Сергей СМИРНОВ
- Как скоро, Василий Макарович, зрители увидят фильм?
- Нескоро. Работа предстоит большая, сложная, рассчитанная на три года.
Василий ШУКШИН: Степан Разин - легенда и быль.
Вел беседу Н. ГУММЕР
АНДЖЕЛА ДЭВИС ДОЛЖНА
БЫТЬ СПАСЕНА
БЫВШИЙ МИНИСТР
РАЗОБЛАЧАЕТ ШЕФА ФБР
ПРОИЗРАИЛЬСКИЕ ЛОББИ
ЗА РАБОТОЙ
"Слушайте, смотрите или замолкните навеки!" Грозное предупреждение! Глашатая явно не беспокоит, что вдруг люди, "где бы они ни были", в потоке извергаемых им слов не обнаружат ничего, кроме самонадеянной пустопорожней болтовни. Нет, Берроуз твердо уверен, что его "метод" (заимствуем эти кавычки из французского журнала "Кензен литерер") позволит ему слыть глубокомысленным писателем, чуть ли не спасителем рода людского, пророком, которому, разумеется, положено излагать свои мысли как можно более "темным" языком. Надлежащей же степени "темноты" автор "Голого завтрака" успешно достигал и достигает, орудуя ножницами и клеем. "Разрезай и властвуй!" такова сущность творческого метода, когда лихо накромсанные свои и чужие мысли склеиваются затем, как придется, в самом хаотическом беспорядке, лишь бы по объему составить книгу.
Н. АЛОВ
Наш писательский труд во многом похож на работу энергетиков. Когда я думаю о ком-нибудь из великих писателей, я всегда представляю его себе в образе гигантской электростанции, дающей свет людям. И мы должны нести этот свет, как и наши друзья-энергетики, в самые дальние углы страны.
Евгений ЕВТУШЕНКО
Никаких мемуаров или материалов мемуарного характера я никогда никому не передавал - ни "Тайму", ни другим заграничным издательствам. Не передавал таких материалов я и советским издательствам. Поэтому я заявляю, что все это является фальшивкой. В такой лжи уже неоднократно уличалась продажная буржуазная печать.
10/ХI 1970 г. Н. ХРУЩЕВ
"Гранатовый браслет"
Каждый, кто хоть раз бывал в писательском поселке Алая Пахра, расположенном на 101-м километре Каширского шоссе, не мог не обратить внимания на изящную виллу, приладившуюся в тени деревьев за высоким забором, ограждающим и скрывающим виллу от чужих глаз. Невысокое пропорциональное строение, плод безвестного архитектора-конструктивиста начала 60-х, казалось всем летящим деревянным парусом, положенным на сочную зеленую лужайку с виднеющимися там и сям гнездами маргариток, левкоев, гладиолусов, астр и анютиных глазок. Или бессильным крылом громадного дельтаплана, остальные части которого улетели за границу. Мягкие купы тополей, дарующие прохладу и отдохновение в самый жаркий полдень, дополняли пейзаж экстерьера здания и создавали тот его неповторимый абрис, который и до сих пор живо стоит перед нашими глазами, заставляя вяло волноваться наше бедное измученное сердце.
Итак, 20 августа 1984 года двое изящно одетых джентльменов пребывали на этой вилле, сидели в главной ее, каминной зале, покуривая "Галуаз" и помешивая длинной кованой кочергой малиновые уголья в отгорающем камине.
Один из джентльменов, товарищ лет пятидесяти, высокий, осанистый, с красивыми полуморскими усами, сидел ближе к камину и зябко кутался. Но ему никто бы не дал его пятидесяти двух! Дух, воспитанный чтением хороших книг, тело, тренированное хатха-йогой, и практический отказ от алкоголя делали его почти неуязвимым для этого возраста, и лишь небольшие морщинки, горизонтально пересекающие его чело, больше говорили о перенесенных им испытаниях, нежели вся его большая стокилограммовая спортивная фигура, пахнущая французским одеколоном "Драккар" и одетая в мягкие рубчатые джинсы, превосходный пуловер от "Льюис Тостсолт". Мощная шея его была обмотана длинным кашемировым шарфом индийского филиала фирмы "Диор". На голове изящно торчала черная "стетсоновская" шляпа с дырочками, и он энергично сплюнул в камин.
