно.
Прочитав все вывески, Мирзликин особо заинтересовался соревнованием, относительно которого он и услышал вышеуказанный диалог двух друзей отставного сурового старика во фризовой шинели и повязанной крест-накрест полосчатым платком деревенской бабы.
"Соревнование! Ух ты!..
Зрелище древнее...
Древляне, вятичи, касожский князь Редедя, 1242 год,
на льду. Ура! Ура!
А потом
Русь!
Русский раж!
"Русь - ты вся поцелуй на морозе!"
Написать бы либретто оперетты "Поцелуй на морозе" про строителей ГЭС. Большие бы деньги можно было заработать. Всю бы оставшуюся жизнь потиражными кормиться можно было...- ошибочно думает Мирзликин.
Первая часть соревнования, а именно - параллельное бревно, являло собой деревянный спортивный брус, по которому в обыденной обстановке постоянно ходят спортсмены, выполняя различные полезные упражнения: подскоки, прыжки, кульбиты. В сечении брус представляет собой небольшую окружность, длина его колеблется от 3,0 до 3,5 м. Друзья-спортсмены на время уступили свое любимое детище рабочим и служащим, желающим хорошо отдохнуть, весело провести время, принять участие в озорном искрометном празднике - ПРОВОДАХ РУССКОЙ ЗИМЫ.
И сейчас там сидели, обняв подмороженную водой небольшую окружность искривившимися по этой причине ногами, две расторопные бабенки. Раскраснелись, подруженьки, на духмяном сибирском морозце! И прически их растрепались, возвращая первозданную красоту пьяным зрелым женским лицам. Мохеровые шарфы поднимали эту красоту до уровня неземной. Они обе как будто бы сошли с картин древних живописцев. Сошли и уселись на параллельное бревно.
Когда подошел Мирзликин, они отдыхали. Они устали. Дышали ровно и твердо. Они дышали и радовались - своей усталости, белому свету, белому снегу, русской зиме, веселию, пьянству.
Они отдыхали, но каждая держала в правой руке по новенькому холщовому мешку. Мешки эти, как понял Мирзликин, были мягкие и гуманные. Мешки были набиты древесной стружкой производства столярной мастерской стадиона "Динамо". Налицо имелась старинная игра под названием "Бой мешков".
- Будя, отдохнули! - крикнули из толпы, жадной до соревнования.
- Давай, давай, чего там примерзли? Состязайся!
- Ну и давай! - крикнула тогда одна из соревнующихся, а вторая молча ударила ее мешком по голове. Но не попала, а промахнулась, а первая зато попала - прямо по голове. А молчаливая вторая была упорная и молча снова ударила. И на этот раз кре-е-пенько!
Потому что кричавшая "Ну, давай!" закачалась, затрясла головой, покачнулась, покачалась да и съехала с бревна прямо в снег, показав публике краешки теплого белья. Ее подняли, отряхнули, дали стакан. Баба выпила.
- Семеновнина взяла! - крикнул маленький мужичонка, одетый для веселья в красную атласную рубаху поверх ватной телогрейки. И запел, и заиграл, щелкая по кнопкам гармошки:
Ай, Семеновна,
Баба русская.
Чего широкое,
А чего узкое.
Семеновна улыбалась гордо. Тогда вместо упавшей на бревно вскарабкался волосатый мужик, шофер необъятных размеров.
- Сразимся! - крикнул он.
Ну и сразился... Опытная Семеновна как хватила его мешком, так он и полетел с бруса к чертовой матери.
- Закусывать лучше надо, Ваня! - резюмировали зрители.
Победил ли кто в конце концов Семеновну или "баба русская" осталась непобежденной до самого финала, я не знаю, потому что этого и Мирзликин не знал.
Дело в том, что он уже стоял и смотрел на вертикальный шест. Шест упирался в стальное небо и тоже был полит, водой. Вода тоже обледенела. Это тоже было соревнование, поскольку наверху, где шест упруго упирался в стальное небо, имелся привязанный к верхушке шеста приз, заключенный тоже в мешок.
