В конце концов она нашла среди сутолоки вещей указанный ботинок и возвратилась через турникет на родину. Во избежание недоразумений, недомолвок, разгула амбиций специально подчеркиваю, что она не везла из-за границы ничего предосудительного. Она - честная женщина и мать. Она просто-напросто потеряла ботинок, долго его искала, а потом нашла, и я ее целиком приветствую, я сам поступил бы так же. Это знаете, если на таможне по ботинку оставлять каждый раз, то всю жизнь босой ходить будешь, если тебя за границу пускают...

ВТОРАЯ ПАРАЛЛЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ. 1934 год. Мама первый раз ведет девочку в Большой театр. У мамы роскошная лиса-чернобурка. Живут они небогато, отца у них уже нет, лису подарил добрый человек. В возникшей у входа в Большой театр толчее любителей и фанатиков искусства неизвестный злоумышленник срывает лису с шеи девочкиной мамы и пускается с лисою наутек. Девочка, волнуясь, теребит мамину руку, настаивая, чтоб им догнать негодяя или хотя бы обратиться к постовому, дежурящему близ недавно выстроенного метро "Площадь Свердлова". "Пойдем,- твердо отвечает ребенку мать.- Запомни, что неприлично опаздывать в театр и являться туда после третьего звонка. Запомни это! Запомни на всю жизнь".

И девочка запоминает это на всю жизнь. Она вырастает и через пятьдесят лет делится таким воспоминанием с героем. Герой едет в Перерославль и мучительно думает о том, кто прав в этом мире, кто виноват и что делать?.. Но тут двери закрываются, громадный красный автобус согласно купленным билетам отправляется в Москву, и все пассажиры, поторопившиеся занять свои места, дремлют как дети стукаясь головами об окошки.

ВЫВОД И МОРАЛЬ. Если вы потеряли ботинок, если у вас украли лису или вообще все, поздно мучительно думать о том, кто прав в этом мире, кто виноват и что делать. А лучше или искать ботинок, вспотев, шляясь со вздыбленными волосами, или еще лучше - отправиться в Большой, Малый театр, консерваторию, Третьяковскую галерею, куда душе угодно, но чтоб уж не опаздывать, если пошел. Потому что отсутствие ботинка, кража лисы или вообще всего означает лишь то что у вас нету больше ботинка, лисы или вообще всего, как не было и до того как вам все это подарил добрый человек. Ничего нету, но жизнь продолжается, ибо по-другому она не умеет.

ГЛАВА 1968

Колесо жизни

Я учусь в настоящем институте и учусь, надо сказать, довольно плохо, хотя на лекции довольно часто хожу и там все сижу, слушаю все, все смотрю, все наблюдаю, но ничего не записываю, потому что мне все как-то лень.

А все потому, что я люблю вести разговоры с воображаемым инспектором.

ОН. Приходите завтра.

Я. А вдруг вы завтра умрете?

ОН. Как завтра?

Я. Ночью.

ОН. С чего бы это?

Я. Я не знаю отчего, этого я не умею, но вижу, что ночью вы умрете.

ОН. Тогда приходите завтра к товарищу Орешниковой, каб. № 7. И принимает весь день.

Я. Рабочий, разумеется?

ОН. Да, рабочий день, весь.

Я. А вдруг...

И вот сижу все, слушаю все, и лекции, и день, и ночь, и кино и все как-то через меня переливается, пересыпается, как в песочных часах. Сначала туды, а потом сюды, и все льется, и сквозь меня проступает, а я знай сижу да веду разговоры...

Я. А вдруг...

Я. А если...

Я. Но тогда...

Я. Нет, так...

Ну, ладно. Сижу я, значит, на лекции, учусь я, значит, в институте и думаю я, значит, о том, что время для меня, идет гораздо быстрей, чем в детстве. Ну, просто "стук-стук-стук", ну просто ужас как быстро.

Ах, детство, ух, уроки! Стрелки прикипают к циферблату. Даже во время игр стрелки прикипают к циферблату, и не время идет медленно, потому что не поступь времени и не шаг, а улиточка едет-едет - нескоро будет - ой, нескоро будет, и впереди еще вся жизнь, и хочется быстрей, быстрей туда, в жизнь, в бытие, скорей, скорей, но надежно охраняет медленное время спешащего ребенка, и блажен тот, кто еще на рассвете юности понял, что время мчится поступью необычайной, скоростью немыслимой и что жизнь человеческая - это часики с заводом, часы с заводом, и ослабляется пружинка - ну с каждым днем, ну с каждым годом.

