- Я уж заодно кое-что и простирнула, - довольно сознается Людмила Ивановна; оглянувшись, словно действительно почувствовав на себе взгляд Орлова, спрашивает: - Вы все о нем разговаривали?

- О нем, - подтверждает Савин.

Синие глаза ее темнеют - от сожаления, что она, вероятно, что-то пропустила, и тут же, утешившись чем-то, светлеют - как тронутая лучом морская гладь.

- А он меня, знаете, как звал? - она спрашивает, чуточку торжествуя, потому что это относится только к ней одной: - Людашка-замарашка! В начальных классах я с чернилами никак не ладила. Всегда в кляксах ходила!

- Да ты и сейчас с ними не ладишь, - подтрунивает муж.

- Где? - Людмила Ивановна испуганно - да так смешно, что мы прыскаем, разглядывает, поворачивая, кисти рук. - Эх ты, болтушка! Один раз на третьем курсе тушью чертежи облила, - он все и помнит!

- Еще бы не помнил! Перечерчивать-то мне пришлось.

- И тоже - один раз. Да и то потому, что - горела!

Другие ребята всегда девчонкам чертили. Не то что ты!

Чудо как хорошо, как приятно наблюдать за такими шутливыми препирательствами молодых супругов, в которые они вкладывают и что-то еще, им двоим только и ведомое, сопровождая их быстрыми взглядами, милыми ужимками; хорошо и немного - может, поначалу неосознанно для себя грустновато: тебя-то на такие веселые ужимки уже недостает...

- А ты рассказывал, как он нас гулять отпускал? - Людмила Ивановна смотрит на мужа и пытливо и лукаво.

- Ну вот еще! - Брови Савина удивленно приподнимаются, по-юношески свежие скулы его слегка розовеют. - Кому это интересно!

- Эх ты! - упрекает Людмила Ивановна. - Может, в этом весь человек и есть.

- Ты думаешь? - заколебавшись, спрашивает Савип.

- Конечно.

И они рассказывают милую незамысловатую историю одной юношеской любви и о том, как бережно, с глубоким тактом отнесся к ней их названый отец; впрочем, говорит, главным образом, Людмила Ивановна, муж только помогает ей - чаще всего репликами и чаще всего, от смущения, шутливыми. Много позже, при изложении, история эта как-то совершенно случайно вылилась в самостоятельный рассказ - разумеется, несколько дополненный в каких-то деталях авторским воображением. А еще позже он был включен сюда - как очередная, десятая глава.

10

Коротко - чтобы не разбудить младших, укладываемых на час раньше, тренькнул звонок, сигнал отбоя для старших. Одиннадцать... Сергей Николаевич выложил из портфеля приготовленную на ночь книгу, выждал несколько минут и вышел в коридор.

Двери спален по обе стороны коридора, были уже прикрыты, за иными из них еще приглушенно бубнили, и лишь из двери комнаты отдыха падал свет. Или забыли выключить, или кто-нибудь замешкался, зачитался, - такие недолгие задержки нарушением не считались, большинство воспитателей, а прежде всех и сам Сергей Николаевич, никогда не стремились, чтобы дисциплина в детдоме была казарменной. Важен сам дух дисциплины, порядка, а не послушание оловянных солдатиков, - внушал он.

За длинным столом, в самом центре его, сидели Михаил Савин и Люда Шестнева, их выпускники, их "парочка" - как потихоньку и доброжелательно, сочувственно - Сергей Николаевич знал это - звали их работающие в детдоме женщины. Он невольно улыбнулся: позади ребят - по стене - было развернуто бархатное, с золотыми кистями переходящее Красное знамя облоно впечатление такое, что Михаил и Люда сидели в президиуме.

Если б, конечно, не так касались друг друга плечами.

Впрочем, когда он вошел, прогал между плечами сразу же возник.

- Читаете?

- Да так мы, - вскочив, честно и неопределенно признался Савин.

Люда - светловолосая, в белой кофточке с коротким рукавом и кармашком на груди - осталась сидеть, посматривая чуть смущенными синими глазами; выросла, похорошела их вчерашняя Людашка-замарашка!..

Сергей Николаевич взял со стола книгу - по отношению к ребятам она лежала, как говорится, вверх ногами, снова положил ее, уже правильно они, кажется, не заметили ни того, ни другого, - позвал:

- Миша, зайди ко мне. А Люда немножко подождет.