- И почему кругом одни мешки? - удивился Мирзликин.
- А что в мешке? - поинтересовался Мирзликин.
Но ему никто не ответил. Все были увлечены собственными разговорами о мешке.
- А что в мешке?
- Там - бутылка "Коньяк" и клетка.
- Какая клетка?
- С решеткой.
- На кой с решеткой?
- Ты лучше спроси, какой коньяк.
- Мне коньяк ни на кой. Мне он на дух не нужен.
- Поднесли б задарма и выпил.
- Конечно бы выпил. А что в мешке?
- Там клетка и бутылка "Коньяк".
- А кто в клетке?
- Как кто в клетке? Петух.
- Жареный, что ли, петух?
- Жареный петух тебя в зад клюет, а там живой петух.
- Врешь!
- Зачем мне врать? Там петух и бутылка "Коньяк".
- Может, там водка, а не коньяк?
- Что ты, Василий? Разве я тебе когда врал, друг-портянка?
- Коньяк?
- Коньяк.
- А почему коньяк?
- Потому что коньяк дорогой.
- А водка, по-твоему, дешевая?
- Водка абсолютно дорогая, а относительно дешевая.
- А коньяк и абсолютно и относительно?
- Во-во. Хочешь - лезь. Все твое будет.
- А я бы залез.
- А ты и залезь.
- Я бы залез, так ведь как? Столб склизкий, я туда не долезу.
- Валенки сыми.
- Все одно не долезу.
- Это точно, что не долезешь. Потому что кто долезет, тот коньяк выпьет, а петуха унесет домой.
- Тогда ты лезь.
- Я тоже не долезу.
- Почему?
- Тут ум и грамота нужны. А я грамоте слабо обучен.
- Кто ж долезет?
- Так вон они щас и лезут, но они все равно не долезут.
- Глупые люди! Тут ум и грамота нужны. Эх, кабы кошки монтерские...
- Э-э, нет. Кошки противуречат правилам.
- Тоже верно.
- Так а как же, ребята, они эту хреновину туда прицепили? Кто лазил.
- Никто. Это - недостигаемая вышина.
- Почему?
- Потому что.
- Как же они достигли?
- А никак. Блочок, трос, по канатику подняли.
- Обманывают народ.
- Тебя обманешь! Ты на свою харю в зеркало посмотри.
- Это ты совершенно справедливо, Федор, говоришь. Со-вер-шенно справедливо...
"Кошки? Нет... Кошки противуречат. А как же тогда? Ведь кто-то должен долезть, должен доказать, должен покорить это стальное небо? Я ль не умен, я ль не грамотен, я ль не закален? И если не я, то кто же? Неужели эти выпившие лица? Эти дряблые мускулы? О-о-о, нет! Я докажу! Я вознесусь в наше стальное небо!.."
И не поломанная еще голова Мирзликина заработала. Парень думал, сопоставлял, изучал опыт добровольцев. Добровольцы шлепались. Добровольцы карабкались по обледенелому шесту. Товарищи толкали их снизу в теплые пятки. Доброволец повисит немного, как лапша, и шмякнется вниз.
"Если кошки противуречат, то есть ведь, что не противуречит? Ведь не может быть, чтобы не было ничего?"
И внезапно - озарило. Озарение... Простота, близкая к прекрасности...
Мирзликин подошел к ларьку и купил банку искусственного меда. Он вскрыл банку перочинным ножом и вылил мед на свои неснятые штаны, надетые на ноги. Втер мед, после чего и руки Мирзликина стали липкими.
И - липкорукий, липконогий Мирзликин в липких своих штанах и липком болгарском пальто прямо подошел к символическому шесту и, не дав никому опомниться, взлетел, вознесся туда, в недосягаемую вышину обледенелого шеста, туда, в апофеоз проводов русской зимы, в это стальное небо, в это холодное пространство, где жила, как живая, в холщовом мешке бутылка "Коньяк" и почему-то молчал, как зарезанный, петух в клетке.