И вот сижу все, слушаю да и вижу - ба! - а лектор-то ведь сам Мясецкий. Да-да. Сам Мясецкий. Точно я говорю, не вру я это. Сам.

Ох и красив же Генрих Станиславович - польской красотой! Плотен. С пузом, скрытым в недрах красивого пиджака, с большой головой, глазом прищуренным и усами щеточкой.

Ох и хитер же Мясецкий хитростью польской, коварной. Он все про всех знает, он все про всех думает, что знает, и всех может обмануть. Он знает труды всех классиков и докажет, что одни были классики, а другие в классики играли, забавлялись. Он хитер хитростью лектора и видавшего виды мужчины, и он может научить, как жить, как правильно, без ошибок жить, смотреть, и дышать, и кушать, он может взлететь на воздух и гикнуть, он может вознестись на белом коне и, проломив окошко, стенку, вылететь туда, где Висла и Дунай где, а скромная студенческая аудитория замотает чубатой головой и застонет-запоет: "Гей ты, Висла голубая, как цветок, как цветок. Путь лежит в другие земли. Путь далек, путь далек".

И я вот сижу, значит, все смотрю, слушаю - да, и все переливается как-то, проливается, "проплываетца", и вдруг - рраз: загустело, загрустнело, и я слышу следующие научные, но странные слова:

- Интересное сообщение: статистика утверждает, что только для 30% работающих в сфере производства необходимо образование свыше семи классов. Получается, что остальные 70% могут спокойно без этого семиклассного образования обойтись! Статистика своей беспристрастностью...

Э-ей. Да это Мясецкий ли сказал? Или кто иной мне в ухо шепнул-дунул? Нет, вроде Мясецкий, потому что он уже с "воображаемым", с "воображаемым противником" схватился, пригнул его и ловко так голову ему откусывает.

Ну ты, товарищ лектор, давай свое дело дальше делай, а я вот расскажу всем тем, кто меня знает, слышит и любит про эти 30%, как я их понимаю, а понимаю я их, как колесо смеха, которое устанавливают в парке на аттракционах. Установят, а потом пишут про него в занимательной физике и приводят еще рисунок, который неправилен из-за своей неестественности: там люди колесные скалят зубы, но у них и галстуки не съехали, их шляпы, ленты и подвязки все на месте, а так не бывает.

Потому что у нас в парке есть такое колесо, и я там все понял, потому что все видел - это то самое колесо, на котором в прошлом году до смерти закатались парковый сторож и парковый милиционер, или нет - что я говорю, я все перепутал. Они закатались на американском колесе, а не на колесе смеха: им ночью стало скучно на дежурстве, понимаете, и милиционер залез в кабину, а сторож включил машину и к нему за спину в эту же кабину на ходу прыг, и стали они кататься и хохотать, а потом прыгать вниз боялись уже, потому что кривлялась и в размерах изменялась земля, палисад, обрывки афиш, кусты, и они докатались до утра, закатались, а потом все еще каталось, кружилось, дразнилось - это когда они лежали в больнице. Сторож один день, а милиционер за счет того, что он приехал недавно из Тамбовской области здоров и силен, как бык,- пролежал один день и три часа. А потом они оба умерли.

А это колесо не американское, а смеха. Там серебристая площадка, и его включают, и люди с хохотом все, все и с визгом - трусики, кружева, носкодержатели, пуговицы - наружу, тела вповалку, а шляпы - вона куда улетели, самые первые, а тела все вповалку, а тела понемногу съезжают к краевой границе и - (тихо) - шмяк оземь, и не больно, а просто с круга слетел - вот тебе и весь аттракцион.

И никто в этом колесе удержаться не может, никогда, потому что этому препятствует физическая сила.

Нет. Ложь. Можно удержаться, если будешь в центре смехового круга, на маленьком возвышеньице: туда спокойно войдут человек нессколько, но вся беда-то в том, что, чтобы туда попасть, нужно весь круг преодолеть по радиусу, а как преодолеть, если этому препятствует физическая сила объективная реальность, которая была и будет, и была тыщи лет, и будет опять тыщи лет - всегда.