Товарищ товарища в шляпе выглядел гораздо старше своих лет. На первый взгляд казалось, что его возраст тоже колеблется в указанных пределах, и лишь при внимательном рассмотрении и дальнейшем знакомстве становилось ясно, что ему всего лишь тридцать восемь лет, из которых двадцать пять он отдал родной литературе. Весь череп его, начиная со лба и заканчивая затылком, пересекала обширная лысина, украшенная небольшим количеством жестких, черных волосков, что говорило о незаурядном даровании, пластических способностях и цепком уме этого молодого, как его называли в очередях, человека. Сложен, сбит он был крепко, и было понятно, что если он, обмотав кулак носовым платком, ударит этим кулаком кого-нибудь по лицу, то из этого лица немедленно пойдет кровь. Однако даже при беглом ознакомлении с его добродушной, дышащей спокойствием физиономией становилось ясно, что он, как говорится, "мухи не обидит", видно было также, что он не очень-то в ладах с физкультурой: тело его слегка обрюзгло, хоть и не вышло из берегов, традиционно очерченных для его возраста и образа жизни, а бицепсы, ножные мускулы все еще были упруги, и он резвыми, энергичными шагами пересек каминную, прежде чем остановиться и усесться во второе кресло перед камином в своих блуджинсах "Ли", майке с надписью: "Ауэр тикет ту зэ стар" и овчинной жилетке производства Казанской меховой фабрики.
- Итак, сегодня 20 августа 1984 года. Кто бы мог подумать? - вдруг сказал он и зачем-то повторил: - 1984.
- Да, это ты совершенно точно заметил,- помолчав, иронически отозвался его собеседник. И, выдержав вторую паузу, осторожно спросил:- Спят?
- Спят,- ответил молодой товарищ.
- Обе спят? - тем же обеспокоенным тоном продолжал допытываться собеседник.
- Обои! Как из пушки! - нарочито употребляя вульгаризмы, ответил молодой человек и, внезапно посерьезнев, вдруг тихо сказал: - Я думаю, Василий, что женщины сейчас стали пить гораздо больше мужчин, но никак не могу понять, с чем это связано.
Тот, кого назвали Василием, медленно поднял от огня,свою красивую голову.
- Это правильно, Евгений,- так же тихо согласился он.- Но не ищи в этом явлении социальных обусловленностей. Это асоциально, в том смысле слова, который я ему сейчас придаю.
- Да я знаю,- угрюмо отозвался Евгений, и они надолго замолчали, по крайней мере один из них, Василий, который как повернул к камину свое волевое, резко вылепленное лицо, так больше и не поворачивался обратно.
- Ты был на заседании приемной комиссии? - нарушил молчание Евгений.
- Был, как не быть,- нехотя процедил Василий.
- Ну и что? - в голосе спрашивающего слышалась искренняя заинтересованность.
- Забодали Фурдадыкина,- улыбнулся его друг.
- Это хорошо,- рассмеялся Евгений, и опять на долгое время установилась тишина.- Я довольно много поездил по Державе,- вдруг решительно начал Евгений,- и теперь многие ее города сливаются для меня в одно лицо, имеющее несколько туповатое выражение. Пойми меня правильно, ведь я не хочу, чтобы сказанное мною было истолковано превратно, ибо и сам воочию вижу те ростки новой прекрасности жизни, которые, произрастая в течение многих лет, образовали, наконец, райские кущи, где созрели, наконец, те сладкие неземные плоды. Я, скорее, именно об этой, как ты выразился, "асоциальной" сфере. Благоденствие в бетонных блочных домах и отдельных благоустроенных квартирах со всеми удобствами стало общим фоном, и я действительно, по-видимому, оторвался от народа, потому что никак не могу с выпуклой четкостью определить эту суть, вершащуюся за бетонными стенами, стеклами, на этих улицах и площадях, украшенных звонкими, певучими фонтанами. Не то, совсем не то было в молодости. Как приятно вспомнить свои юные путешествия по стране! Как живые стоят у меня перед глазами следующие населенные пункты: Тура, центр Эвенкийского национального округа, 1965, навсегда запомню лик этой маленькой северной столицы - туманные сопки с вертолета, где стволы лиственниц, как желтые фаберовские карандаши, и Нижняя Тунгуска величественно катит свои быстрые холодные воды среди нависающих скальных утесов и диких отмелей; или - Одесса, 1962, осень, Привоз, арбуз, скандал в шашлычной близ Оперного театра, немецкая шляпа, сизые щеки гражданина, в подтяжках высунувшегося, и классический диалог между этим мужчиной и его женщиной: "Жора, брось курить!" - "Я не в тебя курю, я в Дерибасовскую курю..."; или - Якутск, 1967, поле аэродрома, ветер задувает, свистят вертолетные лопасти, якут Николаев фотографирует меня аппаратом ФЭД, сверкая красивыми металлическими зубами; Алдан того же года, где и разыгрался тот тривиальный любовный многоугольник, о котором я давно хотел тебе рассказать.