- Я уж тоже пойду. - Она проворно поднялась.

- Подожди, подожди, - он придет сейчас.

В угловой комнате - с будильником на подоконнике, столом и куцым клеенчатым диваном, на котором урывками дремали дежурные воспитатели, Сергей Николаевич открыл окно, оглянулся. Выжидая, Михаил скосил голову, пытаясь определить, что за книга лежит на столе.

- Посмотри, - посоветовал Сергей Николаевич.

- "Происхождение семьи, частной собственности..." - вслух прочитал Савин и поразился: - А вы ее разве не читали? Мы в девятом классе проходили.

- Я тоже проходил, - Орлов засмеялся. - Есть книги, Миша, которые можно читать не один раз.

- Это верно, - согласился Савин. - "Как закалялась сталь" я пять раз читал.

- Ну вот видишь. - Продолжая улыбаться, Сергей Николаевич помедлил. Побродить, погулять с Людой хочешь?

- Эх, да кто же пустит! - вырвалось у Савина, и только после этого до него дошла вся неожиданность вопроса; свежие, не тронутые бритвой щеки его заалели, темный пушок над верхней губой обозначился заметнее. - Шутите!..

- А тебе обязательно нужно, чтобы пустили? - Сергей Николаевич смотрел на рослого парня, словно подталкивая. - Сами удрать не можете?

Еще не веря, но моментально ухватившись за такую возможность, Михаил выложил чисто практическое сомнение:

- Да, а дежурный застукает?

- Сегодня я дежурю.

Две пары глаз - серые, немолодые, любопытствующие, и карие, разом вспыхнувшие - столкнулись в прямом мужском взгляде, и тут же в них, в карих, мелькнуло замешательство, заодно выдав и мальчишеский возраст их обладателя.

- Ворота-то закрыты... А в будке - дядя Вася.

- Эх ты, а еще в военное училище собираешься! - Сергей Николаевич укоризненно покачал головой. - Забыл, как пятиклашки из школы домой ходят? Через дырку в заборе. Двадцать лет обе доски прибиваем, и двадцать лет они на верхних гвоздях держатся. Как на шарнирах.

Не дослушав, Михаил крутнулся, - Сергей Николаевич остановил его.

- Погоди. Во-первых, захвати пиджак. Во-вторых, на вот - возьми, - и протянул небольшой, из газеты сверток, - Что это? - Длинные девичьи ресницы Савина хлопали нетерпеливо и недоуменно.

- Бутерброды. Может, проголодаетесь.

- А вам?

- Мне ночью есть не положено. Это я - чтоб дома не обижались.

Никто, конечно, ребят встретить не мог, но на всякий случай Сергей Николаевич пошел проводить их до выхода. Поколебавшись, тихонько окликнул бесшумно, как тень, скользящую за Михаилом девушку:

- Люда.

- А? - одним дыханием отозвалась она, остановившись.

На ухо - так близко, что почувствовал, как горячо полыхает у нее лицо, - шутливо шепнул:

- Только очень крепко не целуйтесь. Понятно?

Люда зажала рот ладошкой, удерживая восклицание, и все-таки природная ее бойкость, озорство победили - таким же веселым заговорщическим шепотом, не отнимая от губ руки, спросила:

- А почему?

- Зубы болеть будут, - засмеялся Орлов. И шуганул их, как когда-то в детстве шугал бестолковых цыплят: - А ну, кыш, кыш!

Люда смешливо ойкнула, метнулась к Михаилу - он уже стоял в открытых дверях, молча приглашая ее в таинственное лунное царство.

Во дворе было так светло, что они, ошеломленные, минуту стояли неподвижно, прижавшись к теплому камню стены.

Повисшая прямо над крышей полная луна заливала высокое небо и все окружающее чистым голубовато-серебристым светом; в глубине двора отчетливо были видны не только кирпичный гараж, но и каждый кирпич кладки, не только новая струганая дверь погреба-овощехранилища, но и здоровенный замок на ней.

- Вот это - да! - зачарованно ахнула Люда.

- Пошли, - хрипловато - тоже от какого-то неизъяснимого восторга позвал Михаил.

Они, крадучись, обогнули дом, натоптанной тропкой, под старыми липами вышли к забору, Михаил безошибочно отыскал и отвел в сторону доски.